СПб & т п [Андрей Викторович Левкин] (fb2) читать постранично, страница - 2

направлении. Луна постепенно сдвигалась по оконному стеклу, из щелей сочился не самый опрятный запах немного горчичного цвета.

Номер два теряла температуру своих рук, они становились ей уже не принадлежащими, как бы слишком косноязычными, когда бы ей захотелось погладить соседа по голове, а тот уже был вроде холма, под которым дети во дворе закопали что-то важное, чтобы наутро испугаться, что не найдут, потому что за это время что-то еще произойдет и не вспомнишь, что что-то закопал.

Любая история несомненно закончится, раз уж началась. Номер пять вышел на кухню, как будто что-то там забыл. Остальные показались ему чем-то игрушечным, но он сумел сказать себе, что это не так. Кажется, он понял, что их любит, но подумал, что, возможно, он тут и ни при чем. Из окна нелепо пахло низкими, почти подземными цветами бархатцами и будто там кого-то все время звали по имени: "Маша, Маша" со звуком затухающим, будто падал в колодец.

Было примерно девятнадцатое октября 1995 года, около трех-четырех ночи. Не хватало только того, чтобы в квартире кто-то начал бы шептаться. Если бы тут жила канарейка, она бы уже три часа назад подохла бы от дыма и ее бы тут уже не было.

То, что кажется, всегда оказывается бывшим, то есть живет в форме прошедшего времени, а рассчитывать на другое, это как если бы вчерашние окурки вдруг вспархивали бы из мусорника небольшими белыми бабочками и тут же летели бы в зрачки человеку, всасываясь в них солью, делая ему слезы.

Номер шесть с половиной затачивал карандаш, намереваясь выколоть номеру пять с тремя четвертями на руке что-то доброе. Жилки на руке у пять с тремя четвертями к ночи слишком что-то уж выпирали из кожи, и это мешало ходу искусства шести с половиной, он боялся их проколоть, обходил, и это его хорошее оказывалось каким-то из частей, как всегда и бывает.

Те же, что вдвоем вскрывали друг друга, они держали уже друг друга ладонями за сердца и думали: а что потом? Сердца сжимались-разжимались, пальцы их двигались, их охраняя и это как бы и шло время, уничтожая промежуток между осенью и снегом.

Аll That cockroaches, тараканы, все эти аll that горелые спички на полу, все чаинки спитого чая, все, кто летает и летит, те, что умерли и кто не родился, а также - капли воды из крана в раковины, и еще другие - все они в три часа ночи чувствуют себя как дома где угодно: они тут дома.

Тонкий пароходик из косой или же клетчатой бумаги медленно тонет в Фонтанке, рассчитывая лишь на то, что дотерпит до инея, успеет вмерзнуть в тонкий лед: не для ради чего-то такого особенного, но лишь чтобы его завалило снегом до весны, потому что ему кажется, что это важно, что написано на его бумаге. А там - только пустяки.

Номер один ушел под утро по пахоте, скользя по глине, марая ладони глиной, стуча зубами па холоде и колдобинах. Номер два поела губами всю свою помаду и заснула, тихонько положив голову на сгиб руки. Третий высосал весь дым и забылся, так что возле метро, на углу Марата шедший на службу в свое пятое отделение чечен-участковый свинтил его в аквариум посредством подчиненных, прибывших на козлике и бивших третьего для порядка дубинками по почкам. Четвертая так и не смогла до света разобраться с устройством квартиры, и это спасло се от дел, сопутствующих ментовке.

Шестой же или седьмой устроил на столе точную зону с бараками, пищеблоком и промзоной, ссучился, встал на вышку, замерз и превратился в свою искомую собаку, тявкающую на любой скрип ветра в проволке, освещая ручным прожектором все следы на пустой запретке: следов там не было.

С кем-то там еще получилось еще что-то, но кактус остался кактусом, вид из окна почти не изменился, если не брать во внимание ход неба по небосводу, умывальник остался ржавым, холод не потеплел, пол скрипит, будто по нему ходят, двое из дальней комнаты заснули и пальцы их продолжают сжиматься-разжиматься, дыша во сне, а тот, кому было показалось, что остальные похожи на кукол, вышел из квартиры, запнулся на пороге, сел на ступеньки, едва не заплакал и вспомнил, что слово "прощай" произносится только глазами.

А бумажный кораблик на Фонтанке загорелся - оттого, что кто-то попал в него, прикурив, спичкой; и, вспыхнув, подумал, что это-то и есть счастье, оттого, что того ведь без чуда не бывает, а как же не чудо, когда горящая спичка падает с Аничкова моста и не сгорела по дороге?

2.

Дом стоял сбоку от железной дороги, его объезжали и с другой стороны, но там была линия куда более хилая: запасная, полутупиковая, что ли, ветка, куда на время засовывают хвосты товарняков.

Ну, этот кусок земли имел вид вытянутого островка, в котором кроме служебного дома был небольшой палисадник, обычный возле будок железнодорожных смотрителей - которые выходят к поезду с желтой штуковиной в руке. За штакетником по их обыкновению росли всякие длинные цветы вроде георгин и т.п., а к осени - хризантемы. Мелкие, любящие холод своей хвоей сиренево-фиолетового цвета с желтой сердцевинкой или с белой середкой.

Почва тут была тяжелой и сырой - не то чтобы заболоченной,