Колдунья [Сьюзен Флетчер] (fb2) читать постранично, страница - 2

руками, и только так мне удавалось обрести хоть немного темноты, чтобы поспать. Я даже сейчас так сплю — сжавшись в комок.

Я подумаю об этом. В последние мгновенья своей жизни. Я не стану вспоминать мушкетные выстрелы или то, как пахло около Ахнакона. Не буду думать о крови.

Я подумаю о вершине северного хребта. Как развевались волосы вокруг моего лица. Как я видела долину, то светлую, то темную из-за бегущих над ней облаков, или как он стоял рядом и сказал: «Ты изменила меня». Я подумала: «Я дома», стоя там. Я подумала: «Это мой дом».

Дом, для которого я предназначена.

Он ждал меня, и я наконец нашла его.

Я рождена для мест, куда не ходят люди: для лесов или для мягкой болотной почвы, где утопают ноги и ты идешь со звуком «чав-чав». Ребенком я часто бродила по болотам. Наблюдала за лягушками или слушала тростники, качающиеся на ветру, и мне нравились их песни. Вот как я узнавала себя. «Видишь?» — спрашивала Кора, улыбаясь.

Она тоже была создана для таких мест. Она мела оборками юбок грязь и мокрый песок. Она вечно была перемазана соком ежевики и других плодов, а одно время жила в старом водяном колесе, спала на его мягкой зеленой древесине. Она говорила, что была очень одинока там, но добавляла: «Скажи, а был ли у меня выбор?!» Да уж, выбора действительно не было. Мы не можем жить как все. Мы стараемся, очень стараемся. Мы ходим в лавки и говорим «здравствуйте». Мы помогаем сгребать сено и собирать яблоки для сидра с деревьев, вокруг которых гудят мохнатые пчелы, но достаточно самой малости — пробежит ли заяц, или луна блеснет необычным светом, — чтобы вместо нас появились «ведьмы». «Шлюхи». Люди удивленно изгибают брови. Они требуют веревки, чтобы связать нас, а нашу душу охватывает такая печаль, такой страх за свою маленькую жизнь, что мы вновь бежим в безлюдные места, а люди еще злее шипят: «Ведьма… Она живет одна… Я слышала, что она скрывается…» Но где еще может быть безопасно? Только не в городе. Все, что оставалось Коре, — это жизнь в горных долинах или на вершинах гор. Где могучий ветер сгибал деревья до земли и срывал с них листья. Обычные люди не забредали туда, в отличие от нас.

Я жила в пещерах, в лесах. Мои ноги были изранены терниями. Когда я приходила в город, чтобы купить яиц или молока, жители крестились и плевали через левое плечо. Они шипели мне вслед. Я слышала за спиной рвотные звуки, словно кошка выташнивает кости птички, которую съела целиком, с когтями и перьями. Они цедили: «Мы знаем, кто ты…» Неужели знали? Им казалось, что да. Правду из моей английской жизни — что я родилась в снегу и любила болотистые места — люди вплетали в собственную ложь: например, говорили, будто бы однажды я вздернула плечо и превратилась в ворону. Но я никогда не делала этого.

Я жила на свободной земле. На вересковых склонах, обдуваемых ветром.

Я жила в хижине, которую сделала сама, своими руками, — из мха, веток и камней. И горы знают, как ночью я сворачивалась в клубок.

А теперь? Теперь я живу здесь.

За решеткой, в кандалах.

Идет снег. Через окошко я вижу, как он падает с неба. Кажется, прошло уже много месяцев, наполненных лишь падающим снегом, холодом и голубоватым льдом. Много месяцев, когда изо рта вырываются облачка белого пара. Я выдыхаю, смотрю, как они поднимаются вверх, и думаю: «Вот она я. Я еще жива».

Я люблю снег. Всегда его любила. Я родилась в декабре, когда свирепые морозы лютуют над закостеневшей землей, а люди в церкви поют о трех мудрецах и звезде под аккомпанемент собственных стучащих зубов. Кора говорит, что погода, в которую ты родился, — твоя на всю жизнь, твоя собственная погода. «Ты будешь сиять ярче в буран», — сказала она мне.

Я поверила — она родилась под раскаты грома, и в ее глазах всегда бушевала буря.

Так что снег и холод — это мое. В моей жизни были особенные зимы. Я слышала, как рыбы бьются об лед. Я видела, как замерзает спусковой крючок и ружье не может сделать «бах», хотя в конечном счете это никогда не мешает забрать человеческую жизнь. Однажды высоко в Шотландских горах я прокопала дыру в сугробе голыми руками и заползла туда, и солдаты пробежали мимо, не зная, что я скорчилась под снегом. Меня не напугать морозом. Люди умирают от холода, а я не умерла. Моя кожа ни разу не посинела, ни разу — один человек сказал, что меня согревает адский огонь, который струится в моих венах, и потребовал «связать шлюху». Какой там адский огонь! Просто я родилась в снежную погоду, и мне было трудно выжить. Я хотела остаться в этом мире. Поэтому я выжила и выросла сильной.

Кроме того, зима — безлюдное время года. Безопасное. Кому захочется выходить в морозную ночь или снежное утро? Немногим и по необходимости. В дни скитаний, когда меня несла серая кобыла, а в голове звенело «северо-запад», я могла за целые дни никого не встретить. Только мы, мчащиеся галопом, — я и моя кобыла, и снежные хлопья в наших волосах. А когда мы видели людей, это чаще всего были отчаянные бродяги — цыгане, буйнопомешанные или