Ночлег [Роберт Льюис Стивенсон] (fb2) читать постранично, страница - 3

опускаться и валиться со стула.

— Мы все тут въехали! — вскричал Вильон, подавляя свое веселье. — Эта шутка пахнет виселицей для всех молодцов, что тут есть.

И правой рукой сделав в воздухе такой жест, точно что-то быстро упало вниз и стукнулось, он вытянул язык, склонив голову на бок, изображая повешенного. Затем спрятал в карман свою долю добычи и стал болтать ногами, чтобы согреться и восстановить кровообращение.

Табари последним пришел в себя. Он взял монеты и отошел на другой конец комнаты.

Монтиньи усадил Тевенена снова на стул и выдернул кинжал, из раны хлынула струя крови.

— Эй, молодцы, надо скорее удирать! — воскликнул он, вытирая кинжал о фуфайку жертвы.

— Еще бы! — буркнул Вильон. — Будь проклята его жирная голова! — вдруг воскликнул он. — От нее у меня точно ком мокроты застрял в горле. По какому праву человек имеет рыжие волосы, раз он сдох?

Он опять грузно опустился на стул и закрыл лицо руками. На этот раз жест его был искренний.

Монтиньи и дон Никлас громко смеялись; даже Табари слабо поддакивал им.

— Плакса! — сказал монах.

— Я всегда говорил, что он похож на бабу, — добавил Монтиньи с презрением. — Ну что же ты не сидишь? — продолжал он, опять толкая мертвое тело. — Затуши огонь, Ник!

Но Ник лучше распорядился своим временем. Он спокойно вытащил кошелек Вильона, пока тот сидел ослабевший и дрожащий на том самом стуле, где минуты за три до того сочинял балладу. Монтиньи и Табари знаками спрашивали свою долю в добыче, и монах молча обещал им поделиться, когда прятал за пазуху маленькое кольцо. Во многих случаях артистическая натура делает человека негодным для практической жизни.

Не раньше чем была окончена кража, вскочил на ноги Вильон и принялся разбрасывать и тушить пылавшие угли. В это время Монтиньи открыл дверь и осторожно выглянул из-за нее. Улица была совершенно пуста. Все же безопаснее было уходить порознь. Вильон спешил избавиться от соседства с мертвым Тевененом, но и остальным тоже хотелось уйти раньше него, пока он не обнаружил пропажи своих денег; по общему согласию, поэту было предоставлено выйти первым.

Ветер победоносно разогнал все тучи на небе. Только немногие легкие облачка быстро пробегали среди звезд. Было очень холодно, и по обычному оптическому эффекту все предметы казались резче очерченными, чем при дневном свете. В спящем городе была полная тишина, и сам он казался каким-то скоплением не то снежных гор, не то белых капюшонов. Вильон проклинал свою судьбу. Убежать бы поскорей! Идя, поэт оставлял на улице глубокие следы своих башмаков; куда бы он ни пошел, он все же сохранял связь с районом кладбища святого Иоанна; куда бы он ни повернулся, он неизбежно собственными ногами запутывался в веревке, которая связывала его с преступлением около кладбища и приводила к виселице на Монфоконе. Уродливый взгляд умершего в его воспоминании приобретал еще большую выразительность. Вильон хрустнул пальцами, чтобы ободриться и, выбрав наудачу улицу, смело зашагал вперед.

Две вещи занимали его мысли во время пути: первое — вид виселицы в Монфоконе в эту светлую ночь, и второе — вид умершего с его плешивой головой и венком рыжих кудрей. От обоих видений у него холодело сердце, и он возбужденно прибавлял шагу, как бы желая отогнать неприятные мысли быстрым бегом. Иногда он оглядывался через плечо, как бы от внезапного толчка; но он был единственным движущимся предметом на белых улицах; только на перекрестках налетавший ветер крутил снег, который начинал уже леденеть, обращая его в клубы блестящей пыли.

Вдруг далеко впереди он увидел какую-то темную массу и пару фонарей. Эта масса двигалась, и фонари колыхались, точно их несли шагавшие люди. Это был патруль. Патруль переходил только поперек пути Вильона, но он счел более благоразумным исчезнуть из его поля зрения как можно быстрее. У него не было ни малейшего желания попасть под суд, и он отлично сознавал, что оставил на снегу бросающиеся в глаза следы. Как раз по правую сторону от него находилась большая гостиница с башенками и широким портиком перед дверью; дом наполовину развалился и стоял пустым; это вспомнил Вильон. Он поднялся на три ступеньки и скрылся в глубине портика. После блеска снежных улиц, внутри было совершенно темно, и Вильон ощупью шел, вытянув вперед руки. Вдруг он споткнулся обо что-то одновременно твердое и мягкое, плотное и рыхлое. Сердце его затрепетало. Он отпрыгнул на два шага назад, и стал пристально вглядываться в неожиданное препятствие. Скоро он с облегчением засмеялся. Это была женщина и уже мертвая. Он стал на колени, чтобы окончательно убедиться в этом. Она была холодна как лед, окоченела как палка. От ветра в ее волосах вздымался лоскуток ленты; щеки были густо нарумянены, очевидно, совсем еще недавно перед смертью. Вильон пошарил в карманах — они были совершенно пусты, но в чулке под подвязкой Вильон нашел две маленьких монеты; это было очень мало, но все же хоть что-нибудь, и поэт