Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
кажущегося преуспеяния и в конечном итоге погубило меня. О внешности же судите сами: в пятьдесят лет мое лицо сохранилось почти таким, каким оно было в школьные годы, когда женщины бросались ко мне на улице и принимались целовать. Сегодня волосы мои поседели, но оттого лишь лучше оттеняют смуглую кожу; за последние двадцать лет я не прибавил ни килограмма. Я до сих пор ношу костюмы и пальто, которые еще юношей купил в Лондоне.
В детстве я с холодным любопытством наблюдал, как действует на других мое очарование, и использовал его в своих целях сначала инстинктивно, а потом все более осознанно. Да, представьте, сызмальства. Помню летний день, пахнущий хлоркой монастырский класс, где обычно слышно только, как монахиня кричит да стучит линейкой по парте. И вдруг дверь открывается: «Встаньте, дети, поприветствуйте вашу благодетельницу». Под грохот отодвигаемых скамеек в класс вошла пышная телом дама почтенного возраста в кружевном чепце вроде тех, какие обрамляют на портретах лицо королевы Виктории, а за ней — настоятельница и еще одна монахиня: они подобострастно смотрели на старуху, что-то ворковали и млели от любых ее слов, которых мы все равно не понимали.
— Подставьте руки! — скомандовала классная.
В каждую из протянутых грязных ладошек попечительница опускала по три крохотных пастилки: белую, розовую и голубую.
— А вот и наш маленький Градер! — воскликнула она, прикоснувшись крючковатыми пальцами к моим волосам (эта старуха была матерью Жерома Пелуэра, которого вы похоронили год назад).
— Он не только очарователен, но и умен, — вставила монахиня. — Габриэль, прочитай «Верую» нашей благодетельнице.
Я отбарабанил молитву без запинки, чеканя каждое слово и глядя на старуху в упор. Полагаю, именно в этот день я и почувствовал магическую силу своего взгляда. Госпожа Пелуэр дала мне четвертую пастилку.
— У этого ребенка небо в глазах.
Она о чем-то вполголоса заговорила с монахинями. Я услышал, как настоятельница сказала:
— Да, да, духовное училище… Господин кюре тоже об этом думает. Мальчик спокойный, мягкий, но он еще мал. И потом, учеба стоит денег…
— Это я возьму на себя… Но дождемся первого причастия. Посмотрим, есть ли у него призвание… Не хотелось бы плодить отщепенцев…
С того дня я сделался очень благочестивым и каждое утро прислуживал в церкви. На уроках катехизиса меня ставили в пример. Это не было с моей стороны чистым лицемерием: литургия воздействовала на меня эмоционально. Я купался в роскоши мерцающих свечей, песнопений, запахов и улавливал в ней отголосок роскоши иной, к которой неосознанно стремился. Когда я сравниваю себя теперешнего с тем, казалось бы, набожным мальчиком, мне думается, господин аббат, что у вас с излишней снисходительностью относятся к чувственному восприятию религии. Оно не только не свидетельствует о глубине веры, но в некоторых случаях, у некоторых людей является признаком греховности.
Отношения между Церковью и государством во Франции уже тогда складывались не гладко, тем не менее отец мой в конце концов согласился отдать меня в духовное училище; согласился, впрочем, неохотно. Обычно родители мечтают, чтобы их дети заняли более высокое положение в обществе, а потому чувства моего отца с трудом поддаются объяснению: он словно бы заранее завидовал мне, ненавидел будущее мое превосходство. В тринадцать лет меня поместили учеником к кузнецу. Я был так слаб, что не мог поднять кувалду, я прижимал ее к животу, и побои сыпались на меня градом.
Несколькими годами раньше моя старшая сестра умерла от чахотки, не вынеся каторжного труда и дурного обращения: отец еще девочкой отдал ее в работницы на ферму, где она была и скотницей, и прислугой.
Уступив настояниям кюре и сестер Дю Бюш, он за спиной кюре говорил мне: «Бери от них образование, остальное можно потом побоку!..» Я сразу стал одним из лучших учеников в семинарии и, безусловно, самым любимым. Почему меня, крестьянского сына, привыкшего к тумакам и оплеухам, так угнетал тамошний затхлый запах нищеты? Знаете домик, где живет сегодня управляющий Пелуэра? Домишко этот нисколько не изменился за последние пятьдесят лет. В нем я прожил свои ранние годы в исключительной бедности, без матери, а после попал к кузнецу. Семинарская пища должна была бы показаться мне изысканной… Откуда у меня привередливость барчука?
Мне частенько доводилось заглядывать в дом Пелуэров, по-свойски, на правах домашнего кота, но дальше кухни меня не пускали. Зато у Дю Бюшей я проскальзывал в гостиную, и хозяйки сажали меня к себе на колени. Дом Дю Бюшей, который в Льожа все называют замком, в последние годы минувшего века был точно таким же, как и сейчас, он стоял у въезда в поселок в ста метрах от дороги, окруженный соснами, с топкими лужайками перед крыльцом и высокими деревьями поместья Фронтенаков на заднем плане. Замком владели две сестры Дю Бюш (вы их уже не застали), обе в летах, одна к тому времени овдовела, другая жила отдельно от мужа.
Последние комментарии
2 часов 57 минут назад
5 часов 31 минут назад
5 часов 59 минут назад
6 часов 6 минут назад
22 минут 4 секунд назад
9 часов 9 минут назад