Мистер Стейнвей [Роберт Альберт Блох] (fb2) читать постранично, страница - 2

Стейнвей болен?

— О нет, отнюдь, по-моему, он в прекрасной форме и звучит с воодушевлением. — Лео усмехнулся (как я могла принять его за мертвеца при таком накале жизненной энергии?) и повернулся ко мне лицом. — Вечером он едет в концертный зал, завтра нам с ним предстоит играть. Кстати, чуть не забыл… Мы будете там?

«Глупый мальчик», вот и всё, что я могла бы на это ответить, но удержалась. Хотя рядом с Лео сдерживать себя было нелегко. Особенно когда он вот так смотрел на меня. Глаза его излучали то же странное желание, а длинные изящные пальцы ласкали черную панель, как недавно ласкали клавиши и как могли бы легонько ласкать…

Надеюсь, я достаточно ясно выразилась?

Разумеется, следующим вечером я полностью раскрылась. После концерта мы вышли вчетвером Гарри с женой, Лео и я. А потом остались только мы с Лео — в его квартире, в полумраке свечей, в большой комнате, которая казалась голой и пустой без мистера Стейнвея, не сидящего на корточках на своем месте. Мы смотрели на звезды над Центральным Парком, затем смотрели на собственные отражения в зрачках друг друга, а что мы при этом говорили и делали — обсуждению не подлежит.

На следующий день, просмотрев рецензии, мы отправились в Парк на прогулку. Лео надо было ждать, пока мистера Стейнвея перевезут назад в квартиру, а в Парке было, как всегда, чудесно. Как, наверное, было для миллионов людей, которые хранят в своей памяти те мгновения, когда они майским днем гуляли в Центральном Парке и чувствовали, что он целиком принадлежит им — со всеми его деревьями, солнечным светом, отдаленным смехом, возникающим и пропадающим так же неуловимо, как ускоряется биение сердца в момент экстаза. Но…

— Я думаю, они уже едут, — произнес Лео, взглянув на часы, и поднялся со скамьи. — Мне нужно быть там, когда его привезут. У мистера Стейнвея габариты внушительные, но на самом деле он нежный и хрупкий.

— Тогда пойдем, — сказала я, взяв Лео за руку. Он нахмурился. Я еще не видела Лео хмурым, и мне казалось, что ему это не свойственно. — Пожалуй, тебе лучше не ходить, Дороти. Я хочу сказать, что сначала его медленно поднимут по ступенькам, а потом мне надо будет поработать. Не забудь, что у меня зарезервирован билет до Бостона на следующую пятницу, а это значит, что в течение всей недели нам с мистером Стейнвеем придется по четыре часа в день шлифовать программу. Мы будем исполнять фортепьянный концерт Равеля для левой руки с оркестром^[4] а мистер Стейнвей от Равеля не в восторге. И кроме того, он уезжает в среду утром, так что у нас и в самом деле не слишком много времени.

— Неужели ты возьмешь этот рояль с собой в турне?

— Конечно. Куда я, туда и мистер Стейнвей. Я не пользуюсь другим инструментом с тех пор, как мама подарила мне этот. Иначе я чувствовал бы себя не в своей тарелке и уверен, что это разбило бы сердце мистера Стейнвея.

Сердце мистера Стейнвея.

Вот, значит, кто мой соперник. Я посмеялась, затем посмеялись мы оба, и Лео отправился работать, а я вернулась в свою квартиру, намереваясь поспать, а может, и помечтать…

Около пяти я ему позвонила. Никто не ответил. Я подождала полчаса, а потом схватила подвернувшийся под руку легкий розовый шарф и понеслась к его дому, словно летела на облаке.

Дверь, как обычно — поскольку на Мысе Доброй Надежды у матери Лео был в буквальном смысле «открытый дом», и Лео к этому привык, — не была заперта. И, естественно, я воспользовалась этим, что бы на цыпочках прокрасться внутрь и сделать Лео сюрприз. Он представлялся мне всецело поглощенным работой, оттачивающим исполнение. Но мистер Стейнвей молчал, и раздвижные двери в его комнату были закрыты. А в передней меня ждал сюрприз. Лео опять казался мертвецом. Он лежал на здоровенной кушетке, и в сгустившихся сумерках от него исходило бледное — осмелюсь сказать, фосфоресцирующее — сияние. Глаза его были закрыты, уши не слышали, лицо казалось мертвым и застывшим, пока я не наклонилась и не почувствовала на своих губах тепло его губ.

— Дороти!

— Спящая Красавица наоборот! — торжествующе воскликнула я, взъерошив ему волосы. В чем дело, дорогой? Устал после репетиции? конечно, тебя не виню, учитывая… — Разглядеть, что он хмурится, мне света хватило. — Я тебя… напугала? — Это была фраза из фильма категории «Б», но она подходила к ситуации, словно взятой из второсортного фильма. Блестящий молодой пианист разрывается между любовью и карьерой, а миленькая юная особа препятствует поискам совершенства в искусстве. Он хмурится, поднимается, берет ее за плечи — камера в это время приближается вплотную — и произносит:

— Дороти, нам с тобой нужно серьезно поговорить.

Я была права. Ну вот, сказала я себе. Сейчас последует лекция о том, что искусство, прежде всего и что любовь и работу — даже после вчерашней ночи — не следует