Старые друзья [Владимир Маркович Санин] (fb2) читать постранично, страница - 4

дело — он одряхлел, и за этот проступок с него содрали шкуру.

— Я не совсем понимаю…

Ума среднего, заметила Ольга Николаевна, но красота всегда ценилась выше ума, всегда и во все времена. Ум и красота — это случается редко, чаще бог дарует женщине либо одно, либо другое. И глупо укорять мужчину за то, что молодость и красота вдохновляют его больше, чем ум и старость. Природу не обманешь, все мы рабы страстей, и стареющие мужчины, и женщины. Но больше шансов природа дала мужчине, В пятьдесят пять ему своего ума хватает, и женщина ему нужна не та, которая экспромтом прочитает лекцию о «птенцах гнезда Петрова» или о Лже-Дмитриях, а та, которая умеет красиво полулежать на тахте, извиваться в аэробике и выходить из одежды, как Афродита из морской пены. И все попытки поспорить с природой ни к чему хорошему не приводили, ибо ее законы писаны не людьми и редактированию не подлежат. Клеопатра потому и проиграла, что если для зрелого мужа Марка Антония она была совершенством, то для юного Октавиана Августа — стареющей кокеткой. Младое племя — оно всегда незнакомое, у него другое естество.

— Давайте выпьем, Наташа, за вашу удачу.

— Нет, спасибо, за вашу.

— Спасибо.

Чокнулись, выпили, две закадычные подружки. Чистые, правдивые, лживые глаза торжествующей победу козочки. Не заберись ты в мою постель — бог с тобой, опьяняйся взглядами, молодостью и надеждами. Странная вещь, унеси она мое пальто или сапожки, это считалось бы воровством. А украсть мужа освящается законом. Ну, не очень этично, даже в чьих-то глазах предосудительно, никто за это вслух не хвалит, но никто и не наказывает. Как шаловливого ребенка, который унес из гостей оловянного солдатика.

— Вы занимаетесь аэробикой?

— Да, — оживилась Наташа (не какой-то никому не известный Холстомер, предмет знакомый). — У нас есть видеокассеты, мы с Женей… с Евгением Иванычем вместе. И вы, конечно, тоже, у вас просто замечательная фигура, вы совсем молодая! Это не я, то есть я тоже, но это Евгений Иванович так считает, перепиши, мол, у Ольги Николаевны не только про пирожки, но и рецепт молодости!

Льстит козочка, завоевывает признательность, улыбнулась Ольга Николаевна. Совсем как студентка, которой смертельно не хочется схватить в зачетку пару. Да, ведь тебя тоже отдали в институт — изучать язык, негоже супруге начальника главка, а может, будущего министра оставаться стенографисткой, не престижно. Ты даже не догадываешься, девочка, как много я о тебе знаю, старые друзья заботливо докладывают, это доставляет им большое удовольствие — информировать брошенную. Странно, но я не чувствую к тебе ненависти, я просто пытаюсь понять, что, кроме физической близости, объединяет тебя с моим бывшим мужем. О чем он с тобой разговаривает, о модах на юбки? Об инструментальных ансамблях к Алле Пугачевой? Прошлого у вас нет, а будущее — оно не такое уж радужное, об этом позаботится природа, ты в этом убедишься, девочка. Ты преувеличиваешь, милая, — сказала Ольга Николаевна. — У нас, женщин, этот секрет прост и жесток: мы молоды, пока нас любят. А дальше — тишина, как сказано в очень хорошей пьесе, все позади.

— Только не у вас, — великодушно возразила Наташа. — Вы такая интересная женщина, профессор! Я была бы счастлива иметь такую старшую сестру, чтобы посоветоваться, излить душу.

А козочка хотя и немного примитивно, но умеет играть. Только, девочка, не надо в таких случаях делать слишком честные глаза, такого старого воробья, как я, на мякине не проведешь. Тебе, конечно, было бы приятно чуточку сблизиться с униженной и оскорбленной, оказывать ей мелкое покровительство («туфли по случаю продаются, как раз ваш размер, не хотите примерить?»), точно зная, что такое сближение и покровительство ничем тебе не повредят, наоборот, поднимут в глазах мужа. И обструкция со стороны старых знакомых мужа тогда бы кончилась, и в гости бы они приходили, солидные люди, а не твои сверстники, с которыми у Евгения Иваныча общего столько же, сколько у генерала с новобранцами. А если обласканная бывшая еще признает и закономерность своего поражения, поймет свое место, то твой муж вообще будет в восторге от твоего такта и доброты.

— Ты заблуждаешься, девочка, — почти ласково сказала Ольга Николаевна. — Я скорее гожусь тебе в мамы. Сколько лет твоей маме?

— Понимаю, — Наташа подобралась, напряглась, большие голубые глаза сузились до щелочек. — Вы, конечно, намекаете на то, что Евгений Иваныч мне в отцы годится. Я все время ожидала, когда вы это скажете, меня сто раз этим кололи, и Женю тоже, а он меня любит, любит, любит! Я виновата, что он меня любит? Я виновата, что молодая и красивая? Я…

— Ни в чем ты не виноват, котенок, — появляясь в дверях, сказал Евгений Иванович. — Разве что в том, что говоришь слишком громко. Поди остынь.

— А почему она намекает? — не унималась Наташа. — Пойдем вместе, не оставайся с ней, она меня ненавидит! Я не хочу, чтобы ты с ней оставался!

— Я тебе сказал — остынь. — Евгений Иванович протянул