Гринвичский меридиан [Жан Эшноз] (fb2) читать постранично, страница - 2

песке.

Затем они двинулись дальше, следуя берегом в северном направлении. Для этого им пришлось опять вскарабкаться на гребень скалы. По пути Рейчел заметила справа от себя, в глубине суши, высокую тонкую стелу из серого бетона, торчавшую среди зарослей дикого кустарника с разлапистыми блестящими листьями, которые лениво распластались вокруг нее по земле. Мегалит выглядел древним: его бока были искрошены временем, основание съели мхи, окружившие его пухлыми коричнево-зелеными подушками.

— Это Гринвичский меридиан, — сказал Байрон полушепотом, словно увидел нечто запретное. — Не обращай на него внимания.

— А что это такое?

— Он обозначает границу смены суток, — шепнул он совсем тихо, словно у стелы были уши, — границу, разделяющую прошедший день и следующий. Островок совсем маленький, затерянный в океане, его открыли слишком поздно, когда линия меридиана уже была установлена. Тогда он был необитаемым, и это вполне понятно: жить тут невозможно. Вот и решили оставить все как есть — менять было себе дороже.

Они остановились. Рейчел слушала молча, не спуская глаз с нелепого сооружения.

— Это изогнутый меридиан, — продолжал Байрон, — изогнутый и к тому же плавучий. Он тянется по воде от северного полюса до южного, нигде не проходя по суше, кроме этого островка. Представляю, каково жить в таком краю, где нынешний и завтрашний дни разделены всего несколькими сантиметрами: рискуешь заплутать разом и в пространстве, и во времени; нет, это невыносимо. Итак, вот единственное место, где меридиан проходит по суше, вот его и отметили таким образом. Вообще-то, следовало бы построить стену, чтобы разделить остров на две даты.

— Пошли туда, — сказала Рейчел.

— Но это может быть опасно, — вяло возразил Байрон.

— Нет-нет, идем!

Она уже бежала; он последовал за ней. Поскольку за время ходьбы они немного отдохнули, то, улегшись на это новое ложе-постель из блестящих, словно лакированных листьев, у подножия календарного обелиска, они слились в объятии между вчерашним и завтрашним днем и насладились друг другом в сегодняшнем, вневременном.

В конце концов они добрались до места, указанного Арбогастом. Оно и в самом деле ничем не отличалось от множества других таких же мест на побережье, по крайней мере в западной его части, если не считать череды рифов, торчавших из воды наподобие акульих спинных плавников; самый дальний из них, покрытый розовато-оранжевой цвелью, как будто служил сигнальным флажком. На сей раз они стали ждать у береговой скалы. И вскоре появилось судно.

Это был большой парусник, чьи борта щетинились старинными пушками; такие корабли нынче можно видеть лишь закупоренными в бутылках или на картинах Жозефа Верне^[2]. Он медленно шел к берегу, держа курс на розовый риф.

— Такой трудно не заметить, — бросила Рейчел.

— Вот именно, — ответил Байрон, — и я думаю, это сделано намеренно. Никому и в голову не придет искать тебя на эдакой старой посудине. Гутман будет обшаривать рыболовные шхуны, установит наблюдение за всеми портами и морскими путями, но никто не догадается, что ты села на этот корвет — как раз потому, что он слишком уж бросается в глаза. Это старый испытанный метод.

С палубы судна кто-то подавал им знаки; Байрон помахал в ответ. Это был единственный способ обмена информацией между силуэтом на море и силуэтом на берегу. Люди на палубе торопливо спускали на воду шлюпку с четырьмя другими силуэтами внутри, которые принялись ретиво грести к береговой скале, к ним.

В ту долгую минуту, что они с Рейчел обнимались, Байрон успел подумать о том, что сейчас они перестанут обниматься, спустятся с утеса по тропинке, более удобной, чем та, первая, и шлюпка пристанет к берегу. Там они обнимутся еще раз, и Рейчел сядет в шлюпку, среди силуэтов, которые к тому мгновению уже обретут лица, тела и одежду, облекающую эти тела, станут определенными, конкретными и совершенно разными и начнут грести в обратном направлении, картинно напрягая мускулы. А он, Байрон, еще с минуту посмотрит на удаляющуюся лодку и начнет карабкаться вверх, на скалу, то и дело оглядываясь назад. Рейчел тоже будет оборачиваться до тех пор, пока их глаза еще смогут различать друг друга. Затем, когда все они снова превратятся в неразличимые силуэты, Байрон отвернется от моря. Он опять пройдет четыре километра по каменистой пустыне и вернется в замок.

Точно так все и произошло, с той лишь поправкой, что, добравшись до вершины скалы, он все же обернулся и последний раз взглянул на море. Корабль покачивался на волнах лениво, даже как-то рассеянно и невозмутимо, словно ему все было безразлично. Он был очень большой. Байрон сосчитал его мачты — три, затем его паруса.

И тут внезапно картина исчезла; вместо нее промелькнули жирные цифры — шесть, пять, четыре, три, два, один, ноль, потом какие-то черные расплывчатые геометрические фигуры на грязно-сером фоне с мушками; миг спустя все это сменил перевернутый неразборчивый