Пылай, огонь (Сборник) [Джон Диксон Карр] (fb2) читать постранично, страница - 2

Государственная служба здоровья?)

Во всяком случае, я получил достаточно убедительное подтверждение аутентичности этой рукописи, которую и препровождаю тебе, надеясь, что ты используешь ее наилучшим образом. Ты в нашей семье известный поклонник Шерлока Холмса и найдешь, что с ней делать. Если что-то получится, доходы поделим!

С наилучшими пожеланиями

  Генри

P.S. Винни говорит, что и ее надо включить, — ведь это она нашла.

P.P.S. У нас сохранилась еще куча интересных рукописей. Стоит осведомиться — вдруг Сотсби решит выставить их на аукцион!»

Подлинная или нет, но рукопись представляла собой определенный интерес для издателя, хотя решить проблемы, возникшие с появлением неизвестного текста доктора Ватсона, было не легче, чем готовить рукопись Плутарха.

Я спешно связался с многочисленными поклонниками Шерлока Холмса (не имеет смысла всех перечислять), и все они без устали стали давать советы, комментировать и выражать восхищение по поводу нового открытия. Они были преисполнены искреннего интереса, и с их помощью я привел в относительный порядок повествование доктора Ватсона.

По причинам, которые так и остались неизвестными, Ватсон никогда (насколько нам известно) не пытался опубликовать эту рукопись. Возможно, этому помешала его кончина или же сложности военных лет. Таким образом, готовя работу к публикации, я постарался придать ей тот вид, которым, по моему мнению, она должна была обладать. Так, я убрал длинноты. Старикам нередко свойственна тенденция повторяться, и хотя память Ватсона не пострадала от времени, чувствовалось, что он испытывает гордость от своей способности припоминать мельчайшие детали. Также я убрал некоторые отступления, в которые ОН время от времени пускался, уходя от основной линии повествования и вспоминая прошедшие годы. (Эти отступления я обязательно включу в виде приложений к основному тексту в одном из последующих изданий, так как они не лишены интереса сами по себе.) Помня, что сноски в повествовании раздражают, я сознательно свел их к минимуму, а оставшимся придал непринужденный характер.

Основной же массив текста я оставил практически нетронутым. Доктор был достаточно опытным рассказчиком и не нуждался в моей помощи. И если не считать, что порой я не мог удержаться от искушения внести стилистическую правку (которую уважаемый доктор, без сомнения, внес бы сам, просматривая рукопись), вся рукопись осталась в том виде, в котором вышла из-под рук доктора Ватсона.

Николае Мейер

Лос-Анджелес

  Вступление

В течение многих лет мне выпало счастье быть свидетелем, хроникером, а в некоторых случаях и помощником в делах моего друга мистера Шерлока Холмса. Бесчисленное количество раскрытых им преступлений дало ему право считать себя единственным частным детективом. Или, точнее, детективом-консультантом. Действительно, в 1881 году, когда я перенес на бумагу историю нашего первого со

вместного дела, мистер Холмс был, как он говорил, единственным в мире детективом-консультантом.

Последующие годы решительно изменили ситуацию, и сегодня, в 1939 году, детективы-консультанты (пусть даже не под этим именем) нашли себе широкое применение как в рядах полиции, так и вне ее практически в каждой стране так называемого цивилизованного мира. С удовлетворением должен отметить, что многие из них используют методы и технику, впервые пущенные в оборот моим незабвенным другом много лет назад, хотя далеко не все из последователей настолько благородны, чтобы воздать его гению те почести, которых он заслуживает.

Холмс обладал, как я неоднократно старался подчеркнуть, ярко выраженной индивидуальностью, которая в некоторых случаях граничила с эксцентричностью. Ему нравилось пребывать в состоянии полной пассивности. Он был скрытен так, что порой отчуждался от всего мира: думающая машина, не испытывающая необходимости в прямых контактах или связях с неприятной средой физической реальности. Откровенно говоря, эта репутация исключительно холодного человека сознательно создавалась им самим. К ней не имели отношения ни его друзья — он сам признавал, что их у него немного, — ни его биограф, которого он порой старался убедить в этой черточке своего характера, а только он сам.

Десять лет, прошедшие со времени его кончины, представили мне достаточно времени, чтобы обдумать некоторые вопросы, связанные с личностью Холмса, и я начал понимать то, что всегда знал (правда, не подозревал об этом): Холмс — личность, обуреваемая сильными страстями. Гиперэмоциональность была частью его натуры, которую он старался подавлять едва ли не физическими усилиями. В сущности, Холмс относился к своим эмоциям как к лишнему, отвлекающему от дела фактору. Он был убежден, что так называемая игра чувств лишь мешает точности выводов, которая требовалась при его работе, и ее