cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
светло-русый, голубоглазо прищурился и, широко улыбаясь, протянул ей откупоренную тушёнку. Ели её вместо ложек галетами. Безвкусные и без запаха, но с тушенкой казались вкусными, как хлеб.
Как факелы, передавалась из рук в руки и русская водка, ещё больше подогревая веселье. Русские, французы, американцы, англичане целовались, пели одновременно на разных языках. Но языки вдруг стали снова не нужны, будто только что рухнула ещё одна Вавилонская башня.
Незнакомые люди читали на лицах друг друга собственные мысли, объяснялись на пальцах и взглядами.
Река сговорилась с небом, чтобы не было туч, и солнце расплёскивалось на спешащей к устью глади, уходило лучами в прибрежный песок. Под мирным небом нежилась трава.
Как хорошо-о-о-о! Не будет туч, не будет смерти. Война убила Войну. Нав-сег-да!
Вдали дымились разрушенные стены, дым застилал империю, как последние звуки симфонии войны.
— «Репетиция Армаггедона»…
Солдат в желтом берете склонил голову, как уставший одуванчик.
— Вы француз? — догадалась Нина.
— Я немец.
— Как это немец? — испугалась Нина.
— Антифашист, — засмеялись одуванчики в зеленом море травы и кронами над ними.
— А-а-а… Значит, Солдат Света?
— Безусловно…
Темнело медленно и незаметно, и всё-таки стемнело. Нина и Манечка как-то незаметно переместились ближе к берегу, и теперь сидели в кругу русских солдат и англичан. Парадное, как звёзды на погонах, торжественно и радостно плескался в небе не прекращающийся салют загорающихся и гаснущих звезд. И будут новые, и также отгорят августовским или каким-то ещё звездопадом.
Высота светлела звёздами на погонах победителей, собиравшихся на небесный парад.
Там, где ждут друг друга, разминувшись на Земле, тоже праздновали Встречу.
Под утро Нина потеряла Манечку из виду на станции, куда их привезла грохочущая машина. Опять не Берлин.
Город был маленький, разрушенный. Бродить по такому ночью неуютно, и девушки остались ждать рассвет на станции. А там, может быть, снова какая-нибудь очередная попутная машина довезет из до самого Рейхстага. Все вдруг стало случайным и попутным.
Рядом играла гармонь. От сидения на корточках затекли ноги, но, прижавшись в таком положении к стене, Нина даже умудрилась задремать. Тогда-то и ушла Манечка.
Сон прошёл. Гармонь играла не одна. Гармонистов было несколько, но спросонья показалось, что один. Суета и весело, хотя чуть-чуть тревожно.
Из-за того, что исчезла Манечка. Да, нет, не исчезла. Война уже кончилась. Просто ушла по нужде сейчас вернётся. Но Манечка не возвращалась.
«…на смоленской!» — заглушил совсем рядом, прямо над головой все три или четыре гармони смеющийся женский голос, чуть хрипловатый, какие называют «прокуренный».
Нина подняла глаза и увидела его обладательницу, вскользь удивилась, что принадлежал не женщине — совсем ещё девушке, почти её ровеснице или, может быть, на несколько лет старше. Об этом говорила гладкая, смугловатая кожа, лисьи синие глаза под рыжеватыми ресницами. Но кучерявые волосы были не солнечного — пепельного какого-то оттенка, необычного, но почему-то неприятного.
«На смоленской», видимо, было ответом на что-то вроде «на какой земле такие родятся?» пожилого уже солдата со счастливой наполовину беззубой улыбкой и почему-то трехцветной, как у кошки, бородой.
Девушка была, скорее, симпатична, чем обыкновенна. Невысокая, полноватая, но с тем же лисьим в движениях, что в быстром взгляде.
Лисий взгляд остановился на Нине, как будто приглашал посмеяться вместе с ней и солдатом — незнакомыми друг другу людьми, радующимся одному и тому же, невысказанному и понятному без слов.
— А я из Рязани, — огладил солдат кошачью бороду. — У нас там тоже девки такие же красивые.
Одобрительно посмотрел и на разбуженную суматохой и гармонями девушку.
Пели частушки и военные песни.
— И я со Смоленщины, — обрадовалась Нина землячке с лисьими глазами.
— Вместе, значит, поедем, — радостно сузились лисьи глаза.
— Куда? — не поняла спросонья Нина.
— Куда-куда! — передразнил рыжебородый. — Домой, родимые. Или не хочешь возвращаться на родину?
На рельсах радостно гудел паровоз, предвещая долгий путь.
— Это мы на нем… значит, обратно? — растерялась, не поверила Нина. Все. Все закончилось. Страх, бесконечное ожидание и снова страх. На Родину!
Суматоха на станции теперь вызывала не беспокойство, а прилив ожидания счастья, зачастую ещё более волнительный, чем само счастье.
— Тебя как звать-то? — засмеялась девушка с женским голосом.
— Нина.
— А я Аня. Нестерова. В округе кого не спроси, все знают Матвея Нестерова из Ельни — отец мой. Так, как он, сапоги не шьет никто, — мимоходом похвалилась новая знакомая.
Лицо её даже передергивало от нетерпения поскорее попасть домой, но голос был невозмутим и весел.
— Пойдем что ли? — смело шагнула она в суматоху у вагонов, оглядываясь на Нину, чтобы
Последние комментарии
43 минут 9 секунд назад
4 часов 36 минут назад
4 часов 40 минут назад
10 часов 1 минута назад
1 день 21 часов назад
2 дней 5 часов назад