Стая [Александр Сергеевич Филиппович] (fb2) читать постранично, страница - 4

устремился пытать судьбу.

Соперника встретил старик, крепко упершись в землю, и от прямого удара рогов в рога копыта его вошли в нее еще глубже. Невольно его чуть покачнуло, но все-таки от сдержал чужую шальную силу и, уловив, что в этот раз окончательно ее пересилил, отбросил противника, успев ударить его в грудь. Со свежей глубокой раною молодой зверь попятился, мелко запереступав, чтоб не упасть. Однако последний удар пришелся столь ловко, что бык отлетел к камням, копыта его скрежетнули по ним, сдирая мох, и он присел, надсадно всхрапнув. Когда же он снова встал в рост, круто и тяжело вздымая бока, и поднял глаза, в них уже не было больше прежней ярости — в них присутствовали теперь лишь боль и бессилие побежденного, который уже не стыдится своих страданий и которому уже не к чему их скрывать. С глубоким стоном он, прихрамывая, точно бы падая на каждом шагу, вломился в лес, сокрушая сушняк на своем пути, какой в эту гонную, первую его осень выпадал ему одиноким. И это было справедливо — мало кто выигрывает первый бой.

Когда все стихло, старик вдохнул свежего, уже вовсе к ночи выстывшего воздуха, который теперь весь был для него полон ее тревожного дыхания, и мотнул мордой, разбрызгивая кровь. Разминая ослабшие после боя ноги, он круто повернул к болоту, откуда все призывнее и резче долетал до него нетерпеливый зов ее молодого и горячего тела и где она, поняв, что бой закончился, недвижно ждала сейчас победителя. Его или молодого. В этот раз она дождалась все-таки его. Очередь другого настанет, возможно, на другой гон.

Он повел ее к покосам, на которых, пока не установятся после крепких первых морозов надежные зимники, всегда стояли стога сена.

Лунная, а оттого и светлая, недавно пришедшая ранняя ночь вся была полна тайных для постороннего, едва различимых звуков жизни, какою жили сейчас и леса со всеми невидимыми своими обитателями, и города людей.

По коридорам прорубленных через леса и прорытых сквозь горы дорог, озаряемым бегущим вперед светом, безостановочно проносились в ночи и сейчас тяжелые и ревущие машины людей. Их огромные города и неисчислимые деревеньки, как и днем, исторгали из себя на далеко вокруг дым своих очагов и заводов, и, словно от пожаров, электрические зарева поднимались сейчас над ними в темное и зябкое небо.

Старик, как и всякий сильный зверь, не боялся людей, он просто их сторонился, поскольку никто другой не способен, как это делает человек, так умертвлять все вокруг себя, что рядом с ним жизнь для всего этого другого — даже для растений… нет — для них тем более, потому что они не способны убежать! — становится попросту невозможной, и потому этот всякий другой, уже лишь для того, чтобы только выжить, невольно вынужден сам далеко стороной обходить места, какие посетил человек и каких коснулась его дерзкая, не знающая удержу рука.

И перед проселком старик приостановился.

Вдалеке урчал мотор, и за деревьями помаргивали два желтых глаза машины. Люди находились еще далеко за поворотом. Да даже если бы и не было видно мелькающих желтых глаз их машины, он бы все равно учуял людей задолго до того, как они смогли бы его заметить, — по чужому для остуженного к зиме их звуку, по запахам пота, табака, собак и бензина. Старик перешел дорогу и остановился в подлеске у обочины: самка, все прядая ушами, стояла на противоположной стороне в нерешительности. Отфыркнувшись, старик, подавая ей пример, вбежал в лес и погодя прислушался — она наконец собралась с духом и теперь догоняла.

Они были уже далеко, как машина людей пересекла их след, медленная и надсадно громкая на расползшейся осенней дороге. Нет, что бояться людей, когда успеваешь услыхать и учуять их первым? Когда твои ноги в лесу и болоте проворней их самой скорой машины?

Как равному равного, зверю следует опасаться только зверя.

И старик шел вперед осторожно, нюхом трогая ночь и ухом прослушивая дорогу, хотя и знал, что здесь не водится медведей и волков, а живет только легкая и стремительная, как тень ястреба, бесшумная рысь-кошка, какая вряд ли, даже подыхая от голода, решится напасть на двух здоровых и, в сравнении с нею, огромных зверей.

Там, откуда он пришел сюда, когда в тех местах люди машинами осушили моховые болота, он победил однажды медведя: во время гона осмелился тамошний хозяин зарезать его первую в жизни самку, которой добился он в своем первом в жизни победном, что и нынче, бою. Весь месяц он не отходил от нее, и отошел тогда совсем ненадолго, как услыхал ее вскрик и рев хозяина, вмиг обезумевшего от запаха свежего, переполненного горячей кровью ее мяса. Год выдался голодный, и медведушко, выследив их, ждал, видно, когда он отойдет от самки, потому что ослаб, наверное, из-за голода и остерегался, возможно, встречаться один на один с ним, с быком. Он метнулся тотчас на рев хозяина, увидел зверя уже рвущим ее тело и не промахнулся с первого раза, оглушив лихоимца ударом передних копыт. Он разорвал ему брюхо и, рогами раскидав вокруг его вонючие