Годы в седле [Иван Федорович Куц] (fb2) читать постранично, страница - 3

вагонов ноги.

Но вот тусклым серебром блеснула внизу лента Зеравшана. Из долины потянуло свежестью. Дверь задвинули. Трепетно замерцала в фонаре свеча. Сразу смолк говор. Кто-то затянул:

Горит свеча в вагоне тускло.

Солдаты все тревожно спят...

Песня знакомая. В войну Самарканд был переполнен солдатами, хотя и находился в глубоком тылу. Обнесенная валами и рвом, с башнями по углам и громадными воротами, высилась в самом центре города старая крепость. В ней размещался батальон 7-го запасного Сибирского стрелкового полка. Там готовились и оттуда отправлялись на германский фронт маршевые роты. Все они пели эту песню.

...Один не спит, в тоске глубокой

Сидит, склонив главу на грудь.

Тоска по родине далекой

Никак не даст ему уснуть.

Защемило в груди. Я приоткрыл тяжелую дверь. Уже совсем стемнело. Натруженно пыхтя, старенькие паровозы вытаскивали наш длинный состав на подъем. По выемке, сделанной в отрогах Зеравшанских высот, летели искры, стлался едкий дым. Поезд шел медленно. Расшатанная колея бросала вагоны из стороны в сторону. Редко, почти в такт протяжной мелодии, стучали на стыках колеса...

Сборы в дорогу были столь спешными, что нам не успели даже толком разъяснить задачу. Сообщили лишь, что едем в сторону Оренбурга. Там захватил власть казачий атаман Дутов, и теперь связь Советского Туркестана с центром России прервана.

— Прибудем в Ташкент и все проясним, — сказал на коротком митинге командир нашего отряда Василий Степанович Гуща...

В Ташкенте перед нами выступил один из местных большевиков — рабочий железнодорожных мастерских. Он обстоятельно рассказал о положении в Туркестане. К концу 1917 года Советская власть прочно утвердилась лишь в крупных городах — Ташкенте, Самарканде и некоторых других. В то же время Фергана стала центром контрреволюционных сил. Туда стекались белогвардейское офицерье, главари реакционных мусульманских партий — Улемы и Шуро-Исламии. В конце ноября в Коканде образовалось буржуазно-националистическое правительство. Оно выступило за «автономию». Конечно, автономия имелась в виду такая, где власть принадлежала бы не трудящимся, а национальной буржуазии, феодалам и реакционному духовенству. Кокандские «автономисты» по отношению к Советской власти были настроены враждебно, но открыто бороться с нею пока не решались. Бухарское и Хивинское ханства, разделившие Советский Туркестан надвое, также не имели достаточной военной силы. В Семиреченокой области верховодили русские колонизаторы и зажиточные казаки. Серьезной угрозой являлись и английские войска, находившиеся в Персии. Они искали только предлога для вооруженной интервенции в Среднюю Азию. Стоило Дутову развить свой успех под Оренбургом, как все эти темные силы пришли бы в движение. Дутова надо было разбить как можно скорее. Вот мы и спешили на помощь красногвардейским отрядам, которые готовились ударить по казачьему атаману со стороны Самары...

За Арысью начались морозы. Задымили в теплушках печи-буржуйки. Возле них и коротали время. Кто латал поистрепавшееся обмундирование, кто возился с винтовкой, кто читал. Вечерами слушали бывалых солдат. Лучшим рассказчиком считался Федоров, кавалер трех «Георгиев». Он знал множество фронтовых историй, из которых следовало, что на войне одной храбрости мало. Нужны еще и сноровка, и хитрость. Чувствовалось, рассказывал не для того, чтобы похвалиться, а учил нас, необстрелянных.

В разговор часто вступал Габриш. Никак не мог примириться с тем, что в стычке с казаками был ранен и пленен. Венгр горячился, доказывал, что это произошло случайно. И приведись-де встретиться с противником сейчас, он себя покажет. Для того и шашку взял.

Танкушич, хоть и владел русским языком лучше других своих соотечественников, говорил мало, больше работал — ремонтировал оружие.

Как-то в теплушку притащили видавший виды станковый пулемет «максим». Его прихватили в Ташкенте. Попробовали — не стреляет. Решили: пусть стоит на открытой платформе для устрашения. А когда узнали, что в эшелоне есть слесарь-оружейник, доставили к нему. Танкушич расстелил брезент, вынул инструмент, начал искать поломку. К нему присоединился Сабо. Когда понадобилось сварить лопнувшую боевую пружину, Сабо на остановке перебежал в вагон артиллеристов — у них имелась походная кузница. Через перегон вернулся, показал деталь Танкушичу. Тот удовлетворенно мотнул головой, подправил напильником и поставил на место.

На степном полустанке командир отряда Василий Степанович Гуща прошел к паровозам. У нашей теплушки задержался, спросил Плеханова:

— Как чувствуют себя венгерские товарищи? Не обижаете их?

— Что вы! Нас теперь водой не разольешь! Смотрите, какую штучку Танкушич отладил.  

Гуща заглянул в вагон и, увидев тупое рыльце пулемета, шутливо отпрянул.

Плеханов довольно заулыбался.

— Вещь нужная, — посерьезнев, заметил Гуща. — А ну-ка давайте ее сюда,