Уцелевший [Эрик Хелм] (fb2) читать постранично, страница - 3

ватаги бродячих негодяев, собственноручно зарубив их предводителя, и начал злодействовать вширь и вдаль, отнюдь не помышляя вернуться в родные края, ибо дал страшную клятву мести, а слово свое привык держать неукоснительно.

И вот, к северо-западу от забытого ныне судьбой и людьми, издавна затерявшегося в почти непроходимых лесах и болотах замка Хлафордстон, с коим соседствовала деревушка Оглторп, Волчья Шкура нарвался на противника победоносного и беспощадного. Оставшиеся в живых разбойники, израненные, обессиленные, скрученные, стояли посреди огромной прогалины, окруженные кольцом латников, и готовились к смерти.

Тогда-то и поднял Торбьерн глаза на неподвижно застывшего в глубоком боевом седле, облаченного кольчугой барона.

— Хочешь позабавиться, враг?

Каркающий хрип, вырывавшийся из пересохшей глотки, звучал почти невразумительно. Бертран де Монсеррат и бровью не повел.

— Позабавиться хочешь?

Седоусый капитан латников шагнул вперед и с размаху лязгнул бронированным кулаком по лицу Волчьей Шкуры:

— Говори «ваша милость», ежели обращаешься к опоясанному рыцарю и благородному господину!

Торбьерн отлетел на несколько футов и едва не упал, но умудрился обрести равновесие. Замотал головой, с трудом разлепил губы, выплюнул два выбитых резца.

— Я тоже был благородным господином в своей земле. Хочешь позабавиться, барон?

Снова метнулся обтянутый стальными пластинами кулак, но Торбьерн уже дожидался удара и прянул в сторону.

— Пусть его мелет языком, — процедил де Монсеррат. — Разумеется, хочу, — продолжил он, обращаясь к пленнику. — И позабавлюсь на славу, будь покоен.

— Мы равны происхождением, Бертран де Монсеррат. Пеньковая петля назначается рабам и бродягам...

— А также ворам и грабителям с большой дороги, — невозмутимо прервал его норманн.

— Верно, верно! И все-таки, хочешь позабавиться?

— Объяснись, — коротко сказал де Монсеррат.

— Прикажи холопам снести мне голову.

Барон не выдержал и улыбнулся:

— А в чем же тут забава?

Торбьерн осторожно повел языком по изуродованным, раздутым губам.

— В том, что я не упаду. Точнее, упаду не сразу, а двинусь вперед, словно ничего не случилось и голова по-прежнему остается на природой положенном месте.

Латники переглянулись. Капитан осклабился:

— Старая добрая курочка!

Грянул дружный гогот.

— Курочка! Курочка в волчьей шкуре!

Среди всеобщего веселья Де Монсеррат сохранил спокойствие.

— Это невозможно, — молвил он безразличным голосом. — Куры действительно бегают, лишившись головы, а о людях я ничего подобного не слыхивал. Впрочем, довольно болтать. Всех по ветвям, и почин с этого малого.

— Постой, — сказал Торбьерн. — Я не бросаю слов на ветер.

— Любопытно поглядеть, — процедил де Монсеррат.

— Именно, барон. Потешу тебя на славу, но взамен обещай мне исполнить последнюю просьбу.

— Какую?

— Построй моих товарищей в ряд, и пускай все, мимо кого я прошагаю, получат пощаду.

— Ты обезумел, негодяй! — Бертран прищурился. — Обезумел и обнаглел на краю могилы.

— Видано ли в мире, чтобы человек расхаживал по земле, будучи казнен?

— Разумеется, нет.

— Удостоверишься в ином, но сперва поклянись уважить предсмертное желание.

— Отпустить эту сволочь на все четыре стороны? Да я тебе язык вырву за дерзость! И позабавлюсь на славу!

— Решай сам, — пожал плечами Торбьерн.

— Хорошо, — сказал де Монсеррат. — Поглядим.

— Клянись.

— Хорошо, — повторил Бертран и ухмыльнулся.

— Permitiras a esta canalla escapar con vida?^[1] — спросил испанец.

— No seas tonto^[2], — негромко ответил де Монсеррат.

— Клянись, — потребовал Торбьерн.

— Клянусь, — небрежно проронил Бертран.

1. Кое-кто не является

Герцог де Ришло и Рекс ван Рин принялись ужинать, как и было условлено, ровно в восемь часов. Кофе, тем не менее, подали только после десяти.

Неутолимый аппетит, вполне соответствовавший огромному, тяжеловесному телу ван Рина, побуждал Рекса воздавать должное каждому изысканному блюду, возникавшему на покрытом безукоризненной крахмальной скатертью столе. Герцог же, придерживаясь давнего своего обычая извлекать из погребка наилучшие вина всякий раз, когда молодой американец гостил у титулованного друга, прочно обосновавшегося на английской почве и отнюдь не намеревавшегося переселяться назад, в родной Безансон, велел принести шамбертен тысяча девятьсот двенадцатого года, справедливо именуемый королем напитков, тончайшее монтраше и нежный шато д’икем. Густую паутину тщательно сняли с высоких бутылок, пушистую пыль осторожно обтерли, штопоры сноровисто и споро ввинтились в тугие, глубоко сидевшие пробки.

Случайному наблюдателю или шапочному знакомцу дружба этих двоих могла бы показаться весьма и весьма странной, — однако, невзирая на различие в возрасте и национальности, внешности и воспитании, герцога и ван Рина связывали отношения давние, прочные,