Капитан звездного океана [Елена Арсеньевна Грушко Елена Арсеньева] (fb2) читать постранично, страница - 2

астрологической: Марсу подчинены войны, равно как и темницы, браки и ненависть. — Магистр оглаживает бороду ручищей красной, гортанно, нараспев, прорицает: — Те, кто находится под влиянием Марса, бывают людьми суровыми, жестокосердными, неумолимыми, коих нельзя убедить никакими доводами. Они обыкновенно много едят, могут переваривать большое количество мяса, сильны, крепки, властны, с налитыми кровью глазами, с жесткими волосами, нисколько не расположены к дружбе и любят всякие работы с огнем и раскаленным железом… Марс отмечает медиков, брадобреев, мясников, позолотчиков, поваров, булочников, людей всяких занятий, свершаемых при помощи огня, а особливо артиллеристов и военных. Нарожденному под Стрельцом, во власти Марса, быть тебе, отрок, полководцем великим!

Захохотал народ, загоготал, засвистал, заулюлюкал. Где видано, чтоб внук ведьмы, сожженной за колдовство, в великие вышел полководцы? Чтоб славным рыцарем стал недотепа, подтирающий пену пивную в трактире «Веселый ночлег», заморыш, в лохмотья обряженный, оспою переболевший, грязный, хилый, подслеповатый!

— О-хо-хо-хо-хо! — заливается хохотом рыжий верзила — сторож с виноградников.

— Ну уморил, хиромант! — покатываются со смеху швеи и лудильщики, ландскнехты^[2] и гончары, крысоловы, трубочисты, хлебопеки. И не только простолюдинов одолевает веселье — потешается сам господин судья вкупе с семейством: с тощей, как розга, супругой и пятью дочерьми, благоухающими сильней, но не лучше, чем бальзам.

Ах, магистр, магистр Клаускус! Не поспеешь ты беса изгнать из прокаженного, обывателей зачаровать битвой пламени с камнем. В бело-голубом камзоле пробирается сквозь толпу стражник, древком алебарды расталкивает людишек, грамоту с печатью раскатывает:

— Ти-хо! Ти-хо! Повеление магистрата!

Замолкли все, затихли, угомонились. С властями достославного града Вейля шутки плохи.

— Повелением магистрата предписать прорицателю, дабы он покинул город и искал себе пропитание в другом месте!

— В др-р-ругом месте! — выше крестов церкви святого Бонифация взлетел крик ученого ворона.

— В равной мере повеление касается иноземной птицы, противу божеским законам изрекающей словеса человечьи!

— Изр-р-рекающей! Изр-р-рекающей!

— И взять с прорицателя и его богопротивной птицы клятву властям за сей приказ не мстить и никаких препятствий не учинять!

Немного спустя мерин в драной попоне выволочит фургон из крепостных ворот и затрусит по косогору к недалекой деревушке, к постоялому двору, к трактиру «Веселый ночлег». Верхом на мерине, сапожищи припечатав к оглоблям, проследует магистр Клаускус вместе с молчащим, нахохлившимся вороном.

Мимо старухи, волочимой тремя отцами-иезуитами в озеро: ежели ведьма — нипочем не вынесет святое испытание водой — тотчас всплывет со дна.

Мимо четы странствующих богомольцев с изображениями святого Маврикия на шляпах.

Мимо пахаря-горемыки, влекущего плуг по черному полю.

Отныне на долгие сроки запропастятся из града Вейля тишь, покой да благодать. Встревожатся горожане; караульные на стелах обеспокоенно станут вглядываться в полночные выси; и ужас вселится в душу дородного господина судьи. А ведь все из-за малости, пустяковины, из-за речи прорицателя дерзкой. Он и повелению магистрата невозмутимо вроде бы внимал, и поклялся заодно с иноземным вороном препятствий не чинить, да, видно, не стерпел самоуправства, надругательства над плотью и духом и такое заявил:

— Почтенные, достопамятные, благорасположенные обыватели! Любезные государи мои! С тех времен, как возле Земли витают Солнце и все прочие малые и великие светила, с тех самых изначальных времен не решался никто усомниться в доброжелательстве магов, пиромантов, астрологов… За что же велено оставить великий ваш град мне и собрату моему Батраччио? За какие смертные или разрешимые грехи, за прегрешения какие? Господа ваши сыты и одеты, они объедаются кровяной колбасой, форелью, шпигом вюртембергским, они запивают трапезу пфальцским терпким вином. Чем же я, магистр всех свободных искусств, либо мой старый ворон можем угрожать довольству и сытости сильных мира сего? Знайте же, что я покидаю Вейль, покидаю, хотя мог бы облагодетельствовать убогие будни сего града: я мог бы наколдовать неисчислимые количества войск, повозок и коней, открывать клады, скреплять или разрушать узы брака и любви и даже излечивать волшебными снадобьями все неизлечимые недуги, далеко зашедшую чахотку, сильную водянку и застарелые боли в пояснице. Но меня изгоняют, и, опечаленный, я удаляюсь. В память о моем могуществе я с грядущей ночи оставляю звезду волосатую в здешних небесах. Да будет укором оная комета всем моим гонителям!

И магистр всех свободных искусств холодно воззрился в обиталище неба, где вослед уходящему солнцу летели первые робкие звезды. А ворон, зело ученый Батраччио, проскрипел:

— Пр-р-рощайте и не