Народовольцы [Александр Петрович Свободин] (fb2) читать постранично, страница - 3

воду, пейте воду по четыре стакана, таков курс лечения. Очередь соблюдайте, мы на курорте.

Фроленко. Я деревенщиком родился, деревенщиком и остаюсь. И главную цель свою вижу в пропаганде крестьянства на восстание!

Михайлов. Вынудив у правительства конституцию, завоевав свободу, мы отойдем в сторону и вновь займемся пропагандой социализма в народе.

Гольденберг. Нет, отчего же в сторону? Когда я с кинжалом, когда я с револьвером шел на губернатора в Харькове, когда я убил его…

Желябов (появляясь из толпы больных). О господи, святая российская привычка вести спор, следуя за собственным характером, а не за логикой вопроса.

Михайлов. Истинно так! Я ему про Фому, он мне про Ерему!

Желябов. Так вот, как секретарь, я резюмирую. Согласны ли вы с тем, что беззаконные действия правительства, подавляющего всякую возможность пропаганды в деревне, вынуждают нас перенести работу в города…

Фроленко. Временно перенести.

Желябов. Временно перенести работу в города и ответить политической борьбой на террор правительства? Баллотирую. Морозов?

Морозов. Да.

Желябов. Фроленко?

Фроленко. Поскольку иного не видно…

Желябов. Михайлов?

Михайлов. Да.

Желябов. Гольденберг?

Гольденберг. Разумеется.

Желябов. Перехожу к другому пункту. Согласны ли вы с тем, что для этой политической борьбы возникла потребность создать в обществе «Земля и воля», с которым мы не порываем, особую боевую группу для действий по-новому?

В это время старуха, которую поддерживают под руки, узнает Михайлова.

Старуха. Николя, Николя! Вы ли это, мне маман писала…

Михайлов (своим). Несчастная русская революция! (Громко.) Вы ошиблись, сударыня, я Петров. Мое имение в Пензенской губернии!

Старуха. Ах, простите, голубчик, обозналась.

Михайлов (своим). Этот пункт решен.

Гольденберг. Действия по-новому я понимаю так – с кинжалом и револьвером… продолжить дело Соловьева, идти на царя, если надо – я…

Желябов. Нет. Если надо – не ты. Ты еврей, а царя должен поразить русский, чтобы не было толков.

Михайлов. И дело это организации, а не отдельной личности, я убедился в этом, содействуя Соловьеву. Когда царь зигзагами бежал от него по Дворцовой… одного человека было бы достаточно… Несчастная русская революция!

Гольденберг. Но ты достал ему револьвер!

Фроленко. Опять мы в сторону!

Желябов. Это сторона важная. Но я никогда не брошу агитации народа.

Фроленко. И все-таки лучшая агитация – бунт!

Желябов. Резюмирую. Согласны ли вы с тем, что в случае, если «Земля и воля» не примет нашего образа действий, мы образуем независимую группу…

Михайлов. Исполнительный комитет!

Гольденберг. Разумеется.

Фроленко. Разойтись с товарищами? Ведь для них взгляды наших эмигрантов-теоретиков, и раньше всего Лаврова, все еще катехизис социалиста!

Желябов. Мы убедим их в том, что условия изменились!

Михайлов. Но встречу нашу будем держать в тайне.

Желябов. Мы ее раскроем, если в Воронеже примут нашу программу.

Морозов. Я прочитаю ее. Она нарочно такая коротенькая. Я заметил – чем больше деталей, тем больше будут возражать… Слушайте! (Читает.) «Наблюдая современную общественную жизнь в России, мы видим, что никакая деятельность, направленная к благу народа, в ней невозможна вследствие царящего в ней правительственного произвола и насилия. Ни свободного слова, ни свободной печати для действия путем убеждения в ней нет. Поэтому всякому передовому общественному деятелю необходимо, прежде всего, покончить с существующим у нас образом правления, но бороться с ним невозможно иначе, как с оружием в руках. Поэтому мы будем бороться до тех пор, пока не достигнем таких свободных порядков, при которых можно будет беспрепятственно обсуждать в печати и на общественных собраниях все политические и социальные вопросы и решать их посредством «свободных народных представителей».

Желябов. Фроленко?

Фроленко. Что ж, хорошо.

Желябов. Михайлов?

Михайлов. Да.

Желябов. Гольденберг?

Гольденберг. Разумеется, я…

Желябов. Что ж, клятва?

Гольденберг. Да, разумеется, клятва… кровью!

Первый офицер (пританцовывая). Однако же холодно, черт возьми.

Второй офицер. Хотя бы разрешили погреться… Скоро ли…

Третий офицер (подходя). А, гренадеры-мученики, с полуночи?

Первый офицер. Не то что вы, бары, лейб-гусары, с теплых постелей!

Второй офицер. Да не из своих, поди, а? Хоть бы погреться…

Третий офицер. А вот я сейчас проясню. (Убегает.)

Входят еще два господина – Левый и Правый, присоединяются к Западнику и Славянофилу.

Левый. Над царствованием его висел злой рок… девять покушений… но он висел и над нами. В то самое время, когда душа его рвалась