Жизнь вдребезги [Буало-Нарсежак] (fb2) читать постранично, страница - 2

оборудование обойдется в миллион франков.

— Прежде чем его заказывать, надо было твердо решить, остаемся мы в Каннах или нет. Да и к чему оно тебе? Разве твоих рук недостаточно?

— В Каннах или в любом другом месте мне без оборудования не обойтись. И чем больше аппаратов, тем лучше, ведь я и впрямь хочу делать деньги.

— Ну надо же! — сказала она. — Видно, это у тебя наследственное.

Стоило ему на минутку расслабиться, как она нанесла удар. Подавшись вперед, он крепко зажмурил глаза. От злости его всего передернуло. Он едва сдержался, чтобы не влепить ей изо всех сил пощечину, и скрестил руки на груди. Она мельком взглянула на него, почувствовав, что зашла слишком далеко.

— Ты еще заработаешь кучу денег. — Она вдруг заговорила примирительным тоном. — Руки у тебя золотые…

— Заткнись!

Дорожных знаков и указателей попадалось все больше. От высоких фонарей на шоссе падал рассеянный, как в операционной, свет. Дювалю захотелось сойти в Лионе. Оттуда он мог бы вернуться в Канны ночным поездом. Оставаться рядом с этой женщиной дальше у него просто не было сил. Слишком долго он себя сдерживал… Оба они просто притворщики. Только она еще хуже, чем он. Намного хуже!

— Выпьем кофе? — предложила Вероника.

Он промолчал. Он тоже прекрасно знал, как можно ее оскорбить. Она притормозила, подъезжая к стоянке.

— Мы заслужили чашку кофе. Ну, перестань дуться, Рауль. Я сейчас сказала глупость… Я признаю, что была не права. Идем?

Она вышла из машины, прямо через юбку поправила на себе пояс, бросила рабочему в синем комбинезоне:

— Заправить… И воду залить… Потом поставите на стоянку… Спасибо.

Этот сухой тон, эта привычка всеми командовать — нет, он больше не вынесет! Ведь она даже не хороша собой. И это его жена! На всю жизнь! Всего полгода, как они женаты, а он уже вынужден отчитываться перед ней, оправдывать свои расходы…

Следом за ней он вошел в кафе при автозаправочной станции, битком набитое туристами. Вероника протянула ему бумажный стаканчик. Кофе отдавал лакрицей. Его пальцы сразу же стали липкими. Она улыбалась как ни в чем не бывало. Слова ее не задевали. Он же чувствовал себя по уши в грязи. Он вернет ей все. Пусть эти толстосумы подавятся своими деньжатами! В юности он раздал столько листовок и брошюр, что и теперь невольно выражал свою ненависть словами из партийного лексикона: толстосумы, богачи. Вероника тоже была из богатеньких, из тех, кто отдает приказы, — у них и голос для этого подходящий, с легкой ноткой презрения.

Она прихлебывала кофе мелкими жадными глоточками. Вероника всегда и везде чувствовала себя как дома. Она и думать забыла об их ссоре — вернее, отложила ее в сторону, словно недовязанную кофту. Вскоре Вероника вновь возьмется за нее, пересчитает петли и станет их провязывать одну за другой… Но сейчас она поглощена тем, что происходит вокруг: наблюдает, как носятся детишки, как женщины наводят красоту, а у самой плечи и бедра чуть заметно подрагивают в такт модному мотивчику, доносящемуся сквозь шум из глубины зала…

— Теперь ты поведешь машину, — объявила она. — Я устала!

Дюваль отвесил ей церемонный поклон.

— Слушаюсь, мадам.

Удивившись, она пристально посмотрела на него:

— До чего ты бываешь глуп!

Расплатившись, она уселась в машину, повертела в руках ремень безопасности, но так и не пристегнула его.

— Он душит меня. Поезжай, только не гони.

Он медленно двинулся по боковой дорожке, поджидая, пока между машинами на шоссе появится просвет, затем прибавил скорость. И вот они снова одни среди мчащихся огней.

— Что мне теперь делать с оборудованием? — спросил он. — Не то чтобы мне самому хотелось остаться… Вообще-то Канны мне осточертели.

— Уведоми поставщика. В конце концов, ты имеешь право передумать. Ну а если он не согласится… что ж, там посмотрим. Надо было посоветоваться со мной… Решать вот так, с бухты-барахты… Ведь ты прекрасно знаешь, я хочу жить в другом месте.

— В другом месте я не найду столько клиентов. Только это меня и удерживает.

— Ну, стоит только постараться…

Постараться! Да она хоть знает, что это такое? Все дни напролет заниматься массажем, когда поясницу, плечи ломит от усталости, а руки двигаются сами по себе… они уже не твои… они снуют, разминают, пощипывают, погружаясь в дряблые телеса, словно псы, которых спустили с привязи и которые больше не желают слушать команду. К вечеру кисти повисают, словно дохлые крысы. И за все это время ни единой мысли не приходит в голову… только ощущение, что ты отдаешь собственную плоть и кровь, что жизнь вытекает из тебя капля за каплей…

Наступило долгое молчание. Часы показывали половину двенадцатого. Дювалю хотелось забыться сном. Вероника права, утверждая, что он ничем не интересуется. Даже собственным ремеслом. Ничего он не любит. И никого. А главное — не любит самого себя. Словно сам с собой сводит старые счеты. Один Дюваль вечно гонится за вторым, словно шпик, которому приказано