Приметы весны [Александр Яковлевич Винник] (fb2) читать постранично, страница - 5

продавца и его лисья мордочка не внушали Ковалю доверия. Но трельяж, по всему видно, хорош.

Коваль отсчитал деньги и передал их продавцу.

— Куда прикажете доставить? — спросил продавец. — У нас тут есть извозчики, за пятерку довезут.

— Сам донесу, — сказал Коваль хмуро.

— Это кажется, что он легкий. Сам-то столик ничего, зеркала тяжелые.

— Ничего, донесу.

Коваль легко поднял трельяж на плечо. На лице продавца мелькнуло: «Вот это сила!», — но восхищение вмиг сменилось презрительной улыбкой, она точно говорила: «Экая деревенщина! Пятерку пожалел. Жаль, что такая вещь попадает в такие руки».

— Может быть, действительно возьмем извозчика? — предложила Шурочка. — Тяжело тебе.

— Зачем извозчика? — сказал Коваль, вынося из магазина трельяж. — Он же легкий, — смотри: я его одной рукой несу.

Ковалю даже приятно было пронести по улице трельяж. Он ловил на себе взгляды встречных. И казалось ему, что каждый думает: «Такие вещи покупают люди, у которых есть деньги и которые хотят хорошо жить».

Для того чтобы трельяж не стоял у батареи парового отопления, переставили всю мебель в комнате. Кровать передвинули к другой стенке, диван поставили на то место, где стояла кровать, этажерку с книгами перенесли в угол.

Столик сразу же был покрыт салфеткой — она пришлась как раз и закрыла все царапины, словно Шурочка заранее знала размеры трельяжа и вышила ее по мерке. Шурочка поставила на столик пустую сюрпризную коробку «Ландыш» и шкатулку из морских ракушек, которую Коваль подарил ей в прошлом году на именины.

Шурочка все вертелась около трельяжа. Коваль тоже то и дело заглядывал в зеркало. В комнате стало очень весело, даже тусклая электрическая лампочка, казалось, светила на этот раз ярче…

Все увиденное в доме Гусева подавило Коваля. И Шурочкин трельяж рядом с тем, который Коваль мельком увидел через открытую дверь в спальне Веры Павловны Гусевой, показался совсем жалким. Гусев перехватил восторженный и в то же время разочарованный взгляд Коваля.

— Это все старинное, от отца мне досталось. Тоже инженер был, транспортник, — сказал он, поглаживая резные ручки кожаного кресла. — У нас не скоро научатся делать хорошую мебель. Тяп-ляп, и готово. Потому что, как говорят у нас в столовых, «вас много, а я одна». Нет конкуренции, а значит, нет заинтересованности торговли в привлечении покупателя.

Коваль нахмурился.

— То прошлое, — сказал он сумрачно. — То было при карточках. А теперь карточки отменили, и торгующие организации будут заинтересованы в лучшем обслуживании… Вроде нашей, советской конкуренции будет.

Слова, такие понятные, когда читаешь газету и говоришь своим на собрании, звучали здесь, среди всей этой старины, чужими и неубедительными.

— Да, возможно. Не будем спорить… Прошу к столу, — любезно пригласил Гусев.

Сели за стол. Гусев слева, а Вера Павловна — напротив Коваля. У нее было моложавое лицо, без единой морщины. «Волосы, наверное, подкрашены, — подумал Коваль, — а может быть, они действительно такие — цвета августовских хлебов и без единой серебристой нити».

Гусев, внимательно наблюдавший за Ковалем, заметил:

— Женщины служат для нас образцом. Они спокойнее относятся к общественному долгу и тщательнее следят за собой… А я, видите, раньше времени полысел. Чрезмерное усердие. Бури. Увлечения… Нет, не сердечные, — Гусев притронулся к руке Веры Павловны, и она улыбнулась ему. — Увлеченья другим… Чертежами, производством. — Он повернулся к Ковалю. — Чрезмерную трату жизненной энергии ничем не компенсируешь. А человек должен помнить, что у него только одна жизнь…

— И прожить ее надо по возможности лучше, — закончила Вера Павловна.

Гусев поцеловал ее руку.

— Ты права, Верочка. Если каждое поколение будет заботиться только о благе будущих поколений, человечество никогда… никогда не познает радости. Надо уметь жить.

Он налил себе и Ковалю водки, а в бокал Веры Павловны вина.

— Выпьем за жизнь!

Коваль быстро захмелел. Гусев тоже. Вера Павловна, смакуя, тянула из бокала густое коричнево-красное вино.

Коваль пытался взять себя в руки. «Надо закусывать, иначе совсем опьянею», — подумал он. И, словно читая его мысли, Вера Павловна пододвинула масленку.

— Возьмите масло с икрой.

— Да-да, поешьте, — поддержал ее Гусев. — Масло как бы смазывает, простите, пищепроводящие каналы… Не буду, не буду, — сказал он, заметив легкую гримасу Веры Павловны. — Я только с медицинской точки зрения… В общем, алкоголь не в состоянии проникнуть… не знаю, куда проникнуть… Но ты мне сама говорила, Верочка. Значит, это правильно. Верочка всегда говорит правильно. Она мне почти ровесница. А мне пятьдесят один год… И я лысый. Лы-сый. А у нее ни одного седого волоса. Она жила для себя, а не для будущих поколений.

— Дай гостю поесть, — вмешалась Вера Павловна.

Она пододвинула к Ковалю салатницу в виде раскрытой розы. И точно не салатницу, а настоящую розу держали