Пустырь Евразия [Сергей Борисович Лавров прозаик] (fb2) читать постранично, страница - 2

наперед угадывая передачи. Он мог с одного взгляда запомнить программы всех шестнадцати каналов на неделю. Эта игра отвлекала его от мрачных мыслей. Подбадривала. В последнее время он играл в нее все чаще.

Но в тот день ему фатально не везло. Буркнув презрительно:

— Парламентский час,— он ткнул кнопку пульта и понял, что ошибся.

Это случилось с ним впервые. Авенир глянул на часы, испуганно кинулся к газете, которой перед этим гонял муху, торопливо развернул на нужной странице — и вздохнул с облегчением. Ошибки не было. Шел экстренный выпуск регионального телевидения. С интересом посмотрев на экран, он уже через секунду просто прирос к нему и все полминуты коротенькой врезки, повторенной дважды, глядел, затаив дыхание.

Обругав эфирщиков за скверный, по его меркам, ролик, он встал, сомнамбулой подошел к окну, цепляя растопыренными ступнями ножки стульев, и надолго замер, вспоминая ближайшие вечера — вечер за вечером, до минуты, как в кино.

Оконце его немытыми стеклами выходило на пригородный пустырек, где выгуливали собак. За пустошью стояло старое облупленное общежитие с хозяйственными пристройками, заброшенное разорившимся гигантом петербургской индустрии. Авенир прозвал этот пустырь Евразией, потому что по эту, западную, сторону обитали в пролетарских жилищах представители славянской расы, само-звано тяготевшей к окну в Европе, а вот на восточной стороне, где солнце вставало на долю секунды раньше, уже несколько лет на птичьих правах поселился неведомый азиатский народ — не то корейцы, не то вьетнамцы. Маленькие, косоглазенькие, трудолюбивые, как черные муравьи, они в неделю вставили окна и двери, настелили сорванные предприимчивыми западными соседями полы, починили канализацию и протащили времянку от ближайшей подстанции. Теперь по вечерам все окна старого здания радостно сияли за ситцевыми занавесочками и дружно гасли в одночасье, чтобы утром так же дружно, будто по фабричному гудку, загореться вновь.

Но в ту минуту Авенир не видел ни Евразии, ни обретшей вторую молодость общаги, ни даже солнца, потому что стоял с закрытыми глазами. Не поднимая век, он улыбнулся милой интеллигентной улыбкой, потряс кулаками и воскликнул:

— Да! Вот оно! Й-ес-с-сть!!!

Ему срочно нужно было позвонить. Семизначный номер телефона стоял перед глазами. Он поскакал вниз, но контора оказалась запертой. В ближайшем киоске женщина с бородавкой на губе сказала:

— Какие жетоны? Берите карту — восемьдесят рублей — и звоните себе. Очень удобно.

— Уважаемая,— ответил Авенир, часто дыша,— мне очень надо позвонить всего один раз! У вас случайно нет в долг такой карты на один звонок? А я вам за это подскажу, как правильно журналы расставить. У вас они просто по-идиотски расставлены.

— Иди к Илье-пророку, на паперти попроси! — обиделась киоскерша.— Много вас, умников с пустым карманом!

— Отличная идея! Как же я забыл!

Авенир потрусил вдоль по улице. Через квартал, у перекрестка с проспектом Коммуны, запахло снедью. От дверей под вывеской-ретро «Трактиръ» отклеилась сухая сгорбленная старуха в платке, с неподвижным взглядом, сведенным на переносице, и устремилась наперерез Авениру.

— Подай, сынок, на хлебушек бабушке, на хлебушек подай… — настойчиво зашамкала она, боком забегая вперед.

— Нина Петровна, это же я! Ваш сосед!

— Ну и что? — мрачно спросила старуха нормальным голосом, ставя челюсть на место.— А ты-то чем лучше прочих? Тоже можешь подать, раз шляешься здесь.

Авенир рассмеялся. Старуха, не обращая на него внимания, засеменила на прежнее место, как паук в угол своих тенет.

— Нина Петровна! Я к вам с необычной просьбой… Не могли бы вы одолжить мне восемьдесят рублей? По-соседски, так сказать… Я отдам, обязательно отдам!

Глаза старухи разошлись от переносицы и уставились на просительное, искреннее лицо Можаева. Темная маска морщин оставалась неподвижной.

— Чего ж тут необычного? — наконец заговорила она,— Все просят — не все подают. Отдашь, я знаю. Ты честный. Посуду грязную не будешь оставлять? Ладно, посмотрим, чего я тут натрясла…

Выворотив глубокий карман передника, она принялась вылавливать деньги. Редкие бумажки сразу убрала куда-то под мышку в тайничок, а всю сальную мелочь под счет побросала в карманы Авенира. Он затяжелел, как свинья-копилка.

— Ого-го! Как вы это таскаете?

— Своя ноша не тянет… Нормальными, смотри, отдай! Я их в магазине меняю, так с меня еще проценты кассирша дерет!

— Без вопросов! А вы бы еще палочку взяли! С палочкой жалостливей!

— Ступай, умник! Придет твое время — возьмешь. Попрыгай покуда…

Не закончив, она с протянутой рукой устремилась навстречу выходившей из трактира паре. Авенир полетел к киоску, бряцая медью.

Бородавка у киоскерши побагровела.

— Надо же! — сказала она, уважительно глядя в его вдохновенные голубые глаза.— За двадцать минут столько! А тут сидишь, сидишь за гроши… И не боялись?.

— Я в драмкружке когда-то занимался! —