Случайная война: Вторая мировая [Леонид Михайлович Млечин] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Посвящается моей маме, учившей меня понимать Германию, которую я должен был бы ненавидеть
От автора
Вторая мировая война, вспыхнувшая 1 сентября 1939 года, не должна была начаться. Это была случайная война. Решительно никто осенью тридцать девятого не хотел воевать. Кроме одного человека — Адольфа Гитлера. И его собственные генералы не разделяли уверенности фюрера в победе. Наше представление об экономическом превосходстве Германии — результат исторического воображения и воздействия нацистской кинохроники. Экономика той Германии была второразрядной. Как, скажем, сегодня экономика Ирана или Южно-Африканской Республики, вполне успешных, но далеко не передовых стран. Уровень жизни немцев сильно отставал от их более развитых соседей. Летом в Германии дети ходили босиком — родители не могли купить им обувь. Проведенная нацистским режимом мобилизация экономики была невиданным экспериментом по переброске ресурсов в военную сферу. Но Гитлеру не под силу оказалось изменить глобальный баланс сил. Германия все равно не была настолько сильна, чтобы создать военную машину, способную сокрушить всех ее противников. Вооруженные силы отражали отсталость Германии. Большинство солдат вермахта отправились на Вторую мировую войну пешком. Боеприпасы, снаряжение, армейское имущество перевозились в основном на лошадях. Так что не стоит считать, что вермахт создавался как современная, моторизованная сила для блицкрига. Германия не располагала такими возможностями. Немецкая армия в определенном смысле оставалась «бедной армией». И только военная служба знакомила деревенских юношей с моторами и машинами, радиоаппаратурой и радиолокаторами. Почему же в сентябре 1939 года Адольф Гитлер начал мировую войну, которая не могла не закончиться поражением? Вот это и есть главный вопрос. Ответ на него можно искать только в сфере идеологии. Если бы Гитлер был способен рационально мыслить, он не решился бы на войну, которую Германия ни при каких обстоятельствах не могла выиграть. Немцы отчаянно завидовали англичанам, считали, что живут в нищете рядом с богатыми соседями. Немцам казалось, что успех и процветание англичан определяются тем, что Британия — это империя, владеющая природными ресурсами и колониями по всему миру. Немцы много трудились, много откладывали и все равно не могли разбогатеть. Они просто не верили, что нормальный ход экономического развития приведет их к процветанию. Они поверили Гитлеру, что только новые территории и источники сырья могут сделать Германию богатой. Одна из самых удивительных черт немецкой политики состоит в том, что она постоянно находилась перед выбором между стремлением к национальному процветанию и враждебностью к соседям. Немецкая экономика не могла существовать без импортных поставок. Девятнадцать миллионов немецких хозяйств не в состоянии были обеспечить население мясом, молоком и маслом. Но развивать сельское хозяйство нацистские руководители не хотели. Они видели выход в территориальных приобретениях. Промышленность нуждалась в хлопке, шерсти, железной руде. Воздушный флот и автомобили жгли бензин, то есть нефть, и нуждались в покрышках из импортного каучука. Германия же в избытке имела только уголь. Остальное приходилось покупать. Нацисты пришли к выводу: зачем зависеть от внешнего мира, если можно заставить мир зависеть от Германии! Остальные проблемы разрешатся сами собой. Европейские державы до последнего избегали войны. Память о Первой мировой была еще свежа, в Европе широко распространились идеи пацифизма. Все что угодно — только не война! «Все французы опасались прихода Гитлера к власти, — вспоминал философ Раймон Арон. — С этого момента началась борьба: что делать, чтобы избежать войны? Тот, кто выступал за сопротивление Гитлеру, подозревался в том, что он хочет вовлечь Францию в войну. Обескровленная Первой мировой, Франция не могла выдержать второго кровопускания, даже если бы оно завершилось победой. Французы сделали все, чтобы война началась, именно потому, что они ее страшились…» Между тем, как ни парадоксально это звучит, остановить войну можно было только твердой угрозой ее начать. Первые несколько лет нацистская Германия была настолько уязвима, что Гитлер отступил бы, столкнувшись с реальной опасностью. Но отступали европейские державы, наполняя его уверенностью в том, что он действует правильно. И с каждым шагом вялые угрозы Запада производили на Гитлера все меньшее впечатление. Ему грозили войной, а он не верил в решимость своих противников, и оказывался прав, потому что западные державы вновь и вновь шли на уступки. Когда Англия и Франция, защищая Польшу, все-таки решились в сентябре тридцать девятого объявить Берлину войну, они по-прежнему не собирались воевать по-настоящему. Но отступать дальше было невозможно, позорно! Гитлер заявил о своих претензиях таким вызывающим образом, что миру ничего не оставалось, кроме как сражаться с ним. Англия с Францией вступили в войну, вести которую не хотели. А Гитлер хотел! Гитлер сказал послу Великобритании: — Я предпочитаю воевать в такую пору, когда нахожусь в расцвете сил, в пятьдесят лет, а не позднее… Он часто повторял: — Один я способен руководить этой войной… В силу своей военной безграмотности он и в самом деле верил в победу. И весь мир полагал, что Германия готова к войне, что вермахт обладает полным превосходством в силах, что накоплены огромные запасы оружия, горючего и сырья. Но это была фикция. Для Германии вступление в войну было невероятной авантюрой. Гитлер импровизировал, своей самоуверенностью подавляя волю других политиков. Они не могли поверить, что он способен рискнуть своей страной. Большинство немецких генералов опасались войны с Англией и Францией, сознавая слабость вермахта. Принимая во внимание состояние экономики и армии, они не считали возможным рисковать. Ряд военных во главе с начальником Генерального штаба сухопутных сил генерал-полковником Людвигом Беком возражали против любых военных акций, задуманных Гитлером. Но Гитлеру невероятно везло! Он вновь и вновь добивался успеха! Он получал то, что хотел. Противники Гитлера разводили рукам: невозможно выступить против фюрера, чей успех признан всем миром. Немецким генералам не хватило решимости восстать против фюрера и тем самым спасти Германию и самих себя. Победа летом 1940 года далась вермахту на диво легко. Одним ударом вермахт вывел из игры Францию, Бельгию и Нидерланды. Разгром врага в войне 1940 года был результатом не хорошо продуманного плана, а импровизацией, которая в силу ряда причин оказалась успешной. Но в миф о блицкриге поверили сами немцы. Между тем Германия оказалась в экономической изоляции. Война с Францией и Англией отрезала ее от поставок из-за рубежа. Экономика, полностью зависящая от импортных поставок, была на грани полного развала. Спасало экономическое соглашение с Советским Союзом. Только украинское зерно могло сохранить поголовье скота. Только в СССР были природные ископаемые, необходимые для бесперебойной работы военно-промышленного комплекса. Только на Кавказе была нефть, которая избавила бы Германию от импорта энергоносителей. Только с ресурсами Советского Союза Гитлер мог продолжать войну. Немецкие генералы поверили, что способны одолеть и Советский Союз за несколько месяцев. Они делали ставку на первую решительную битву, на скорость, на моторы, на концентрацию сил на главных направлениях. Немногие сознавали, что летом сорок первого вермахт уже мобилизовал всех, кого было можно призвать. Людские резервы Германии были исчерпаны. Лишь чудовищными ошибками сталинского руководства объясняются неудачи первого года войны и огромные потери Красной армии… И только когда стало ясно, что Германия не может выиграть, внутри офицерского корпуса вермахта вспыхнули антигитлеровские настроения. Все покушения на Гитлера сорвались по причине каких-то случайностей, а не потому, что его хорошо охраняли. Между множеством служб и ведомств, занимавшихся охраной Гитлера, царили ревность и конкуренция. Они соперничали между собой, а не сотрудничали. Его охрана томилась без дела и довольно небрежно исполняла свои обязанности. Когда сформировалась личная охрана Гитлера, это были молодые и физически крепкие люди. Потом они постарели и обленились. Удивительно, что Гитлера на самом деле не убили…Роковые узы
Первый шаг к мировой войне был сделан в тот январский день 1933 года, когда президент Германии Пауль фон Гинденбург поручил Адольфу Гитлеру сформировать правительство. Вождь немецких национальных социалистов, конечно, не представлял себе, что именно и как он сделает, чтобы покорить Европу, но обуревавшая его ненависть к внешнему миру не могла не привести к войне. Но Гитлер получил в свое распоряжение страну, не готовую воевать. Немцы не забыли ужасов Первой мировой и не располагали боеготовной армией. После поражения в Первой мировой призыв в армию и на флот отменили. Вооруженные силы свели к минимуму — сто тысяч солдат и моряков, служивших по контракту. Запрещалось иметь в составе рейхсвера наступательное оружие — подводные лодки, авиацию, танки и тяжелую артиллерию. И промышленность страны почти не производила оружия. Ограничения, наложенные на Германию условиями Версальского мира, заставили искать обходные пути для развития военной техники. Немцы платили Москве за право тайно создавать и осваивать на советской территории новые образцы боевой техники: самолеты, танковые моторы, стрелковое оружие, артиллерийские снаряды, боевые отравляющие вещества, на которые в те годы военные возлагали особые надежды. 2 августа 1934 года президент Гинденбург умер в возрасте восьмидесяти семи лет. 19 августа провели референдум, чтобы придать законность переменам в политическом устройстве и закрепить особую роль Гитлера в государстве. Немцев просили ответить на один вопрос: согласны ли вы ликвидировать пост имперского президента, чтобы передать все полномочия Гитлеру? За проголосовало восемьдесят четыре процента. Нацисты приняли закон, объединивший должности президента и канцлера. Гитлер стал именоваться «фюрером и имперским канцлером». Но шестая часть населения нацистской Германии — больше пяти миллионов человек — все-таки ответила «нет». В некоторых рабочих районах против концентрации власти в руках фюрера высказался каждый третий. В марте 1936 года служба госбезопасности представила начальству секретный отчет о настроениях в Берлине: немцы недовольны тем, что Гитлер не борется с коррупцией и позволяет высокопоставленным чиновникам вести роскошную жизнь. «Почему фюрер с этим мирится?» — вот вопрос, который часто звучал в те дни. В тревожном отчете говорилось: «Доверие народа к личности фюрера сейчас переживает кризис». Но буквально через день после составления доклада, 7 марта 1936 года, немецкие войска вошли в демилитаризованную Рейнскую зону, что в первый раз продемонстрировало слабость западных демократий. По Версальскому мирному договору левый берег Рейна и полоса правого берега шириной в пятьдесят километров объявлялись демилитаризованной зоной. Это была предосторожность со стороны Франции, которая после двух войн хотела, чтобы немецкие войска держались от нее подальше. Германия нарушила мирный договор, и 7 марта 1936 года французская армия имела полное право вышвырнуть рейхсвер из Рейнской области. Немецкие войска получили приказ не сопротивляться в случае столкновения с французами. Но в Париже не хотели конфликта, и этот день стал триумфальным для Гитлера. Проблемы последних месяцев — нехватка продовольствия, рост цен, низкие зарплаты — все это потонуло в эйфории. Через три недели, 29 марта 1936 года, на референдуме — «поддерживаете ли вы политику фюрера» — Гитлер получил почти девяносто девять процентов. Министр народного просвещения и пропаганды Геббельс пометил в дневнике: «Историческая победа. Фюрер объединил народ. Даже в самых смелых мечтаниях мы не могли этого представить. Фюрер завоевал мандат против всего окружающего мира». Одновременно проходили и выборы в рейхстаг. Они походили на советские, в каждом округе выставлялся только один кандидат. «Не слышно недовольства по поводу таких выборов, — констатировал американский посол в Берлине Уильям Додд, — или по поводу состава рейхстага, который собирается раз в год, чтобы прокричать „Хайль Гитлер!“, когда фюрер произносит речь. Я присутствовал на двух так называемых сессиях рейхстага, и в обоих случаях ни один из депутатов не произнес ни слова, кроме „Хайль Гитлер“ во время пауз в его речи». Выходит, девяносто процентов немцев верили фюреру? Более надежные исследования в те годы не проводились, но можно предположить, что цифра завышена. Не все немцы верили фюреру. Однако же отрицать успехи Адольфа Гитлера в завоевании общественного мнения не приходится. Самая умелая пропагандистская машина того времени неустанно рисовала героический образ фюрера и превозносила его успехи. В период между смертью президента Пауля фон Гинденбурга в августе 1934 года и до ввода войск в Австрию и Судеты в 1938 году Гитлер действительно завоевал поддержку большинства немецкого народа. Пик его политического успеха приходится на тридцать восьмой год. Такой же всплеск поддержки — но более короткий — произойдет после громкого разгрома Франции летом сорокового. Адольф Гитлер самодовольно перечислял свои деяния в рейхстаге 28 апреля 1939 года: — Я преодолел хаос в Германии" восстановил порядок, фантастически поднял производство во всех отраслях национальной экономики. Мне удалось полностью занять полезным трудом семь миллионов безработных, судьба которых так тревожила наши сердца. Я не только политически объединил немецкий народ, но и вооружил его. Я вернул провинции, отнятые у нас в 1919 году. Я привел миллионы глубоко несчастных немцев, оторванных от нас, на родину. Я восстановил тысячелетнее историческое единство германского жизненного пространства. Я достиг всего этого, не пролив кровь и не заставив страдать от войны мой народ или другие народы. Я, который двадцать один год назад был никому не известным рабочим и солдатом моего народа, осуществил все это благодаря своей энергии… Даже те, кто раньше был против Гитлера, не могли не признать достижения фюрера. Немногие были достаточно прозорливы, чтобы оценить опасность нацистской политической системы. Министр пропаганды Йозеф Геббельс овладел самой современной на то время маркетинговой стратегией, оказавшейся крайне успешной, и умело рисовал образ всемогущего Адольфа Пилера. Геббельс скромно писал, что создание мифа о фюрере было его главной удачей. Но самые изощренные стратегии не возымели бы успеха, если б не благодатная почва, созревшая еще до 1933 года. Германия, считавшая себя несправедливо обиженной и оскорбленной, ждала спасителя и нашла его в Пилере. Популярность фюрера признавали и враги. Аппарат социал-демократической партии в изгнании, которая нашла убежище в Праге, в апреле 1938 года пришел к выводу: "Большинство народа поддерживает Пилера, потому что, во-первых, он создал рабочие места, во-вторых, он сделал Германию сильной". В первые годы нацистского правления многим казалось, что после стольких лет отчаяния и безнадежности в немецкое общество вернулись энергия и динамизм. Наконец-то у власти правительство, которое поставило Германию на ноги. Гитлер ничего не понимал в экономике. Если кто-то и приложил усилия для восстановления хозяйственной жизни, подъема производства, то это Яльмар Шахт — президент Имперского банка и министр экономики. Вклад Гитлера состоял в том, что он изменил климат и настроения в обществе, придал немцам уверенности в собственных силах. Но пропаганда приписывала именно ему экономическое возрождение. Пока другие страны (и Соединенные Штаты Америки в том числе) страдали от массовой безработицы, Гитлер избавил немцев от этого страха. Это казалось чудом. Рабочие места расположили в пользу режима тех, кто традиционно голосовал за левых… В докладе социал-демократической партии о положении в рурском экономическом районе летом 1934 года признавалось, что даже "нейтрально настроенная рабочая сила" в массе своей верит в Гитлера: "Произвело впечатление то, что безработные получили работу, пусть даже и плохо оплачиваемую. Массы верят, что когда-нибудь Гитлер, если ему скажут правду, изменит и систему налогообложения в их пользу". К 1936 году в Германии не осталось безработных. Безработицу и депрессию немцы считали самыми ужасными после Первой мировой, поэтому долго помнили, как получили работу, и ставили это Гитлеру в заслугу. Две ценности — работа и зарплата — были наивысшими для немецкого населения. Даже после Второй мировой немалое число немцев продолжали считать это достижениями Гитлера. Еще в семидесятых годах рабочие Рура вспоминали, что при нацистах была полная занятость, существовали такие хорошие вещи, как организация "Сила через радость", которая за копейки позволяла трудящимся культурно отдыхать и путешествовать. Второй успех Гитлера — избавление от Версальского мирного договора 1919 года, считавшегося позорным. Вынужденное сокращение рейхсвера до ста тысяч человек, запрет иметь военную авиацию и некоторые виды наступательного оружия переживались как унижение. Отказ от Версальской системы, восстановление военной силы и престижа Германии воспринимались всеми немцами как достижение, пока за это не пришлось проливать кровь. Выход из Лиги Наций в 1933 году, возвращение Саарской области (отданной под управление Лиги Наций), введение всеобщей воинской службы и создание вермахта в 1935-м, ввод войск в Рурскую область в 1936-м, присоединение Австрии к Германии в 1938 году — все это казалось национальным триумфом. Немцы вновь и вновь убеждались в слабости западных держав и гении Гитлера как государственного деятеля. До поры до времени немцы радовались возрождению армии. Гордились оружием, которое они производили, с энтузиазмом работали. Введение всеобщей воинской повинности в марте 1935 года встретили как праздник. Составитель доклада запрещенной социал-демократической партии писал: "Огромный энтузиазм 17 марта. Весь Мюнхен вышел на улицы. Можно заставить людей петь, но нельзя заставить петь с энтузиазмом. Я помню 1914 год и могу только сказать, что даже объявление войны тогда не произвело на меня такого впечатления, как прием, оказанный в городе Гитлеру 17 марта… Вера в политические таланты Гитлера и в его честность растет. Гитлер набирает популярность. Многие его любят". Впервые немцы встревожились во время Судетского кризиса летом 1938 года, когда возникла реальная угроза войны. Но западные державы в конце сентября подарили Гитлеру в Мюнхене еще один мирный триумф во внешней политике, хотя он и старался его избежать — потому что искренне жаждал войны с Чехословакией. После мюнхенского сговора Гитлер говорил генералам: — В значительной степени все зависит от меня, от моего существования, от моих политических способностей. Ведь это факт, что такого доверия всего немецкого народа, каким пользуюсь я, не приобрести никому. В будущем наверняка не найдется никого, кто имел бы больший авторитет, чем я. Итак, мое существование является фактором огромного значения. Покорность судьбе, а не энтузиазм — вот реакция немцев на войну в сентябре 1939 года. Адольф Гитлер исчерпал возможности роста популярности. Большинство населения хотело мира. Гитлер же искал войны. Выступая в Мюнхене перед редакторами нацистских газет, фюрер признал необходимость обманывать сограждан: — Обстоятельства заставляли меня десятилетиями говорить только о мире. Только благодаря тому, что я делал упор на стремление Германии к миру, стало возможным вооружить немецкий народ оружием, необходимым для следующего шага. Для абсолютного большинства немцев восстановление национальной гордости и военной силы, отказ от Версальского мира, возвращение в состав Германии австрийских и судетских немцев было главной целью. Большинство не понимало или не хотело понять, что для Гитлера и нацистов это было только прелюдией к большой войне. Гитлеру приписывают и установление твердого порядка в стране. В годы Веймарской республики нацистская пропаганда приложила немало усилий для того, чтобы представить жизнь в демократической стране как катастрофическую. Преувеличивалась преступность, декадентство, социальные беспорядки и насилие (большая часть которого была действиями самих нацистов). Придя к власти, Гитлер выставлял себя борцом за справедливость и мораль, поборником закона и порядка. Когда в июне 1934 года Гитлер устранил зарвавшееся и бесконтрольное руководство штурмовых отрядов во главе с начальником штаба СА Эрнстом Рёмом, это было воспринято как же-стокая, но необходимая акция. Многие немцы хотели избавиться от крайне непопулярных вождей штурмовиков, которые публично выражали разочарование неспешностью правительства в проведении популистской политики. А правое крыло общества брезгливо говорило о "плебейской дегенерации" страны. Выступая в рейхстаге 13 июля 1934 года, Гитлер принял на себя ответственность за убийства недавних товарищей. С презрением говорил о гомосексуализме и роскошной жизни Эрнста Рёма и других вождей штурмовиков, как будто бы не знал об этом раньше. То, что было жестоким маккиавелиевским заговором в борьбе за единоличную власть, рисовалось шагом, необходимым для устранения внутренней угрозы, для устранения коррупции и аморальности. — Если кто-то спросит меня, почему я не отправил эти дела в суд, — говорил Гитлер, — то я могу объяснить — в этот решающий час я один отвечал за судьбу германского народа и я был единственным судьей! И потому приказал расстрелять главарей предателей! Мало кто осудил заведомое беззаконие и массовые убийства. Большинство немцев одобрило действия Гитлера, искореняющего зло, опасное для общества. "Благодаря энергичным действиям, — говорилось в одном партийном донесении, — фюрер завоевал широкие массы, особенно тех, кто еще с недоверием относится к движению. Им не просто восхищаются, он становился идолом". Социал-демократы фиксировали, что немцы благодарны фюреру за то, что он занимается наведением порядка. После войны, когда признают его "ошибки" — мировую войну, смерть миллионов, разрушение собственной страны, — ему все еще будут ставить в заслугу "очищение Германии", наведение порядка, утверждение морали и борьбу с преступностью, когда стало безопасным ходить по улицам вечером… Геббельсовским пропагандистам он был обязан образом сурового, но понимающего отца нации, который ради страны пожертвовал нормальной жизнью и отказался от возможности иметь семью, который работает день и ночь ради блага Германии. Как бы ни критиковали его акции и поведение партийных чиновников, с которыми люди встречались ежедневно, на Гитлера это не распространялось. Считалось, что он вне мелких материальных интересов, коррупции и жадности партийных секретарей. Каждый год выпускались сборники фотографий о "личной жизни" Гитлера — "Гитлер, которого никто не знает" (1932), "Молодежь вокруг Гитлера" (1934), "Гитлер в горах" (1935), "Гитлер не на работе" (1937). Немцы должны были увидеть в фюрере человека из народа, простого и доступного. Родители часто называли младенцев Адольфами, хотя местные власти получили указание препятствовать этому, чтобы имя фюрера не произносилось всуе. В основном Гитлером восхищались фанатичные нацисты, но и многие другие немцы признавали какие-то стороны его культа. Преследование гомосексуалистов, цыган и асоциальных элементов эксплуатировало социальные предрассудки и воспринималось как забота о единстве нации. Его борьба с главными врагами — большевизмом, мировой плутократией и евреями — расценивалась как стремление защитить страну. Антисемитскую паранойю Гитлера разделяли не все немцы. Но массированная пропаганда широко распространила нелюбовь к еврейскому населению, поэтому яростная антисемитская политика нацистов не вызвала сопротивления. Нацистам удалось доказать всему населению, что "еврейский вопрос" существует и должен быть решен. Открытое насилие против евреев во время "хрустальной ночи", всегерманского погрома в ноябре 1938 года, не встретило поддержки даже среди нацистов. Не понравились грубые методы, разбитые витрины, грабежи. Во время "хрустальной ночи" убили девяносто одного еврея, множество — до тысячи — забили насмерть надзиратели в концлагерях. Один из видных немецких дипломатов Ульрих фон Хассель описал в дневнике состояние ужаса, испытанное нормальными людьми при виде этой акции. Хассель примкнул к антигитлеровской оппозиции… Адольф Гитлер дистанцировался от погрома, устроенного по его приказу. Но немцы уже согласились с тем, что евреям нет места в Германии. Евреи воспринимались как угроза для страны. Был и другой мотив. Программа ариезации в 1938 году означала, что имущество евреев просто отбирали в чью-то пользу. В масштабах страны это было незаметно, на состояние экономики не повлияло, но отдельные люди нажились и были благодарны фюреру. Партия распространила влияние на все секторы общества. Миллионы немцев так или иначе были с ней связаны. Партийные секретари и аппаратчики занимали должности и руководящие кресла, продвигались по карьерной лестнице в системе, которая целиком и полностью зависела от фюрера. Боролись за продвижение по этой лестнице, за внимание начальства в вождистской системе. Вернер Вилликенс, статс-секретарь в прусском министерстве сельского хозяйства и председатель Имперского земельного союза, в феврале 1934 года говорил: — Всякий понимает, что фюрер едва ли в состоянии определить все, что он хотел бы сделать. Но всякий, кто занимает должность в сегодняшней Германии, добивается успеха, только если следует пожеланиям фюрера. Разумеется, помимо фанатиков в стране были скептики. И хотя они не могли высказать это открыто, — инакомыслящие, люди, презиравшие Гитлера и ненавидевшие нацизм по моральным соображениям. Однако очень трудно, почти невозможно было противостоять Гитлеру во время его триумфов. Пропаганда создавала атмосферу тотального восхищения, что тоже нельзя сбрасывать со счетов. Миллионы немцев, которые могли быть против нацистов или как минимум выражать сомнения, вынуждены были публично демонстрировать полнейшую поддержку политике партии и правительства. Фюрер ловко дистанцировался от непопулярных мер и использовал казавшиеся неисчерпаемыми резервы личной поддержки. Недовольство и раздражение практикой нацистского режима переносились на его подчиненных. Когда положение в стране ухудшалось, громкие внешнеполитические акции, такие как ввод войск в Рейнскую область, воспринимались как личные достижения фюрера и гальванизировали поддержку. Выборы в рейхстаг 29 марта 1936 года должны были продемонстрировать единство народа и Гитлера — как для внешнего, так и для внутреннего потребления. Не в последний раз противники режима почувствовали себя изолированными и ослабленными одиночками. А Гитлер получил карт-бланш для следующих шагов. "Фюрер, — констатировали социал-демократы, — позволяет народу требовать, чтобы он сделал то, что и является его целью". Популярность Гитлера создавала ему особое положение внутри нацистской верхушки — в тот момент, когда в 1938–1939 годах некоторые из них, в том числе второй человек в рейхе Герман Геринг, просыпались в холодном поту от страха перед войной с коалицией западных держав. Популярность делала Гитлера неуязвимым для национально-консервативной элиты, прежде всего для недовольных им генералов вермахта и дипломатов из министерства иностранных дел. А именно в этой среде страх перед войной, которая будет неминуемо проиграна, породил зачатки сопротивления опасному внешнеполитическому курсу. Когда западные державы подарили Гитлеру еще один триумф в конце сентября 1938 года, генералы бессильно согласились с тем, что в такой ситуации немыслимо думать о его свержении. Это надолго парализовало национально-консервативное сопротивление. Власть над массами означала избавление от всех возможных ограничений. Идеологические утопии фюрера превратились в практическую политику. Ради расширения жизненного пространства немецкого народа он устроил мировую войну, а во имя торжества расовой идеологии приступил к уничтожению евреев. Адольф Гитлер сам поверил в свое величие и непогрешимость. Эта перемена произошла в нем в 1935–1936 годах, когда он стал с порога отвергать любые сомнения и возражения. Его речи приобрели мессианский характер. Низкопоклонство армии чиновников, сладкая лесть пропаганды только укрепили уверенность фюрера в том, что судьба Германии в его руках и он один способен добиться победы в будущей грандиозной битве. Отныне он считал себя избранным Провидением, чтобы вести страну и мир. В сентябре 1939 года основная масса немцев уверилась в том, что у Гитлера все получается и что их судьба тесно переплетена с судьбой фюрера; люди готовы были исполнить любые его приказы. Так это и было до мая 1945 года. Когда победы сменились поражениями и приближающийся разгром разрушил харизматический образ Гитлера, роковые узы, связавшие фюрера с народом в "счастливых тридцатых", не позволили немцам вырваться на свободу. Они не посмели восстать против тирана, погубившего их родину. Немецкий народ, когда-то поддержав триумф Гитлера, обречен был пережить катастрофу, к которой фюрер привел страну и народ.Бесплатный совет лорду Галифаксу
Вторым шагом к мировой войне стало требование Адольфа Пилера "восстановить справедливость и вернуть родину" немцам, которые после разгрома кайзеровской армии оказались вне Германии и были "лишены родины". Европа возражать не стала. В марте 1938 года в состав Германии вошла Австрия. Теперь Гитлер заговорил о судьбе немцев, живущих в Чехословакии. В сентябре 1938 года он потребовал, чтобы Чехословакия отказалась от Судетской области, населенной немцами. В противном случае он грозил "освободить" судетских немцев с помощью вермахта. Чехословакия появилась на свет после заключения Версальского договора как часть геополитической системы по сдерживанию Германии. Существование Чехословакии немецкие генералы рассматривали как угрозу — ее территорию могли использовать для авиационных налетов на Берлин и Южную Германию. Гитлер давно ненавидел Чехословакию. Это была еще одна из фобий, возникших у него в юности, когда он жил в Вене, — ненависть к славянам. Тридцать шесть процентов населения Австро-Венгрии составляли немцы, двадцать четыре — чехи, семнадцать — поляки, двадцать один — сербы, хорваты, словенцы и русины (так в империи именовали восточных славян). Не говоря уже о венграх, румынах и итальянцах… Вена была многонациональным городом. Юного Гитлера безумно раздражало это смешение наций и народностей. Образовавшаяся после Первой мировой Чехословакия, самая большая демократическая страна Восточной Европы, тоже была многонациональной. Но она еще не успела почувствовать себя единым государством, особенно с учетом того, что составившие ее разные народы во время войны сражались между собой. Немецкое население составляло три с половиной миллиона человек и требовало определенной автономии. Проблема с судетскими немцами не была единственной. Скажем, соседняя Польша претендовала на Тешенскую Силезию, где жили поляки. Иностранные журналисты восхищались гуманным президентом страны Томашем Гарригом Масариком и переносили это восхищение на всю страну. В реальности в Чехословакии существовали серьезные проблемы. К национальным меньшинствам — немцам, евреям, полякам — относились высокомерно. Мэром либеральной Праги был юрист, известный участием в позорном деле. Он добился обвинительного приговора по делу о ритуальном убийстве. Невинный сапожник-еврей из Восточной Богемии был приговорен к пожизненному заключению. Потом с него сняли все обвинения. Судьба судетских немцев была для Гитлера предлогом для вмешательства. Он хотел проглотить Чехословакию без войны, а заодно получить заводы "Шкода" и другие военные предприятия. Готовность Гитлера начать войну пугала его собственных генералов, хотя они тоже жаждали реванша за Первую мировую. Генералы считали, что вермахт еще не готов к большой войне и поспешность погубит Германию. Легкость, с какой была присоединена Австрия, их не убеждала. Австрию никто не собирался защищать. Чехословакия же была связана союзническими отношениями с Советским Союзом и Францией. Французы обещали вступить в войну, если кто-то нападет на Чехословакию. Попытки западных держав помешать его планам Гитлер воспринял болезненно и с весны 1938 года стал готовиться к войне. Но немецкие генералы понимали, что наземные силы в любом случае не справятся с Англией и Францией. Негласным лидером тех, кто считал, что Гитлера надо остановить, считался начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Людвиг Бек. Преимущество на море Англии и Франции было очевидным. Британские и французские корабли патрулировали Атлантику и Средиземное море. Начал сказываться американский фактор. 17 мая 1938 года президент Соединенных Штатов Франклин Делано Рузвельт подписал закон о строительстве военно-морского флота, выделив на строительство новых кораблей больше миллиарда долларов. Гитлер ответил тем, что 24 мая распорядился ускорить строительство линкоров "Бисмарк" и "Тирпиц" и расширить программу строительства подводных лодок для войны с Англией. Но германское высшее командование исходило из того, что вооруженные силы будут готовы к ведению боевых действий только через шесть лет, весной сорок третьего. Вот почему начальник Генштаба генерал-полковник Бек возражал против преждевременных военных акций, задуманных Гитлером. Гитлер не собирался отказываться от своих планов. В начале февраля 1938 года военное руководство было сменено — военный министр генерал Вернер фон Бломберг и командующий сухопутными войсками генерал Вернер фон Фрич отправились в отставку. Как и осторожный министр иностранных дел Константин фон Нейрат — его сменил бывший посол в Лондоне нацист Иоахим фон Риббентроп. Решилась и судьба министерства экономики. Яльмар Шахт остался президентом Имперского банка. А на роль министра Гитлер выбрал старого партийца и бывшего редактора биржевой газеты Вальтера Функа. В министерстве партийных назначенцев за глаза именовали "советом рабочих и крестьян", вспоминая революционные дни 1918 года. Генерал Людвиг Бек набросал лозунги для себя и своих единомышленников: "За Гитлера, но против войны. Нам нужны хорошие отношения с церковью и свобода мнений. Надо покончить с методами ЧК и восстановить правосудие. Строить не дворцы, а дома. Наш идеал — прусская чистота и простота". Принимая во внимание состояние экономики и вермахта, генералы не считали возможным рисковать. Людвиг Бек опасался, что военная акция против Чехословакии приведет к тому, что на Германию обрушатся Франция и Англия. Причем Франция ударит в тот момент, когда дивизии вермахта будут связаны в Чехословакии, и Германии опять придется вести войну на два фронта. Генерал-полковник Бек сообщил своим подчиненным, что штабная игра показала: если Германия затевает войну с Чехословакией и в нее вступает Франция, то Германия за три месяца одержит победу над чехами, но французские войска проникнут глубоко на территорию Германии и в конечном счете немецкая армия потерпит поражение. — А против Германии, — предупреждал генерал Бек, — могут выступить еще и Америка, и Россия. Разве в состоянии Германия противостоять им всем? Но слова генерала Бека произвели впечатление не на всех офицеров. Молодежь была уверена, что Бек устарел и слишком робок. Один из соратников фюрера записал в дневнике: вся нация поддерживает Гитлера, кроме старых генералов, которые по кастовым соображениям не признали гений фюрера и не спешат ему подчиняться… — Что это за генералы, которых я должен подталкивать к войне? — злился Пилер. — Я не требую, чтобы генералы понимали мои приказы. Вполне достаточно, чтобы они их исполняли. Критическое отношение к Пилеру, конечно же, отражало высокомерие военных профессионалов и прусских аристократов по отношению к необразованному богемскому выскочке-ефрейтору. Но был и здравый расчет: военный потенциал Германии обрекал ее на поражение при войне на два фронта. Генералы, прошедшие Первую мировую, не хотели дважды испытать поражение. Они считали, что немцы перестанут восхищаться Пилером только в случае угрозы большой войны. Если Англия и Франция объявят войну Германии, настроения в стране будут такие, что армия сможет взять управление страной на себя. Иначе говоря, все зависело от позиции западных держав. Герман Геринг в роли имперского егермейстера в ноябре 1937 года пригласил на международную охотничью выставку в Берлин лидера консерваторов в палате общин Эдварда Фредерика Вуда, третьего виконта Галифакса. Вместо левой руки у него был протез, что не мешало виконту ловко управляться с оружием. Он был замкнутым и молчаливым человеком, почти никогда не улыбался. Полностью соответствовал традиционным представлениям о британском аристократе, надменном и суховатом. Невестка спросила, как ей к нему обращаться. Он невозмутимо ответил: — Лорд Галифакс. У него почти не было друзей. Но в аристократических кругах к нему относились с почтением. В 1909 году он женился на леди Дороти Онслоу, у них было семеро детей. Он занимался политикой с 1910 года, когда впервые выиграл выборы в парламент, и считался человеком твердых принципов. Приглашая лорда Галифакса, Геринг добавил, что, если англичанин пожелает, ему устроят встречу с Пилером. Молодой британский министр иностранных дел Энтони Иден высказался против поездки Галифакса. Он считал, что это будет ошибкой. Гитлер получит неверное представление о подлинных намерениях Великобритании. Иден понимал, что за любую договоренность с Германией придется заплатить чрезмерную цену. Премьер-министр Артур Невил Чемберлен, напротив, решил, что это прекрасная возможность поговорить с фюрером о всеобъемлющем соглашении. Чемберлен стал премьер-министром летом 1937 года. Он руководил правительством железной рукой. Министры должны были являться к нему с докладом о работе своих ведомств каждый день. Главное было не побыстрее справиться с делом, а вовремя явиться к премьеру. Во внешней политике он был дилетантом. Его раздражала кажущаяся медлительность министерства иностранных дел, которое слишком долго, по его мнению, вело переговоры. Он невысоко оценивал обычные дипломатические механизмы. На Чемберлена, отмечают историки, производила сильное впечатление тактика диктаторов. Философия и мораль диктаторов могут быть порочными, зато применяемые ими методы, полагал он, настолько эффективны, что и демократическим странам не зазорно брать их на вооружение. Чемберлен и Галифакс считали, что надо примириться с возвращением Германии в число ведущих мировых держав. Придется как-то компенсировать немцам тяготы Версальского мира. Скажем, вернуть Германии колонии в Африке или, может быть, даже какие-то территории в Европе. Дело того стоит. Немцы успокоятся и перестанут злиться на весь мир. В обмен Чемберлен желал получить от Германии гарантии того, что все спорные проблемы решены и на большее немцы не замахиваются. Это и определило поведение лорда Галифакса. 17 ноября 1937 года он вылетел в Берлин. Ему пришлись по душе немцы-охотники и сам Герман Геринг. Через два дня на поезде он отправился в Баварию на встречу с Гитлером. Высокомерный лорд Галифакс не узнал Гитлера, одетого в баварский национальный костюм, принял его за слугу и пытался отдать ему пальто и шляпу. Но министр иностранных дел Константин фон Нейрат вовремя зашептал англичанину на ухо: — Это фюрер! Фюрер! Собеседники расположились в огромных креслах, столь любимых фюрером. Гитлер сразу сказал, что между Германией и Англией, собственно, есть только один спорный вопрос — это колонии. На деле Гитлера африканские колонии практически не интересовали. Галифакс же, попавшись на удочку, стал рассуждать, как можно перераспределить колонии, чтобы добиться мира и безопасности в Европе. Гитлер ничего не ответил. Ждал, что ему еще предложат. Галифакс заметил, что Германия, если пожелает, могла бы вернуться в Лигу Наций. Снова никакой реакции Гитлера. Тогда Галифакс сделал то, чего так боялся министр Иден: дал понять, что Англия не станет мешать германским территориальным приобретениям. — Со временем, — заметил лорд Галифакс, — можно решить и проблемы, связанные с изменением европейских границ. Это проблемы Данцига, Австрии и Чехословакии. Великобритания заинтересована главным образом в том, чтобы были использованы мирные методы. Иначе могут возникнуть сложности, в которых не заинтересованы ни канцлер, ни другие державы. Фактически Галифакс зажег Гитлеру зеленый свет. Фюрер получил от англичанина все, что хотел, ничего не дав взамен. Он угостил гостя вегетарианским обедом. За едой речь зашла об Индии, где Галифакс служил вице-королем как раз в тот момент, когда индийские националисты потребовали самостоятельности. Фюрер дал англичанину бесплатный совет: — Убейте Махатму Ганди. Если это не заставит их подчиниться, убейте еще дюжину самых заметных членов партии Индийский национальный конгресс. Опять не утихнут — убейте двести. И так до тех пор, пока не установится порядок. Лорд Галифакс с интересом посмотрел на Гитлера, но промолчал. Вернувшись домой, Галифакс несколько раз сравнивал Гитлера с Ганди, один раз назвал фюрера "Ганди в прусских сапогах". Для Галифакса они оба были националистами, которые причиняют беспокойство и не желают подчиняться общепризнанным правилам. Иначе говоря, британские политики воспринимали Гитлера как эксцентричного, но разумного парня, с которым трудно, но можно иметь дело. В Берлине Герман Геринг устроил англичанину торжественный ужин. Лорд Галифакс оказался рядом с военным министром генералом Вернером фон Бломбергом, который недвусмысленно пояснил ему, что Германию колонии не интересуют. Она будет приобретать территории в Европе. Галифакс был смущен, вроде как Гитлер и Бломберг говорили ему разные вещи, но утешил себя тем, что установил контакт с фюрером и в любом случае от поездкивреда не будет. Поездка Галифакса показала, как растет ненасытный аппетит Гитлера. Министр Энтони Иден, прочитав записки Галифакса, пришел к выводу, что тот пообещал Гитлеру слишком много. Гитлер в кругу соратников презрительно отозвался о своем высокопарно рассуждавшем госте. Он убедился в том, что был прав: англичане списали чехов со счетов и сражаться за них не станут. 28 марта 1938 года Гитлер вызвал в Берлин главного сторонника присоединения Судетской области к Германии Конрада Генлейна, бывшего преподавателя физкультуры и главу Судетской немецкой партии, и приказал ему: — Ваша партия должна выдвинуть такие требования, которые правительство Чехословакии исполнить не в состоянии. Конрад Генлейн постоянно ездил в Берлин, где получал инструкции от обергруппенфюрера СС Вернера Лоренца, который возглавлял "Фольксдойче миттельштелле", управление СС, занимавшееся возвращением на историческую родину этнических немцев. 24 апреля в Карлсбаде Конрад Генлейн произнес большую речь на съезде партии, получавшей от Германии сто восемьдесят тысяч марок ежегодно. Генлейн потребовал полной автономии для судетских немцев. Ясно было, что лозунг неприемлем для правительства страны. В Праге всеми силами сопротивлялись идее немецкой автономии, опасаясь, что это разрушит многонациональное государство. 11 мая 1938 года в компании "ИГ Фарбен" на утреннем совещании было объявлено о чрезвычайной ситуации. Топливные компании получили указание снабдить бензином все заправочные станции на юге страны вдоль границы с Чехословакией. 16 мая министр иностранных дел фашистской Италии Галеаццо Чиано сказал попросившемуся к нему на прием чехословацкому посланнику: — Мы надеемся на мирное решение судетского вопроса, но мы сами не заинтересованы в этом вопросе и потому можем только сохранять нейтралитет. Министр пометил в дневнике: "Мы пальцем не пошевелили ради Австрии. Неужели кто-то ждет, что мы что-то сделаем для Праги?" Чиано, женатый на старшей дочери Муссолини Эдде, стал министром иностранных дел в 1936 году. Это был династический брак. Его отец — адмирал Костанцо Чиано, президент палаты депутатов, герой Первой мировой, рано примкнул к фашистам и тем самым обеспечил высокие посты себе и своему сыну. Министр доложил о разговоре с чехословацким посланником тестю. Записал в дневнике: "Дуче обрушился на выборы, которые всегда приносят несчастье человечеству. Французская революция, война в Испании, кризис в Австрии и теперь напряженность в Чехословакии — все это связано с предвыборной агитацией. Студенистой массе, по определению безответственной, каковой является народ, доверять решение стратегически важных вопросов в принципе нельзя. Народ не знает, чего он хочет, кроме как работать поменьше и зарабатывать побольше. И сегодня мир зависит от какого-то пьяного кретина, который устраивает скандалы, отстаивая свое право голосовать. И все ради того, чтобы избрать местных чиновников для судетских немцев! Англия напугана перспективой войны. Муссолини сказал, что это естественно для народа, который ведет комфортный образ жизни и превратил еду и развлечения в религию. В принципе немцы тоже склонны к гедонизму, но их сдерживает их героическая философия и недостаток пространства и благополучия". 19 мая чехословацкая разведка отметила концентрацию на границе немецких войск. Считая, что война неминуема, правительство Чехословакии 21 мая объявило мобилизацию. На следующий день британские и французские дипломаты передали Гитлеру послания своих правительств. Франция подтверждала готовность защитить чехов. Англия предупреждала, что стоит конфликту разгореться, как в него могут вовлечься самые разные страны и начнется новая мировая война… Германия не напала на Чехословакию. Все решили, что Гитлер отступил. На самом деле он и не собирался воевать в мае. Это были обычные маневры. А вот 28 мая Гитлер собрал своих генералов и, указав на карту Центральной Европы, приказал: — Сотрите Чехословакию с карты мира. Фюрер добавил: — Решим ситуацию на Востоке, и я дам вам четыре года на подготовку, чтобы разобраться с Западом. Англичане, не понимавшие стратегии Гитлера, испугались, что они переборщили и напрасно исключили возможность диалога с Германией. Противник политики умиротворения нацистов Энтони Иден ушел в отставку с поста министра иностранных дел. Он отправил Чемберлену прощальное письмо: "События последних дней ясно указывают на то, что между нами существует расхождение во мнениях по вопросу исключительно важному по существу и чреватому серьезными последствиями. Я не могу рекомендовать парламенту политику, с которой я не согласен. Более того, я понял, как это понимаете и Вы, что мы придерживаемся различных взглядов на существующие международные проблемы и те методы, с помощью которых мы должны стремиться разрешить эти проблемы". Энтони Идена заменил лорд Галифакс. Он предупредил французов: в войну с Германией из-за Чехословакии Великобритания не вступит. 3 июня самая влиятельная лондонская газета "Таймс" вышла с редакционной статьей, в которой призывала дать судетским немцам "право с помощью плебисцита или иным путем самим решить свою судьбу, даже если это означает отделение от Чехословакии". Подполковник Стронг, британский военный атташе в Чехословакии, прибыл в Лондон на ежегодное совещание военных дипломатов. Еще в апреле чехословацкое командование неожиданно пригласило британского офицера совершить ознакомительную поездку по укреплениям вдоль германской границы. К его удивлению, ему показывали все, что обычно скрывают от иностранцев. Британский офицер пришел к выводу, что оборонительная линия надежна и продолжает совершенствоваться. К осени укрепления станут еще основательнее. В Лондоне подполковник доложил своему начальству о высоком боевом духе чешской армии, о ее готовности воевать. Он говорил об этом и в министерстве обороны, и лорду Галифаксу, который пожелал поговорить с ним. Подполковника спрашивали, как долго чехи смогут продержаться. — Три месяца, если никто не придет к ним на помощь, — ответил подполковник Стронг. — Чехи полны желания защищать свои границы любой ценой. Но лорд Галифакс не поверил военному атташе, как Гитлер не поверил генерал-полковнику Беку, утверждавшему то же самое. В начале июня Герман Геринг на своем поезде проехал вдоль западной границы Германии. Окончив инспекцию, он пожаловался фюреру, что армия ничего не сделала для подготовки оборонительной системы против нападения со стороны Франции. Еще в апреле строительство оборонительной линии было поручено командующему 2-й армейской группой генерал-полковнику Вильгельму Адаму, который в последние годы веймарской Германии был начальником штаба сухопутных сил, а затем возглавил военную академию. Нацисты его не любили. 26 июня Гитлер вызвал генерала Адама и сказал, что к 1 октября на западной границе должно быть десять тысяч бетонных бункеров и две тысячи позиций для тяжелой артиллерии. Генерал ответил, что к этому времени строительство укреплений только начнется. Вильгельм Адам считал, что война в 1938 году станет катастрофой для страны. Гитлер же решил, что ему нечего опасаться. Генерал-полковник Людвиг Бек хотел знать, что происходит в Лондоне, какой будет реакция англичан на политику Гитлера. Он обратился к руководителю секретариата министра иностранных дел Эриху Кордту. Личный состав министерства нацисты подвергли сравнительно небольшой чистке, на своих местах остались дипломаты, внутренне несогласные с гитлеровской политикой. Бек попросил Эриха Кордта прощупать англичан. Кордт переадресовал вопрос старшему брату Тео, советнику германского посольства в Лондоне. Тео Кордт встретился со своим старым другом Филиппом Конвеллом-Эвансом, сторонником сближения двух стран. Тео Кордт в свое время учился в Англии, а Конвелл-Эванс преподавал в Кёнигсберге. Они хорошо понимали друг друга. Немецкий дипломат внушал англичанину, что только твердая позиция Лондона позволит остановить Гитлера. Начиная с 1937 года Карл Герделер, подавший в отставку с поста обер-бургомистра Лейпцига, человек очень энергичный и оптимистичный, совершал регулярные поездки во Францию, Англию и Соединенные Штаты. Когда-то он считался одним из кандидатов на пост канцлера Германии. У него были обширные знакомства. Герделер объяснял в неофициальных беседах, что внутри Германии есть люди, настроенные антигитлеровски. Им надо помочь. Это в общих интересах. Он уговаривал англичан держаться твердо, не уступать Гитлеру, что укрепит позиции антигитлеровских сил внутри страны и повернет армию против фюрера. Англичане выслушивали немца с сомнением. Они не верили в возможность военного путча против Гитлера и в слова Герделера, что нацистский режим скоро рухнет. 4 декабря 1938 года Карл Герделер вновь беседовал с британскими дипломатами. Один из руководителей министерства иностранных дел Роберт Ванситарт записал в дневнике впечатления от разговора: "Выходит, истинный хозяин Германии — рейхсфюрер СС Гиммлер. Мы должны понять, что имеем дело с преступниками самого гнусного типа…" Гитлер тоже хотел знать, что думают англичане. Он послал своего адъютанта Фрица Видемана с тайной миссией в Лондон. Капитан Видеман в Первую мировую командовал батальоном в 16-м баварском резервном полку, в котором служил Гитлер. В 1933 году бригадефюрер корпуса национально-социалистических водителей Фриц Видеман стал личным адъютантом фюрера. 18 июля 1938 года лорд Галифакс принял Видемана у себя дома. Присутствовал Александр Кадоган, постоянный заместитель министра иностранных дел, который переводил беседу. Имелось в виду сохранить ее в тайне, но один журналист узнал адъютанта Гитлера в аэропорту и написал о его появлении. Фриц Видеман предупредил, что о его поездке ничего не знает министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп. Почему, удивился лорд Галифакс. Гитлеровский посланник, набивая себе цену, многозначительно заметил: — Отношение фюрера к Риббентропу изменилось. Фриц Видеман должен был обсудить возможность приезда в Лондон Германа Геринга, намекая на возможность двум державам договориться. Но одновременно Гитлер хотел, чтобы Видеман внушил англичанам: если судетская проблема не будет решена мирным путем, Германия пустит в ход силу. — Я не могу ждать вечно, — инструктировал Гитлер своего адъютанта. — Если устраивающее нас решение не будет принято достаточно быстро, я решу эту проблему силой. Скажите это лорду Галифаксу. А британский министр как раз хотел получить от Гитлера обещание ни в коем случае не применять силу. Фриц Видеман упрямо отвечал, что не может дать такой гарантии: — Фюрер не станет равнодушно смотреть на то, что чехи делают с судетскими немцами. Галифакс все же выдавил из Видемана фразу, что еще год остается на мирное решение проблемы, и успокоился. Британский премьер-министр Невил Чемберлен почувствовал облегчение после визита посланца Гитлера. Майский кризис, когда Чехословакия объявила мобилизацию, остался позади. Сестре премьер-министр написал, что "получил самые обнадеживающие вести из Берлина". Между тем сам Фриц Видеман переменился к фюреру, считал его опасным для страны. Он признался своему другу сотруднику абвера Хансу фон Донаньи, будущему участнику антигитлеровского заговора: — Только револьвер может остановить этого безумца! Но кто это сделает? Я не могу — он мне доверяет. Даже среди личного окружения Гитлера были люди, которые считали его опасным для Германии, но ими руководила свойственная немецким военным привычка исполнять свой долг. Никто из них не решился пойти против Верховного главнокомандующего. В конце 1938 года Гитлер отделался от Фрица Видемана, отправив его генеральным консулом в Сан-Франциско. 11 декабря 1941 года Гитлер объявил войну Соединенным Штатам, и Видеман получил назначение в Китай… 26 июля 1938 года Невил Чемберлен сказал в палате общин, что его обнадеживает согласие и чехов, и судетских немцев принять британское посредничество. После долгих обсуждений остановились на кандидатуре лорда Уолтера Рансимена. Фактически лорд не был посредником. Его задача состояла в том, чтобы заставить чехов принять требования судетских немцев и успокоить Гитлера. Новый британский посол в Берлине Невил Гендерсон писал в Лондон: "Я не завидую лорду Рансимену, который взялся за эту тяжелую и неблагодарную работу. Чехи — свиноголовый народ, и президент Бенеш такой же, как все они". Эдуард Бенеш стал президентом Чехословакии после ухода в отставку по состоянию здоровья 14 декабря 1935 года основателя государства Томаша Гаррига Масарика. Новый британский посол нисколько не возмущался нацистским режимом. — Мое правительство вело себя неразумно в отношении Германии, — говорил Невил Гендерсон. — Англия и Германия должны установить тесные отношения и вместе господствовать над всем миром. 29 июля начальник Генерального штаба генерал Людвиг Бек пришел к новому главнокомандующему сухопутными войсками генералу Вальтеру фон Браухичу и заявил, что тот обязан встретиться с Гитлером и сказать ему: "Командующий сухопутными войсками и высшее офицерство не могут принять на себя ответственность за ведение войны. Если фюрер настаивает на войне, генералы должны подать в отставку". Так думал не один Бек. Опасавшиеся новой войны генералы рассчитывали на генерала Эрвина фон Вицлебена, который до февраля командовал столичным военным округом, и графа Вольфа Генриха фон Хельдорфа, начальника берлинской полиции. Во время перетряски военных кадров Гитлер отправил Вицлебена в отставку. Но друзьям удалось вернуть его на военную службу. Вицлебен получил под командование армию на границе с Францией. Генерал-полковник Адам по собственной инициативе беседовал с первым заместителем начальника Генерального штаба сухопутных сил генералом Францем Гальдером. Они практически обсуждали возможность поднять армию против Гитлера. — Если генерал Вицлебен отдаст приказ, — твердо сказал Адам, — командующие в других округах его поддержат. Гальдер послал Адама к генерал-полковнику Герду фон Рундштедту. Но тот укрылся за словами: — Фюрер все знает лучше нас. На генерала Рундштедта рассчитывали напрасно. Он был слишком амбициозен. Он не предал заговорщиков, но и пальцем не пошевелил, чтобы им помочь. 4 августа начальник Генштаба Людвиг Бек собрал генералов. Он говорил об опасности военного решения судетской проблемы — это приведет к вступлению в войну Англии и Франции, а затем могут ввязаться Америка и Россия, и чем это закончится? Генерал Адам подтвердил, что война на Западе закончится проигрышем: — Я нарисовал мрачную картину, но это правда. Только давние нацисты генералы Вальтер фон Райхенау, командующий 7-м военным округом, и Эрнст фон Буш, командующий 8-м округом, пожурили коллег за неготовность слепо следовать словам фюрера. Остальные говорили, что, если Гитлер начнет войну, все генералы должны подать в отставку. Генерал фон Райхенау предупредил Гитлера, что генералы не горят желанием подчиняться его приказам. Фюрер решил избавиться от Бека с его пораженческими настроениями. Он делал ставку на молодых генералов, желавших занять более высокие посты и прославиться в бою. Он собрал два десятка молодых военачальников в Бергхофе и произнес перед ними трехчасовую речь. Но и эти генералы как профессионалы не испытывали энтузиазма в отношении новой войны. 15 августа на полигоне Ютербог генералам показали, как снаряды 150-миллиметровой гаубицы раскалывают бетонные бункеры той же конструкции, как те, что стояли на чехословацкой границе. После этого Гитлер полтора часа призывал нанести удар по Чехословакии, которую именовал "советским авианосцем". Фюрер вновь и вновь повторял, что Франция психологически не готова к войне, а Англия просто не готова. — Когда этот год окончится, — уверенно предсказывал Гитлер, — мы будем торжествовать удачу. Его уверенность производила впечатление. Генералы исходили из того, что фюрер располагает какой-то информацией, неизвестной им самим. А Гитлер вызвал в Бергхоф Браухича. "Разговор проходил с глазу на глаз в кабинете на втором этаже, — вспоминал адъютант фюрера Николаус фон Белов. — Окна были открыты настежь, и весь этот разговор на повышенных тонах можно было слышать. Он продолжался несколько часов. Не помню, когда бы еще Гитлер так громко орал на генерала". Генерал Бек попросил родовитого аристократа Эвальда Генриха фон Кляйст-Шменцина, человека консервативных убеждений, съездить в Лондон: — Привезите твердое слово англичан, что они станут сражаться за Чехословакию, и я свергну нацистский режим. На всякий случай брат Кляйста, генерал, отправленный Гитлером в отставку после февральской чистки, в парадной форме проводил Эвальда в аэропорту до самого самолета. Кляйст встретился с британским политиком, который был противником политики умиротворения, — лордом Ллойдом, и сказал ему: — Мобилизационные планы вермахта готовы. Командиры знают, что им предстоит. И никто не сможет остановить войну, если только британское правительство твердо не предупредит Гитлера, что ему придется сражаться не только с Чехословакией. Ллойд пересказал его слова Галифаксу. На следующее утро с Эвальдом фон Кляйстом встретился Роберт Ванситарт. Британский дипломат наивно полагал, что нацистские вожди делятся на "умеренных" и "радикалов", которые ведут между собой борьбу. В такой концепции Гитлер представлялся человеком, который маневрирует между двумя фракциями. Кляйст пытался втолковать Ванситарту: — В Германии есть только один экстремист — это Гитлер. Он представляет собой настоящую опасность. Он действует, подчиняясь собственным представлениям о жизни. По мнению Гитлера, англичане блефуют, поэтому надо, чтобы Лондон выразил свою позицию ясно и недвусмысленно. Ванситарт отправил запись беседы Галифаксу, тот переправил ее Чемберлену. Британский премьер-министр прочитал записи разговоров с Кляйстом, но не воспринял слова немца всерьез. Для него Кляйст был просто врагом Гитлера, готовым на все, лишь бы скомпрометировать фюрера. Галифакс настоял на том, чтобы посла Гендерсона отозвали в Лондон для консультаций. Это была форма дипломатического протеста. Но Гитлер, кажется, даже не заметил отсутствия в Берлине британского посла. Роберт Ванситарт не знал, как ему быть. Есть ли реальная разница между нацистами Гитлера и старыми националистами вроде Кляйста и Герделера, которые тоже требуют восстановления прежних границ Германской империи? Британский дипломат не видел разницы. А она была. Старые националисты понимали, что проблемы решаются за столом переговоров. Гитлер собирался забрать все силой… Эвальд фон Кляйст посетил и Уинстона Черчилля. Тот не занимал правительственных постов с 1929 года. Он был сторонником жесткой линии в отношении Гитлера. Разговор происходил в машине Черчилля, который показывал немцу свое поместье. Его сын Рэндольф записал беседу. Кляйст вновь и вновь повторял, что только твердая позиция Лондона заставит немецких генералов восстать против Гитлера. Уинстон Черчилль объяснил немцу, что большинство англичан чувствуют себя спокойно и уверенно, пока Невил Чемберлен обещает им мир, и не хотят затевать войну с Германией. — Англичане, избалованные своим воспитанием и образом жизни, — жаловался Черчилль, — забыли, что такое мужество и ответственность. Они проявляют малодушие, готовы на любые уступки, лишь бы избежать риска. Они словно забыли, что это называется упадничеством. Кляйст вернулся в Германию разочарованный, 27 августа поделился с начальником абвера (военная разведка и контрразведка) адмиралом Вильгельмом Канарисом: — Я не нашел в Лондоне никого, кто готов к превентивному удару. Они хотят избежать войны и готовы заплатить за мир все что угодно. Заместитель министра иностранных дел Эрнст фон Вайцзеккер, бывший морской офицер, тоже побаивался раннего вступления Германии в боевые действия и даже заметил своему шефу, что война с Чехословакией может быть ошибкой. Иоахим фон Риббентроп предостерегающе ответил, что нужно сохранять слепую веру в фюрера. Если Вайцзеккер на это не способен, то может впоследствии пожалеть. Министр Риббентроп распорядился разослать всем послам циркулярное письмо, одобренное Гитлером: "Западные державы не осмелятся напасть на Германию, если судетская проблема будет решена силой. Но если они окажутся слепы и попытаются сопротивляться национально-социалистической Германии, тогда семьдесят пять миллионов немцев, как один человек, бросятся на врага и победят его". В тридцатых годах генерал Людвиг Бек выпустил солидный труд под названием "Управление войсками". Это сделало его известным в военных кругах. Он был религиозным человеком и консерватором, считал нацистов людьми вульгарными, страдающими отсутствием вкуса. Генерал составил меморандум, в котором отметил, что вовсе не обязательно завоевывать новые территории, германская экономика нуждается в развитии внешней торговли. Бек боялся, что территориальные требования Германии вовлекут ее в войну с другими странами, выиграть которую невозможно. Бек написал несколько таких меморандумов, выражая опасения по поводу планов Гитлера. Он надеялся образумить нацистского вождя, обратить его внимание на опасность войны. Фюрера эти предупреждения только раздражали. Он сказал, что генерал Бек вводит его в заблуждение, преувеличивает мощь французской армии и преуменьшает возможности немецкой. Адольф Гитлер признался министру юстиции Францу Гюртнеру: — Единственный человек, которого я боюсь, — это Людвиг Бек. Он может выступить против меня. Но генерал Бек по своему воспитанию не мог участвовать в выступлении против правительства. Прусская военная этика это запрещала. 18 августа Бек пришел к главнокомандующему сухопутными войсками Браухичу и подал прошение об отставке. Бек предложил начальнику последовать его примеру. Главком, недавно получивший этот пост из рук Гитлера, уходить не хотел. Ответил: — Я солдат, мой долг — повиноваться приказу. Браухичу не мог нравиться авантюризм Гитлера. Но генерал верил Гитлеру, когда фюрер говорил, что прекрасно понимает западных лидеров, — они не посмеют начать войну из-за Чехословакии. Людвиг Бек объяснял потом свои мотивы: — Я хотел спасти остатки самоуважения. Я сидел в кресле, которое когда-то занимали наши выдающиеся полководцы Мольтке и Шлиффен, и сознавал ответственность за доверенное мне наследство. Я не мог хладнокровно наблюдать, как эти бандиты втравливают страну в войну, которую проиграют. Гитлер принял отставку Бека, но о ней ничего не сообщалось. Генерал хотел хлопнуть дверью, чтобы и другие последовали его примеру или как минимум задумались, а ушел тихо. 27 августа он сдал дела генералу Францу Гальдеру. Новый начальник Генерального штаба, вникая в дела, вызвал подполковника Ханса Остера, служившего в абвере. Гальдер хотел знать, кто из генералов и штатских готов выступить против Гитлера. Остер поделился информацией, хотя не знал, в какой степени Гальдер искренен. Остер предложил дипломату Эриху Кордту встретиться с главнокомандующим Вальтером фон Браухичем и объяснить, что происходит на Западе: — Браухич порядочный человек. Он вас не предаст. Эрих Кордт сказал генералу, что получает ту же информацию, что Гитлер и Риббентроп, но пришел к совершенно иным выводам: в новой войне Германия останется одна, без союзников. — На что вы рассчитывали, обращаясь ко мне? — поинтересовался Браухич. — В ваших руках, господин генерал, судьба германской армии и всей Германии. Браухич подумал секунду и пожал дипломату руку: — Благодарю вас за ваше сообщение, которое так важно для меня. Эрих Кордт ждал, не добавит ли генерал что-то еще, более определенное. Но главнокомандующий сжал губы и больше ничего не сказал. Ханс Остер отправил в Лондон еще одного эмиссара — отставного подполковника Ханса Вернера Бём-Теттельбаха (бывшего адъютанта военного министра Бломберга), свободно владевшего английским. Тот слетал в Лондон, отыскал старых знакомых, поговорил с британскими разведчиками, но из этих бесед тоже ничего не вышло. Среди военных, сомневавшихся в способности фюрера принимать верные решения, появились новые люди. Генерал-лейтенант граф Вальтер фон Брокдорф-Алефельд командовал 23-й пехотной дивизией, расквартированной неподалеку от столицы, в Потсдаме. Его части могли захватить важнейшие объекты в Берлине. Генерал-лейтенант Эрих Хёпнер командовал 1-й легкой дивизией в Вуппертале. Его моторизованные части должны были перекрыть в Тюрингском лесу дорогу из Баварии в Берлин элитным войскам СС "Лейбштандарт Адольфа Гитлера". В конце августа Гитлер на своем поезде приехал на западную границу. Генерал-полковника Вильгельма Адама 27 августа вызвали для доклада о ситуации со строительством укреплений. Выслушав генерала, Гитлер отверг его сомнения: — Только трус не сможет удержать такие позиции. Я сожалею, что я канцлер и не могу сам сражаться на фронте. Адам смотрел на него с удивлением. Генерал впоследствии рассказывал: — Я видел перед собой человека, которому не хватало ни образования, ни способности трезво оценивать реальность, он не понимал иностранцев, их менталитет. Генерала Адама преследовало кошмарное видение огромной французской армии, сметающей его войска. За столом, по мнению чопорного генерала, Гитлер вел себя отвратительно, корил всех, кто ест мясо, а сам наслаждался яйцами с икрой. Адама отправили в отставку.Гангстеры и джентльмены
Усилия британского посредника лорда Рансимена не увенчались успехом. Президент Чехословакии Эдуард Бенеш вынужденно принимал его требования, чтобы не ссориться с главным союзником — он рассчитывал на поддержку со стороны Англии. Но судетские немцы не соглашались на компромисс и отвергали любые предложения договориться. — Сдерживающее действие на немцев окажет только заявление о том, что, если Германия нападет на Чехословакию, мы объявим ей войну, — говорил лорд Галифакс коллегам-министрам. — Но это может расколоть британское общество. Опасно угрожать, если не уверен на сто процентов, что сможешь привести угрозу в действие. В Лондоне понимали, что опаснее декларировать готовность объявить войну, но не сделать это, чем воздержаться от угроз. Галифакс признал, что на кон поставлено нечто большее, чем судьба Чехословакии: — На наших глазах диктаторский режим пытается достичь своей цели с помощью силы. Но оправданно ли начинать войну сейчас, чтобы избежать вероятной войны позднее? Он был настроен пессимистично: — Мы ничего не сможем сделать, чтобы помешать Германии захватить Чехословакию. И вряд ли страну удастся сохранить в нынешних границах. Он напомнил, что активность национальных меньшинств — польского, венгерского, немецкого — делает Чехословакию нестабильной. Словом, вмешиваться нет смысла. Что касается сигналов от противников Гитлера внутри Германии, то не стоит переоценивать их силы и возможности. Едва ли этот фактор стоит принимать во внимание. Чемберлен назначил сэра Горация Уилсона главой управления по делам гражданских служб, он стал главным помощником премьер-министра. 30 августа созревший у премьер-министра план Уилсон оформил на бумаге. Через несколько дней план обсудили в узком кругу: Чемберлен, никого не предупреждая, летит в Германию и в последний момент предотвращает европейскую катастрофу. Только Уинстон Черчилль тщетно убеждал министров, что Гитлер боится британского флота, а не увещаний, что нужно обратиться к президенту Соединенных Штатов Франклину Рузвельту и убедить его действовать против общей угрозы сообща. 3 сентября Гитлер вызвал главкома Вернера фон Браухича и генерала Вильгельма Кейтеля, который руководил личным военным штабом фюрера, в Бергхоф, чтобы они доложили, как идет подготовка плана "Грюн" — плана оккупации Чехословакии. Браухич сообщил, что войска вторжения будут сконцентрированы к 28 сентября и начнут маневры. В день, когда будет отдан приказ, они перейдут чехословацкую границу и нанесут удар. Гитлер остался недоволен. Во-первых, от района сосредоточения войск до границы два дня пути, во-вторых, ему вообще не нравился план. Браухич, используя неудачное географическое положение Чехословакии, предложил рассечь чехословацкую армию пополам и потом окончательно разгромить. Гитлер сказал, что это слишком очевидно, к такому варианту чехи и готовятся. Вермахту придется проламывать заранее подготовленную оборону. Почему бы не нанести удар там, где чехи не ждут: с территории Баварии в направлении Праги? Гитлер жаждал войны, которую твердо рассчитывал выиграть и доказать Германии и всему миру, как опасно ему противостоять. Нужды невоенной экономики его больше не интересовали. Армия должна располагать запасами, необходимыми для ведения трехмесячной войны. В конце мая 1938 года вермахт втрое увеличил заявку на сталь. Геринг распорядился построить не меньше семи тысяч двухмоторных бомбардировщиков "Юнкерс-88". Это требовало половины всех рабочих рук, имевшихся в распоряжении люфтваффе. Руководители заводов Юнкерса возлагали надежду на организацию массового конвейерного производства по американскому образцу, чтобы увеличить выпуск и удешевить машины. Нехватка стали определила отставание четырехлетнего плана. Не хватало еще и топлива, взрывчатки и пороха. 12 июля 1938 года Геринг утвердил обновленный вариант нового плана военно-экономического производства, чтобы ускорить выпуск всего того, что необходимо вермахту. Война еще не началась, а экономика уже переходила на военные рельсы. Геринг объяснил командованию вермахта, что о деньгах они могут не беспокоиться: — Вооруженным силам не следует беспокоиться о судьбе экономики. Я беру на себя всю ответственность за происходящее. Мы решим все проблемы. Государство придет на помощь. Главное — выиграть войну. Ради этого мы должны рисковать. Господа, я, не колеблясь ни секунды, конфискую все имущество промышленника, который на все смотрит, сидя на стульчаке своего унитаза, думает только о своем предприятии. Эти люди должны уйти. Я одним росчерком пера лишу их всего имущества… В Германии в тридцатых годах были самые высокие налоги во всей Европе. Министерство финансов летом 1938 года запретило любое строительство без санкции Берлина. В стране не хватало жилья, но его перестали строить. Железные дороги не справлялись с потребностями вермахта. В 1938 году имперские железные дороги не получили и половины потребного им количества стали, чтобы поддерживать пути в рабочем состоянии. С лета 1938 года начались серьезные опоздания на германских железных дорогах. В конце сентября дороги едва не захлебнулись, они не справлялись с потоком перевозок. Приоритет получили военные перевозки и товары, отправляемые на экспорт. Подвижной состав не успевали ремонтировать, поезда шли с неисправными тормозами. Германская экономика страдала от нехватки рабочей силы. И резервов не осталось. Стали ограничивать свободное передвижение рабочей силы. В феврале 1937 года специальным декретом запретили металлургам менять место работы без специального разрешения. 28 июня 1938 года Геринг подписал декрет, который позволял перебрасывать рабочих, не спрашивая их согласия, с одного предприятия на другое в интересах рейха. К концу 1939 года миллион с лишним рабочих фактически отправили на принудительные работы. Рабочие хотели больше зарабатывать, наниматели готовы были платить. Но существовав запрет на повышение зарплат. Другой декрет запретил крестьянам покидать сельское хозяйство и искать работу в промышленности. Крестьяне, которые желали своим детям лучшего будущего, не пускали их на работу в поле, чтобы они имели возможность перебраться в город. Деревня теряла работников из-за разницы в зарплатах между городом и деревней. В деревне зарабатывали мало, потому что сельский труд был неэффективным. Нужны были строители, и крестьяне охотно шли в строители. Множество рабочих рук понадобилось для строительства Западной стены, оборонительной линии на западной границе. В мае 1938 года Гитлер поручил строительство Фрицу Тодту. Он должен был закончить работы как можно быстрее, не считаясь с расходами. Он мог мобилизовать людей, но предпочел хорошо платить. Квалифицированный рабочий получал больше офицера. Летом 1939 года Фриц Тодт доложил, что выполнил задачу. Наиболее уязвимые участники границы были прикрыты тысячами бункеров и артиллерийских позиций. После Дня крестьянина, проведенного 27 ноября 1938 года, министр сельского хозяйства Вальтер Дарре вынужден был сообщить, что число работающих в аграрном секторе сократилось за пять лет на двадцать процентов. Руководители Третьего рейха были уверены, что стране угрожает продовольственный кризис. Больше всего трудилось в поле женщин. Они слишком много работали, и нацисты-аграрии боялись, что женщины на селе станут меньше рожать. Нехватку рабочей силы пытались компенсировать путем мобилизации через Трудовой фронт, использовали солдат и школьников. В Третьем рейхе считалось, что проигрыш Германии в Первой мировой объяснялся неспособностью накормить армию и население. На совещании в Генштабе подчеркивалось, что неплохой урожай 1938 года — ключевое условие военной готовности. Понимали, что полная мобилизация — крестьян и лошадей — поставит сельское хозяйство в трудные условия. Вот, в частности, почему Гитлер назначил удар по Чехословакии на октябрь, то есть после сбора урожая. В августе 1938 года министр финансов граф Лютц Шверин фон Крозиг попросил фюрера о встрече. Ему было отказано. Министр хотел донести до Гитлера сведения о бедственном финансовом положении страны. Чтобы финансировать военные расходы, министру пришлось повышать налоги. Но этого оказалось недостаточно, запасы рейха были исчерпаны. Германские ценные бумаги стремительно обесценивались на мировых финансовых рынках. Среди немцев распространился предвоенный инфляционный психоз. Люди ждали, что война вот-вот начнется. Финансовая и экономическая слабость Германии такова, заключал Крозиг, что объявление войны — даже без активных военных действий — окажется губительным для Германии. Это чехи, евреи и коммунисты, писал министр, стараются втянуть Германию в войну, которую надо отложить до того момента, когда Германия сможет нанести смертельный удар по Чехословакии, не подвергая себя риску конфронтации одновременно со всеми западными державами. Надо понимать, министр таким иносказательным образом пытался отговорить фюрера от войны. Он-то знал, что войны хотел один только Адольф Гитлер. К тому времени, как министр финансов граф фон Крозиг закончил свой меморандум, генерал-полковник Людвиг Бек уже оставил пост начальника Генерального штаба. Правда, его наследник генерал Франц Гальдер тоже опасался преждевременной войны. Можно ли всерьез относиться к разговорам о внутренней оппозиции Гитлеру летом 1938 года? Документов и надежных свидетельств маловато. Но пережившие войну офицеры уверяли, что они были готовы выступить против фюрера. Начальника абвера адмирала Вильгельма Канариса навестил еще один руководитель Судетской немецкой партии Карл Герман Франк. Его вызвали в Берлин, чтобы дать особые указания, которые нельзя доверить почте. Франк по секрету информировал Канариса, что Гитлер приказал ему провоцировать кровавые инциденты в Чехословакии, которые бы оправдали немецкое вмешательство. Вошедший в раж Гитлер кричал и требовал доставить ему президента Бенеша, чтобы он мог его лично повесить… Ханс Остер, пользуясь своим положением, тайно отправил в Лондон несколько представителей военной оппозиции. Они вели беседы с британскими дипломатами и разведчиками. Уговаривали англичан держаться твердо, не уступать Гитлеру. Если Англия проявит готовность сражаться, это укрепит позиции антигитлеровских сил внутри страны и повернет армию против фюрера. Но британские политики не верили в возможность военного путча против Гитлера. Советник немецкого посольства в Лондоне Тео Кордт регулярно встречался с Горацием Уилсоном. Все знали, что он — доверенное лицо премьер-министра Чемберлена. Гораций Уилсон был сторонником политики умиротворения, но контакты с немецким дипломатом считал важными, Тео Кордта принимал в правительственной резиденции на Даунинг-стрит, дом номер 10, но с заднего входа, чтобы его никто не заметил. — Мы обращаемся с ними как с джентльменами, — пожаловался британский дипломат на нацистов, — а они гангстеры. Кордт подхватил эту тему: — А когда в германском правительстве были джентльмены, британское правительство обращалось с ними как с гангстерами. Тео Кордта принял и министр иностранных дел лорд Галифакс. Кордт сказал, что он представляет политические и военные круги Германии, которые хотят избежать войны. — Гитлер нападет на Чехословакию в течение ближайшего месяца, — предупредил он англичан. — Мы не хотим такого развития событий. Кордт напомнил Галифаксу, что Первая мировая война началась еще и потому, что британский министр иностранных дел Эдвард Грей не предупредил Германию, что в случае войны Англия обязательно выступит на стороне Франции… Галифакс поблагодарил немца за мужество и обещал сообщить о разговоре премьер-министру и коллегам по кабинету. А газета "Таймс" продолжала призывать решить проблему Чехословакии, отделив от нее национальные меньшинства. Передовицы "Таймс" в ту пору воспринимались как линия правительства. Галифакс предлагал предостеречь Гитлера от военной акции в публичной речи. Он набросал текст, который испугал Невила Чемберлена. Премьер-министр склонялся к личной встрече с Гитлером. Может быть, он сумеет переубедить фюрера? 9 сентября Галифакс все-таки отправил послу Гендерсону текст ноты с предупреждением Гитлеру. Гендерсон находился в Нюрнберге, где проходил партийный съезд. Британский посол отказался идти с этим заявлением к немцам — небывалый случай неподчинения в истории дипломатии! Гендерсон шифртелеграммой информировал Лондон, что Гитлер находится на грани сумасшествия и, если ему сказать нечто подобное, он может вовсе сойти с ума. Чемберлен попросил Галифакса отозвать свое заявление. Мнение посла возобладало. Тем временем немецкие генералы, опасавшиеся авантюризма Гитлера, вели бесконечные дискуссии. Они считали, что, если западные державы объявят войну Германии, настроения в стране будут такие, что армия получит право взять власть. Но напрямую идти против Гитлера опасно, он по-прежнему популярен в народе. Лучше представить дело так, будто вермахт наводит порядок и спасает народ от рейхсфюрера СС Гиммлера и его преступников в черных мундирах, которые затеяли заговор против фюрера и армии… Самого Гитлера собирались судить. Хотя имевший опыт работы в гестапо Ханс Бернд Гизевиус (с помощью Остера он стал вице-консулом генерального консульства Германии в Цюрихе) предлагал его просто убить. Объяснил: фюрер даже за решеткой представляет опасность. Возникла идея взорвать поезд Гитлера и заявить, что он стал жертвой авианалета врага. Вслед за этим захватить штаб-квартиру СС и гестапо. Основной удар предполагалось нанести в Берлине, чтобы захватить крупную рыбу. Заговорщики рассчитывали, что примеру столицы последуют местные командиры вермахта. 1-я легкая дивизия генерала Эриха Хёпнера вступит в дело, если только полк СС "Лейбштандарт Адольфа Гитлера" попытается вмешаться. Успех заговора зависел от старшего по званию и должности генерала Вицлебена. Он был офицером, воспитанным в прусских традициях. Разведчик Ханс Остер когда-то служил под его началом, и это сделало разговор с генералом более откровенным. Эрвин фон Вицлебен говорил своим близким: — Гитлер должен уйти. Его придется убрать. Другого пути нет. Он хочет войны и погубит Германию. Заговорщики условились, что на несколько дней придется ввести чрезвычайное положение, а потом передать власть гражданским. Они не стали обсуждать вопрос, кто войдет в новое правительство, и были правы. Впоследствии все силы заговорщиков уходили на обсуждение именно этого преждевременного вопроса. В результате они закончили свой жизненный путь не в министерских крестах, а на виселице. 11 сентября Ханс Бернд Гизевиус и генерал граф Вальтер фон Брокдорф-Алефельд объехали центр города и осмотрели важнейшие объекты, которые следовало захватить, — правительственные здания на Вильгельмштрассе, Дворец Геринга, казармы войск СС, радиостанцию. Они поняли, что попытка захватить все сразу потребует слишком большого количества солдат. Понадобится помощь берлинской полиции, иначе придется дробить воинские части на мелкие подразделения. Гизевиус наконец решился побеседовать с начальником берлинской полиции графом фон Хельдорфом: важно было иметь полицию на своей стороне. Хельдорф поддержал заговорщиков. Его заместитель Фриц фон дер Шуленбург давно поддерживал отношения с Хансом Остером. Это означало, что полиция будет как минимум нейтральна, и 23-я пехотная дивизия генерала Брокдорфа сможет захватить важнейшие объекты в столице. Они решили выступить между 14 и 16 сентября. 12 сентября Гитлер держал речь на партийном съезде в Нюрнберге. Он говорил и о положении судетских немцев: — Чешское государство пытается их уничтожить. Я обращаюсь к представителям западных демократий: мы озабочены положением судетских немцев. Если этим людям откажут в справедливости и помощи, они получат и то и другое от нас. Я сторонник мира, но в этой ситуации я не стану колебаться. Я не позволю, чтобы в самом сердце Германии появилась вторая Палестина. Бедные арабы беззащитны. Немцев в Судетах есть кому защитить! После выступления Гитлера в Судетской области начались волнения. Еще недавно судетские немцы требовали всего лишь предельно широкой автономии в рамках Чехословакии. Теперь — воссоединения с Германией. Правительство Чехословакии ввело военное положение. Для Гитлера это был желанный повод, чтобы вмешаться. В британском правительстве внимательно прочитали текст речи Гитлера. Он не объявил войну, и это сочли победой умеренных сил. Но в Лондоне сами заговорили об отделении Судетской области. Возникла идея плебисцита, какой проводился в Саарской области в 1935году, после чего область отошла к Германии. 14 сентября на заседании кабинета Чемберлен сказал: — Демократической стране трудно затеять войну только для того, чтобы помешать судетским немцам самим решать, какое правительство они желают иметь. Невил Чемберлен ознакомил коллег по кабинету с идеей поездки к Гитлеру, чтобы они вдвоем решили проблему. Чемберлен видел себя спасителем мира и не хотел ни с кем делить лавры. Он, правда, тут же задался очевидным вопросом: как выживет Чехословакия, лишившись ее естественных и защищаемых границ? Без Судетской области она превратится в беспомощную территорию, которую в любую минуту может поглотить Германия. Премьер-министр предложил, чтобы Англия, Франция, Россия и Германия гарантировали территориальную неприкосновенность Чехословакии. По меньшей мере нелепо, что британский премьер-министр соглашался гарантировать границы беззащитной страны, а не той, которая была готова за себя сражаться. И даже готов был привлечь Советскую Россию, чье участие в решении судьбы Чехословакии прежде отвергал. Дело в том, что премьер-министра Невила Чемберлена не интересовала судьба Чехословакии. Он хотел обеспечить хорошие отношения Англии и Германии и думал, что может сговориться с фюрером. Министры одобрили его план. Вечером Чемберлен отправил Гитлеру телефонограмму: "Я предлагаю приехать, чтобы вместе с вами найти мирное решение. Я прилечу на самолете и готов вылететь завтра". Адольф Гитлер не ожидал такого предложения от британского премьер-министра, но согласился. Уинстон Черчилль считал поездку премьер-министра унижением для страны. Генерал Вицлебен услышал эту ошеломляющую новость, когда обсуждал время начала военного переворота. Адмирал Канарис ужинал с тремя подчиненными, когда появилось это сообщение, и не сдержался: — Что? Он приедет к этому человеку? Канарис бросил нож и вилку и, извинившись, ушел. Он решил, что был слишком неосторожен, поддерживая Ханса Остера и других. Остер и другие заговорщики были потрясены сообщением о визите Чемберлена. Потом они решили, что британский премьер намерен разговаривать с Гитлером жестко. Они ошибались. 15 сентября Невил Чемберлен отправился в Германию. Премьер-министру было шестьдесят девять лет. Он впервые летел на самолете, но пребывал в прекрасном расположении духа. Появление пассажирской авиации внесло свою лепту в мировую дипломатию. Впервые два лидера смогли так быстро встретиться, чтобы обсудить кризисную ситуацию. Переговоры прошли в альпийской резиденции фюрера. Чемберлен жаждал договоренностей о взаимопонимании между Англией и Германией, Гитлер требовал прежде решить судетский вопрос: — Три миллиона немцев оказались вне рейха, но им должна быть возвращена родина. Если потребуется, мы готовы пойти на риск мировой войны. Германская военная машина — это страшный инструмент. Когда она придет в движение, остановить ее будет невозможно. Если британское правительство не принимает принципа самоопределения наций, просто не о чем вести переговоры. Чемберлен ответил, что он должен проконсультироваться с коллегами по кабинету. Но лично он не видит никакой разницы — будут ли судетские немцы в составе Чехословакии или Германии. Гитлер убедился, что Чемберлен отдаст все, лишь бы не начинать войну. 16 сентября премьер-министр вернулся в Лондон. В аэропорту его встречала толпа журналистов. Чемберлен сказал им, что переговоры с Гитлером возобновятся после консультаций с лордом Рансименом и членами правительства. В Англии, где царили упаднические настроения и страх перед войной, с надеждой восприняли поездку Чемберлена. 17 сентября утром премьер подробно отчитался на заседании правительства. Сказал, что единственная возможность избежать войны — плебисцит среди населения Судетской области. Пусть сами решат, в каком государстве они желают жить. Лишь немногие члены британского кабинета считали немыслимым капитулировать перед нацистским режимом, который не остановится на достигнутом и война все равно разразится. Большинство министров тем не менее поддержало премьера. Но Чехословакия упрямо заявила, что будет сражаться за свою территориальную целостность. Тридцать пять чешских дивизий были готовы к бою. В Москве нарком иностранных дел Максим Максимович Литвинов считал необходимым сделать какие-то шаги в поддержку Чехословакии. Даже частичная мобилизация Красной армии покажет Гитлеру, что Советский Союз действительно готов помочь чехословакам. Если самостоятельная Чехословакия перестанет существовать, вермахт приблизится к советским границам. Больше всего это должно было встревожить советское руководство. Но Сталин уверил себя, что следующий удар Гитлер нанесет на Западе, и проявил полное равнодушие к судьбе Чехословакии. Во время Мюнхена советские руководители дали понять, что не намерены воевать ради Чехословакии: это Франция обязана ей помочь — "в то время как наша помощь обусловлена французской"[1]. Из документов руководителя исполкома Коминтерна Отто Куусинена следует, что советские руководители в глубине души не возражали против раздела Чехословакии и присоединения Судет к Германии. Ненависть к западным державам, Англии и Франции, перевешивала доводы разума: "Чехословакия является вассалом Франции и помощником ее в деле охраны Версальской системы в Центральной Европе. Эта роль Чехословакии угрожает народам Чехословакии тем, что они помимо своей воли могут быть втянуты французским империализмом в войну как против СССР, так и против Германии. Мы требуем разрыва военно-политических соглашений Чехословакии с Францией. Мы требуем права на самоопределение как для народов Чехословакии, так и для всех других народов, права на отделение и объединение с любым другим государством по воле самого народа". Немецкий посол в Москве граф Фридрих Вернер фон Шуленбург успокоил Берлин: мобилизационных приготовлений в Советском Союзе не наблюдается. В Берлине заговорщики привлекли некоего Хайнца, человека с темным прошлым. Бывший солдат, он в двадцатых годах участвовал в убийствах, которые совершались ультраправыми организациями. После 1933 года поссорился с нацистами. Ему поручили собрать боевую группу, которая поедет в имперскую канцелярию арестовывать Гитлера. Хайнц собрал шестьдесят человек — участников запрещенного к тому времени "Стального шлема" (националистическая организация бывших фронтовиков). Группа охраны в имперской канцелярии состояла из тридцати девяти эсэсовцев, которые несли службу в три смены. Так что заговорщикам противостояло бы человек пятнадцать. Один охранник стоял у главного входа в канцелярию на Вильгельмштрассе, дом номер 78, и еще один у резиденции Гитлера, дом номер 77. Ночью охранник ходил по территории с собакой. Сотрудники службы безопасности несли дежурство у комнаты адъютантов, у входа на кухню, в саду и у гаражей. Еще четыре охранника обычно присутствовали в приемной. Хайнц уверенно сказал Хансу Остеру: — Гитлера придется убить. Он один сильнее всех дивизий, вместе взятых. Они договорились, что вне зависимости от того, станут ли сопротивляться сотрудники охраны имперской канцелярии, нужно затеять перестрелку и прикончить Гитлера. Премьер-министр Чемберлен вместе с французами выработал план передачи Судетской области Германии. Чехи пришли в отчаяние. Но англичане объяснили, что в противном случае никто за них не заступится. Это подействовало на президента Бенеша. Гитлер тем временем приказал Конраду Генлейну и его вооруженным формированиям захватить власть в нескольких городах Судетской области, что и было сделано. По просьбе англичан, испуганных тем, что в последний момент все сорвется, Бенеш даже не отдал приказа подавить мятеж судетских немцев. Переговоры о судьбе Чехословакии между Гитлером и Чемберленом продолжились 22 сентября в курортном городке Бад-Годесберг. Польша и Венгрия под предлогом заботы о судьбе своих соотечественников, оказавшихся на территории Чехословакии, предъявили собственные территориальные требования. Чемберлен предложил Гитлеру свой план, уверенный в успехе. Тот неожиданно для премьер-министра отверг его: — Сожалею, но ваши идеи для меня неприемлемы. Фюрер намеревался действовать иначе. 26 сентября немецкие войска вступают в Судетскую область. Плебисцит о судьбе области проводится в ноябре. После чего Германия готова подписать с Чехословакией договор о ненападении. Чемберлен ответил, что это невозможно. Общественное мнение в Англии воспримет появление вермахта в Судетах как оккупацию. Гитлер удивился: — Почему? Он предложил спуститься вниз и продолжить обсуждение с географическими картами в руках. Гитлер устроил настоящее представление. Прямо во время встречи ему приносили сообщения о "новых выходках чехов против беззащитных судетских немцев". Фюрер изображал ангела, который из последних сил сдерживается, чтобы не дать волю праведному гневу. Когда Чемберлен попросил Гитлера унять судетских немцев, тот разразился тирадой: — Я не могу их сдерживать, потому что они неорганизованны, их лидер или арестован, или вынужден покинуть страну! Гитлер согласился отодвинуть дату вступления немецких войск в Судеты до 1 октября. На другие компромиссы не шел. 23 сентября президент Эдуард Бенеш обратился к согражданам: — Наступил час, когда каждый должен отдать все свои силы родине. Президент Чехословакии уведомил французского посла в Праге: — Мы намерены объявить мобилизацию, поскольку немецкие войска сосредотачиваются на наших границах. 24 сентября Чемберлен улетел в Лондон, чтобы сообщить правительству о ходе переговоров. Он полагал, что Гитлер заинтересован в сохранении с Англией дружеских отношений. Премьер-министр процитировал слова Гитлера, что его волнует "расовое единство", а "не доминирование в Европе". — Мое мнение таково, — заключил Чемберлен, — что Гитлер не кривит душой. Подумайте, есть ли у нас оправдание для того, чтобы начать войну? Я думаю, нет. Этим утром я летел над Темзой над Лондоном и с ужасом представил себе, что в нашем небе может появиться немецкий бомбардировщик. У нас нет выбора. Нам придется позволить Германии оккупировать Судеты, потому что у нас нет сил этому помешать. Постоянный заместитель министра иностранных дел Александр Кадоган полагал, что Гитлер просто загипнотизировал премьер-министра и тот капитулировал. Даже лорд Галифакс сказал, что не доверяет Гитлеру: — Пока существует нацизм, мир под угрозой. Может быть, мы в состоянии ускорить падение этого режима. А ведь прежде именно Галифакс уговаривал чехов принять очередные требования Гитлера. Он сказал, что больше не станет этого делать: — Если чехи откажутся, значит, так и будет. Французы их поддержат, а следовательно, и мы. Удивленный Чемберлен написал Галифаксу записку: "Вы полностью переменили свою точку зрения со вчерашнего вечера, когда мы разговаривали. Это сильнейший удар для меня. Но, разумеется, Вы вправе смотреть на происходящее своими глазами". Галифакс ответил: "Я чувствую себя Брутом, но я не спал всю ночь, размышляя, и не могу занять иной позиции". Чемберлен презрительно написал: "Ночные размышления редко ведут в правильном направлении". Послом Чехословакии в Лондоне был Ян Масарик, сын первого президента страны. Он горько шутил, что его главная задача состоит в том, чтобы объяснять англичанам, что Чехословакия — это страна, а не экзотическая болезнь. — В палате общин так мало депутатов, которые знают, где находится Чехословакия, — жаловался Ян Масарик. — Во время беседы с влиятельными политиками я показал им на карте мира нашу страну. Один из них задумчиво сказал: "Какая забавная форма у вашего государства. Можно подумать, что перед тобой большая сосиска". 25 сентября посол Масарик долго беседовал с президентом Бенешем. Они приняли план Чемберлена, но не готовы были согласиться на немедленную оккупацию Судет: посол Чехословакии вручил Чемберлену и Галифаксу письмо, в котором его страна отвергала требования Гитлера: "Мы рассчитываем, что две великие западные демократии, чьей воле мы часто следовали в ущерб собственному мнению, останутся рядом с нами в часы испытаний". Итак, Чехословакия была готова сражаться. Поздно вечером 25 сентября британский кабинет собрался вновь. Чемберлен сообщил мнение Парижа. Французский премьер-министр Эдуард Даладье сказал, что его правительство отвергает германский ультиматум: — Цель Гитлера — уничтожить Чехословакию и доминировать в Европе. Чемберлен спросил Даладье: — Как поступят французы, если Германия нанесет удар по Чехословакии? — Франция выполнит свои обязательства" — мрачно ответил Даладье, помня, что связан с Прагой договором. Как говорил один политик, французы всегда бывают внезапно застигнуты событиями, которые они предвидели. "Одутловатое, с остекленевшими, заспиртованными глазами лицо уже давно умершего человека, в которых отражается неумолимое приближение краха, — таким описывал Эдуарда Даладье один из его политических противников. — Он хотя бы его видит. В отличие от Чемберлена". Чемберлен чувствовал, что его план рушится. Он сделал последний шаг — попросил кабинет разрешения отправить к Гитлеру Горация Уилсона с личным письмом, в котором будет изложено последнее предложение покончить дело миром. 26 сентября Уилсон вместе с послом Гендерсоном и первым секретарем британского посольства в Берлине Айвеном Киркпатриком приехали к Гитлеру. Фюрер находился в отвратительном расположении духа и не пытался это скрыть. Узнав, что его предложение отвергнуто, он вскочил со словами: — Не вижу возможности продолжать переговоры! Он двинулся к двери, но по дороге все-таки сообразил, что нелепо ему уходить из собственного кабинета. Он вернулся на свое место, но разговор все равно не получился. Фюрер часто устраивал такие представления. Причем трудно было понять, играет он или в самом деле не в состоянии контролировать свои чувства. На европейцев, даже симпатизировавших Германии, Гитлер производил странное впечатление. Шведский друг Геринга Биргер Далерус искренне (и, может быть, наивно) пытался стать посредником между Германией и Англией. Герман Геринг привел его к фюреру. Далерус пытался понять Гитлера. Но тот, хотя перед ним был всего один человек, разошелся и кричал: — Если мы идем к войне, то я буду строить подлодки, подлодки и еще раз подлодки! Я буду строить самолеты, самолеты, самолеты, и я уничтожу моих врагов! Хладнокровному шведу Адольф Гитлер показался персонажем из какой-то книги, а не реальным человеком. Далерус в некоторой растерянности перевел взгляд на Геринга, но тот и бровью не повел. Впрочем, иногда, видимо, и Геринг не выдерживал. Когда фюрер совсем переставал себя контролировать, второй человек в нацистском руководстве смотрел в сторону. В какой-то момент Гитлер поинтересовался у шведа, почему люди в Лондоне так несговорчивы. Швед честно ответил, что англичане не верят фюреру. Это вызвало новый взрыв эмоций: — Идиоты! Разве я когда-нибудь в своей жизни лгал? Он кричал и бил себя кулаком в грудь. 26 сентября вечером Гитлер выступал во Дворце спорта на Потсдамерштрассе. Его речь транслировалась по радио. Гитлер вышел из себя. Он кричал: — Чешское государство зародилось во лжи! Нет чехословацкой нации! Есть чехи, и есть словаки. И словаки не желали иметь ничего общего с чехами. Тогда чехи их просто аннексировали. А три с половиной миллиона немцев лишены права на самоопределение… Нам не нужны чехи. Но нам нужна Судетская область. Если через пять дней, 1 октября, господин Бенеш ее не отдаст, мы возьмем ее сами. Так что теперь решать Бенешу. Он должен сделать выбор: война или мир! Теперь у Гитлера не было пути для отступления. Он назвал конкретную дату военной акции — 1 октября. 27 сентября Горация Уилсона еще раз позвали к Гитлеру. Англичанин предложил: — Если Германия берет на себя обязательство воздержаться от применения силы, Британия гарантирует, что эвакуация чешских войск из Судет пройдет быстро. Гитлер не хотел ничего слышать: — У чехов единственный выбор — принять наши требования. Если до двух часов ночи 28 сентября они не примут мои требования, первого октября в Судеты войдет германская армия. Тогда Уилсон встал и, взвешивая каждое слово, произнес ту формулу, которую в случае неудачи переговоров поручил ему озвучить премьер-министр: — Если Франция, выполняя свои обязательства, окажется вовлеченной в противостояние Германии, Соединенное Королевство будет обязано поддержать Францию. Гитлер чуть не взорвался: — Это означает, что, если Франция предпочтет напасть на Германию, Англия сочтет своим долгом тоже на нас напасть. Что же, если Англия и Франция хотят войны, они могут это сделать. Мне это безразлично. Я готов к любому развитию событий! Ну что же, значит, на следующей неделе будем воевать. Первый секретарь британского посольства Айвен Киркпатрик в определенном смысле обрадовался: "Я испытал всепоглощающее чувство облегчения. Начнется война, и я его больше не увижу". Гораций Уилсон тут же вылетел в Лондон. "Атмосфера войны, — констатировал в дневнике министр иностранных дел Италии Чиано. — Последние надежды связаны с посланием, которое Чемберлен отправил фюреру. Надежды продержались недолго. В 7.15 вечера наш посол в Берлине Бернардо Аттолико позвонил и рассказал, что разговор англичан с Гитлером состоялся. Предложение отвергнуто. Фюрер перенес окончательный срок ультиматума с 1 октября на два часа дня 28 сентября. Это война. Пусть господь защитит Италию и дуче". 27 сентября Гитлер приказал семи дивизиям секретно занять исходные позиции для атаки против Чехословакии. Он устроил военный парад, по центру Берлина прошли боевые машины 2-й танковой дивизии, но публика реагировала настороженно. Немцы не хотели войны. Вечером в тот же день Чемберлен провел заседание кабинета, объяснив, что на следующий день по требованию Черчилля созовет парламент. Гораций Уилсон доложил, что в Берлине его постигла неудача. Итак, британскому кабинету предстояло решить: рекомендовать чехам капитулировать или нет? На сей раз министры не хотели позориться. Невил Чемберлен сидел молча. Он видел, что его политика умиротворения рушится. Ему поручили на завтрашнем заседании парламента сказать, что, если Франция вступит в войну на стороне Чехословакии, Англия не оставит ее в беде. По решению кабинета Чемберлен приказал первому лорду адмиралтейства мобилизовать военный флот. Это был весомый аргумент. В Лондоне раздавали противогазы, рыли окопы для зениток и щели, чтобы укрываться при авианалетах. — Как ужасно, — сокрушался Чемберлен по радио, — что мы должны рыть окопы из-за столкновения в далекой от нас стране между народами, о которых мы почти ничего не знаем. Как бы мы ни симпатизировали маленькой стране, столкнувшейся с большой и мощной державой, мы ни при каких обстоятельствах не можем позволить вовлечь Британскую империю в войну только по этой причине. Сражаться надо по более важным причинам. Война — это кошмар для меня. Но я убежден, что, если какая-то страна попытается доминировать в мире, опираясь на силу, ее нужно остановить. 28 сентября в Берлине распространилась информация о готовности Англии и Франции воевать. Они произвели частичную мобилизацию. В имперской канцелярии было полным-полно людей, ожидавших решения фюрера. Гитлер не знал, что предпринять. Отдать приказ о начале боевых действий — самоубийство. Если французская и английская армии совместно выступят против вермахта, Германия потерпит поражение. И все-таки в войне нервов первым не выдержал Невил Чемберлен. Он отправил Гитлеру новое письмо с предложением решить судьбу Судетской области на конференции с участием Англии, Франции, Германии, Италии и Чехословакии. И англичане обратились за посредничеством к Италии. 28 сентября в десять утра британский посол лорд Перт в Риме попросил Чиано о встрече. Министр сразу же его принял. Очень эмоционально посол говорил, что Чемберлен обращается к дуче с просьбой вмешаться — это последняя возможность спасти мир и цивилизацию… Чиано уточнил, может ли он рассматривать слова посла как официальную просьбу к дуче взять на себя роль посредника. — Да, — ответил посол. Министр попросил посла подождать и отправился к дуче. Муссолини согласился, что предложение Чемберлена нельзя отвергнуть. Он позвонил в Берлин своему послу Бернардо Аттолико: — Посетите фюрера и скажите ему, что в любой ситуации я на его стороне, но я рекомендую отложить начало боевых действий на сутки. Тем временем я займусь выяснением того, что может быть сделано, чтобы решить проблему. Чиано вернулся к себе и подтвердил британскому послу, что место Италии — рядом с Германией, тем не менее дуче принимает предложение Чемберлена и предложил отложить крайний срок ультиматума на сутки. Вскоре британский посол вернулся с новым посланием премьер-министра Чемберлена, предложившим провести конференцию четырех держав, чтобы решить судетскую проблему в течение недели. Муссолини и Чиано понимали: это предложение нельзя отвергнуть — иначе Гитлер навлечет на себя ненависть всего мира. Чиано позвонил Аттолико. К двенадцати часам дня 28 сентября к фюреру пришел итальянский посол. Бернардо Аттолико передал предложение Бенито Муссолини: отложить проведение военной операции и провести мирную конференцию, но без участия чехов (это был результат долгого разговора Чемберлена с Муссолини). Для Гитлера это был желанный выход из положения. Он согласился: — Передайте дуче, что я принимаю его предложение. В этот день отступил Гитлер, а не западные державы. Вероятно, на него подействовали аргументы тех генералов, кто боялся немедленной войны и не хотел рисковать, преждевременно втянувшись в конфликт. Он распорядился пригласить в Мюнхен глав трех правительств — Чемберлена, Даладье и Муссолини. И велел остановить выдвижение войск к границе Чехословакии. Собственно, у него не оставалось иного выбора. Тридцать пять чешских дивизий были готовы к бою. Лондон и Париж исчерпали набор уступок, на которые они могли пойти. Французы взяли себя в руки и обещали поддержать чехов. Если бы французские дивизии на Западном фронте обрушились на вермахт, он долго бы не продержался. И англичане мобилизовали флот, демонстрируя готовность вступить в дело. В Лондоне заседание палаты общин началось после обеда. Зал был полон. Все хотели услышать, что скажет премьер-министр. Он уже начал свою речь, когда в зале появился заместитель министра иностранных дел Александр Кадоган. Он протиснулся с трудом и, добравшись до сэра Саймона, сидевшего рядом с премьер-министром, передал ему два листа бумаги. После нескольких неудачных попыток Саймону удалось подсунуть бумаги премьер-министру. Невил Чемберлен замолчал и прочитал то, что ему принесли. Он спросил шепотом Саймона: — Сказать им сейчас? Тот кивнул. Чемберлен сообщил парламенту: — Я только что получил сообщение, что господин Гитлер приглашает меня встретиться с ним в Мюнхене завтра утром. Он также пригласил сеньора Муссолини и месье Даладье. Сеньор Муссолини уже принял приглашение. Не сомневаюсь, что и месье Даладье поступит так же. Обо мне нечего и говорить. Мы все патриоты. Мы радуемся тому, что кризис откладывается и появляется еще одна возможность уладить дело миром. Господин спикер, я не могу больше говорить. Надеюсь, палата отпустит меня, чтобы я спокойно подумал, что я могу сделать для этой последней попытки. Дебаты откладываются на несколько дней. Надеюсь, мы встретимся при более счастливых обстоятельствах. Депутаты встали — за исключением нескольких противников политики умиротворения (среди них был Энтони Иден) — и устроили Чемберлену овацию. Уинстон Черчилль сидел погруженный в свои мысли. Его лицо выражало гнев и растерянность. Но когда Чемберлен проходил мимо, Черчилль встал, пожал ему руку и сказал: — Да поможет вам Бог. В шесть вечера Муссолини и Чиано сели в поезд, чтобы в половине одиннадцатого утра быть в Мюнхене. Дуче пребывал в отличном настроении. За обедом он издевался над Великобританией: — Страна, где животных обожествляют до такой степени, что им строят дома, больницы и кладбища, неминуемо приходит в упадок. Это еще и результат демографической ситуации. Возраст двенадцати миллионов англичан уже перевалил за пятьдесят лет, это не возраст агрессивности. Очевидно преобладание пассивного элемента над динамизмом юности. Отсюда стремление к спокойной жизни, компромиссу, миру и неготовность к войне. В Англии женщин на четыре миллиона больше мужчин. Четыре миллиона сексуально неудовлетворенных женщин искусственно создают множество проблем, чтобы найти выход своим эмоциям. Они не в силах завоевать одного мужчину и пытаются завоевать все человечество. В Мюнхене Гитлер объяснил итальянским друзьям, что намерен ликвидировать Чехословакию, поскольку она сковывает сорок немецких дивизий и связывает ему руки в отношениях с Францией. — Наступит время. — добавил фюрер, — когда мы вместе схватимся с Англией и Францией. Лучше, если это произойдет, пока мы с дуче стоим во главе наших стран и пока мы еще молоды и полны энергии. Чемберлен и Даладье тоже прибыли в Мюнхен. Встреча началась 29 сентября в полдень в партийном доме в центре Мюнхена и продолжалась до вечера. Присутствовать на банкете британская и французская делегации отказались. После десяти вечера лидеры четырех государств и их советники встретились вновь. Они закончили работу в половине второго ночи: подписали совместную декларацию. Фюрер оказался прав. За столом переговоров Гитлер легко получил все, что требовал. Чехословакию лишили Судетской области, где чехи соорудили мощные оборонительные укрепления. Теперь страна была беззащитной… Немецкие войска получили право войти в Судетскую область, которая отныне именовалась Судетенланд. Международная комиссия, которую предполагалось создать, должна была решить чисто технические вопросы. Плебисцит предполагалось провести в районах, которые займет вермахт, так что результат нетрудно было предугадать. Через месяц Конрад Генлейн был назначен имперским наместником и гаулейтером Судетенланда. В конце войны он попадет в плен к союзникам и покончит с собой в лагере… "Я был очень зол на тех, кто выступал за сопротивление Гитлеру в связи с Чехословакией, — вспоминал французский философ Раймон Арон, — и выдвигал следующий основной аргумент: "Сопротивляться Гитлеру — это наилучший способ избежать войны". Я говорил: "Может быть, но кто его знает?" Мюнхенское соглашение не делало нам чести. Воспротивиться в тридцать восьмом году домогательствам Гитлера означало бы риск войны. Но была бы развязка войны в тридцать восьмом предпочтительнее ее развязки в тридцать девятом? Неизвестно… Существовала еще и другая трудность: притязания немцев не являлись полностью необоснованными. Судетские немцы были немцами. Но стоило ли вести мировую войну за то, чтобы эти немцы остались в пределах Чехословакии?" Невил Чемберлен улетел домой. Возвращение его было триумфальным. Толпы собирались, чтобы приветствовать главу правительства. Он побывал в Букингемском дворце, где отчитался перед королем, потом созвал заседание кабинета министров. В резиденции премьер-министра, на Даунинг-стрит, Невил Чемберлен подошел к окну и торжествующе потряс документом с подписью Гитлера: — Друзья мои, второй раз в нашей истории мы привозим из Германии почетный мир. Я верю, что это мир на многие годы. Чемберлена в Мюнхене интересовала вовсе не судьба Чехословакии. Когда основные вопросы были решены, он предложил фюреру подписать короткое двустороннее заявление. В нем говорилось о "желании двух народов никогда не воевать друг с другом". Подпись фюрера Чемберлен и счел гарантией мира. Принц Филипп Гессенский был доверенным лицом между Гитлером и Муссолини. Принц женился на одной из дочерей итальянского короля (другая дочь была женой болгарского царя Бориса). Принц Гессенский рассказал итальянскому министру Чиано, как после мюнхенской конференции Чемберлен попросил фюрера о встрече один на один. Он вытащил из кармана лист бумаги и сказал фюреру, что это проект документа, который ему совершенно необходим для объяснений в парламенте. Гитлер подписал заявление не думая. Галеаццо Чиано пересказал эту историю дуче. — Объяснения излишни, — констатировал Муссолини. — Умирающему от жажды не отказывают в глотке воды. Дуче лучше понимал фюрера, чем британский премьер. Был ли Адольф Гитлер доволен Мюнхенским соглашением? Своим адъютантам он сказал о Чемберлене: — Этот парень испортил мне въезд в Прагу! Гитлер хотел въехать в оккупированную Прагу во главе наступающих войск. Ему пришлось отложить это удовольствие. С самого начала он знал, что не удовлетворится Судетами. Что касается бумаги, которую он подписал по просьбе британского премьера, то фюрер ее и в грош не ставил. Генерал-майор Георг Томас, начальник экономического управления вермахта, записал в дневнике: "День мюнхенской конференции. По телефону я получил инструкцию: отныне все усилия на подготовку войны против Англии. Срок — 1942 год!" С невиданной наглостью фюрер сказал, что условием хороших отношений должно быть сохранение нынешнего британского правительства. Гитлер предупредил, что если к власти в Лондоне придут Энтони Иден, Уинстон Черчилль или Альфред Дафф Купер, то это закончится войной. В 1947 году один историк спросил Эдуарда Бенеша, почему он все-таки не стал сопротивляться и сдал Гитлеру страну без боя? Президент Чехословакии мог бы ответить, что его армия была слишком слаба для войны с вермахтом. Бенеш подошел к окну, распахнул окна и, указав на красивейший вид Праги, произнес: — Вот почему мы уступили без боя! В Лондоне палата общин три дня обсуждала мюнхенские договоренности. Альфред Дафф Купер ушел в отставку с поста первого лорда адмиралтейства. Он получил возможность высказаться первым: — Я, по-видимому, разрушил свою политическую карьеру. Но это мелочь. Я сохранил нечто более важное. Я могу ходить с высоко поднятой головой. Еще несколько депутатов назвали соглашение с Гитлером позором. На третий день дебатов высказался Уинстон Черчилль: — Мы потерпели полное поражение. Франции нанесен еще больший ущерб, чем нам. Он один в те дни предсказал трагическую судьбу Чехословакии и самой Англии: — Не думайте, что это конец. Это только начало. Это первый глоток горькой чаши, которую нам предстоит испить, пока к нам не вернутся моральное здоровье и мужество, мы не восстанем за свободу, как в былые времена. Мюнхенское соглашение четырех держав было ратифицировано британским парламентом. Триста шестьдесят шесть голосов за, сто четырнадцать против. Уинстон Черчилль оказался прав. Проявив слабодушие и нерешительность, британские политики обрекли своих сограждан на смерть и страдания. Осенью 1938 года Франция и Англия могли совместными усилиями разгромить вермахт и покончить с Гитлером. В мае 1940 года они потерпят полное поражение, Франция будет оккупирована. Британия останется один на один с вермахтом. Бомбардировки британских городов, прежде всего Лондона, продолжатся пять лет. Погибнут тридцать тысяч лондонцев, сто тысяч домов будут разрушены до основания. Капитуляция Чемберлена в Мюнхене в последнюю минуту сорвала попытку нескольких старших офицеров вермахта избавить Германию и весь мир от Гитлера. Генералы не решились выступить. Гитлер сделал то, что казалось невозможным: восстановил армию, включил в состав рейха Саар, Австрию и Судеты. Гитлер осуществил мечту немецких националистов — создал Великую Германию и решил задачу, с которой не справился даже Бисмарк. Гитлер добился такого успеха — и без единого выстрела! Генералы капитулировали, объяснив свою нерешительность невозможностью выступить против великого фюрера, который брал верх над любыми другими государственными деятелями и получал то, что хотел. В Берлине уже наступило 15 марта 1939 года, когда новый президент Чехословакии Эмиль Гаха, привезенный в здание имперской канцелярии, подписал документ, составленный немецкими дипломатами: "Президент чехословацкого государства доводит до сведения германского правительства, что в целях достижения умиротворения он, будучи в полной памяти и здравом уме, вручает судьбу чехословацкого народа и всей страны фюреру и германскому рейху". Чехословакия превратилась в автономный район Богемия и Моравия, который перешел под протекторат Германии. Престарелому Эмилю Гахе стало плохо. Вызвали врача, который сделал ему укол. Фюрер оставил бывшего судью Гаху президентом марионеточного государства. После крушения фашизма Гаха будет арестован и умрет в пражской тюрьме… В четыре утра из своего кабинета вышел совершенно счастливый Гитлер. Он сказал своим секретарям Кристе Шрёдер и Герде Дарановски, которые всю ночь дежурили в своей комнате: — Так, детки, теперь поцелуйте меня. Это самый прекрасный день в моей жизни. Мне удалось то, к чему мы стремились столетиями. Мне удалось объединить Чехию с Германией. Я войду в историю как величайший из немцев. Началась оккупация всей Чехословакии. Политика умиротворения нацистской Германии скоропостижно скончалась, и уже не оставалось ни времени, ни возможности провести вскрытие и выяснить причины смерти. В восемь утра, когда президент Гаха спал, Гитлер сел в свой поезд и поехал на юг. В три часа дня фюрер вместе со всей свитой пересел на машины и на любимом "мерседесе" въехал в оккупированную Прагу. Три самолета "Юнкерс-52" из правительственного авиаотряда перегнали туда же на тот случай, если Гитлер пожелает вернуться на самолете. Пражане мрачно смотрели на проезжающего Гитлера, хотя в Чехословакии было некоторое количество немцев, видимо довольных оккупацией. 16 марта Гитлер объявил о создании протектората Богемия и Моравия: "Тысячу лет провинции Богемия и Моравия принадлежали к жизненному пространству германского народа". Имперским протектором он назначил Константина фон Нейрата, недавнего министра иностранных дел. Из Праги Гитлер отправился в Брно, оттуда в Вену… Накопившаяся в нацистском государстве агрессия не разрядилась в войне из-за Судет, а трансформировалась в злобную антисемитскую кампанию, которая началась летом тридцать восьмого и достигла кульминации в ноябре, во время "хрустальной ночи", всегерманского еврейского погрома, трагедии, не имевшей прецедента в западноевропейской истории. Ведомство госбезопасности уверяло, что причиной погромов стало непатриотичное, подрывное поведение еврейского населения во время кризиса. Германские власти утверждали, что опасно держать внутри страны пятую колонну. Поэтому в конце октября 1938 года выслали из страны семьдесят тысяч польских евреев, которые давно переселились в Германию; их увели из дома, посадили на поезд и отправили в сторону польской границы. Там эсэсовцы забирали у них деньги, избивали и заставляли переходить границу. Поляки позволили им пересечь границу, но разместить людей, оставленных без гроша, было негде, да и неохота было ими заниматься. Беженцы ночевали в стогах сена, под деревьями. Семье Гриншпан удалось отправить сыну, Гершелю, открытку с описанием того, что с ними происходит. Гершель Гриншпан два года учился в Париже. Он хотел привлечь внимание всего мира к страданиям несчастных людей. Пришел в германское посольство в Париже и выстрелил в первого попавшегося немецкого дипломата. Это стало поводом для массового погрома, организованного властями по всей стране. Появление нацистов в Австрии 11 марта 1938 года означало, что для евреев в Австрии разверзлись врата ада. Даже многие немцы были поражены всплеском ненависти к евреям на австрийской земле. Началась массовая ариезация еврейской собственности. Немцы с удовольствием воспользовались возможностью поживиться за чужой счет и задешево приобрести хорошие предприятия. Евреям принадлежала небольшая часть и капиталов, и бизнеса — в основном в мелкой торговле, текстильной промышленности. Ариезация изменила вывески на торговых улицах Берлина и Вены, где появились новые владельцы, но на положении немецкой экономики не сказалась. Представление о том, что евреи господствуют в экономике и банковском деле, оказалось мифом. Ариезация ничем не помогла экономике страны. Во время "хрустальной ночи" 9 ноября 1938 года убили девяносто человек, десятки покончили с собой. СС посадили в лагеря примерно тридцать тысяч евреев. Герман Геринг остался недоволен "хрустальной ночью". 12 ноября он выговаривал подчиненным: — Хватит с меня демонстраций! Они вредят не евреям, а мне, отвечающему за немецкую экономику. Особенно Геринг был возмущен тем, что толпы крали драгоценности и меха в разгромленных магазинах, разбили бесчисленное количество витрин: — Да лучше бы вы двести евреев убили, чем упустили такие ценности! Если бы правительство Германии хотело избавиться от своего еврейского населения, оно могло бы отменить налог на эмиграцию. Но в Берлине не хотели упускать возможность заработать, поэтому беженцев выпускали нищими, отобрав у них все имущество и все накопления. Еврейская эмиграция из страны составляла двадцать тысяч человек в год. Это означало, что Германия останется без евреев только к концу сороковых. Президент Имперского банка Яльмар Шахт выдвинул новую идею: получить от "международного еврейства" заем в полтора миллиарда марок, под который Германия вышлет всех своих евреев. Представление нацистов о существовании всемирной еврейской финансовой организации было антисемитским мифом, но даже такие образованные люди, как Шахт, убедили себя в том, что таковая существует. А в реальности некому было выкупить евреев из Германии… Сформировавшаяся антигитлеровская коалиция казалась нацистам явным доказательством существования единой организации всемирного еврейства, которая управляет западными державами. В реальности против Третьего рейха мировое общественное мнение восстановили нацистские преступления. "Хрустальная ночь" была поворотным моментом. Даже лорд Галифакс пересмотрел свое отношение к Германии и отказался от политики умиротворения. Особенно резко реагировало американское общественное мнение. Немецкий посол в Соединенных Штатах Ханс Генрих Дикхофф сообщал в Берлин, что его работа по защите немецких интересов становится невозможной. 4 января 1939 года президент Франклин Делано Рузвельт обратился к стране с посланием, в котором связал внешнюю политику с моральными ценностями. Он говорил об опасности, которая исходит от стран, "где не существует ни демократии, ни религии".Недоступный народный автомобиль
Следующий шаг к мировой войне Гитлер сделал, милитаризовав германскую экономику. Это оказалось тяжелой задачей. Перед Второй мировой войной экономический уровень Европы определяла не Германия, а Великобритания, которая к началу XX века была первым на континенте индустриальным государством с преобладающим городским населением. Валовой национальный продукт Англии и Франции (суммарный) в 1939 году превосходил ВНП Германии и Италии на шестьдесят процентов. Немцы постоянно сравнивали себя с англичанами, но Германия проигрывала в сравнении с Англией, где были более высокий уровень жизни и более развитая экономика. Немцы в Третьем рейхе жили, мягко говоря, не богато. Главным в рационе питания рабочих был картофель, сравнительно недорогой. Относительно дешевы были яйца. Зато килограмм сала — это уже половина зарплаты за день. Очень дорогим было масло. Значительную прореху в бюджете рабочего проделывало пиво. Повседневный рацион состоял из картофеля, хлеба, капусты, свинины. Немцы пили много кофе и много курили. Все это съедало половину зарплаты. Если учесть плату за квартиру, то на приобретение одежды, билетов на транспорт, на медицину и образование оставалось совсем мало. Покупка и ремонт одежды были очень серьезным расходом. Поход за костюмом для отца семейства оставлял всю семью без денег. В тридцатых годах уровень жизни в Германии был вдвое ниже, чем в Соединенных Штатах, и на треть ниже, чем в Англии. Привычные для американских рабочих просторные квартиры с отдельной ванной комнатой и водопроводом были недоступны для немецких. Миллионы немцев жили стесненно — по три-четыре человека в одной комнате без ванной, кухни и электричества. Если машина, холодильник, радио уже становились нормой для американцев, то в Германии этими достижениями цивилизации наслаждалась только элита. В Германии не было такого среднего класса, как в Англии и в Соединенных Штатах. Немцы завидовали англичанам, считали, что живут в нищете рядом с богатыми англичанами. Отставание Германии в первую очередь порождалось обширным и неэффективным сельским хозяйством и низким уровнем сектора обслуживания. В Германии пятнадцать миллионов человек все еще зарабатывали на жизнь ремеслами и сельским хозяйством. Улучшение жизненного уровня требовало бы серьезного экономического роста в течение длительного периода времени, что должно было привести к росту зарплат и снижению цен на предметы потребления. Но в Германии тридцатых годов не верили в возможность экономического прогресса, были разочарованы послевоенными трагедиями, когда даже люди с дипломами не могли найти работы. Немцы всегда много трудились, много откладывали, создавали новые технологии и все равно не могли разбогатеть. Они просто не верили, что нормальный ход экономического развития приведет их к процветанию. Они доверились Гитлеру, который уверял, что только присоединение новых территорий и источников сырья могут сделать Германию богатой. А для начала нужно до минимума сократить импорт и запретить иностранным компаниям торговать на немецких рынках. 2 февраля 1933 года Гитлер впервые обратился к народу в роли главы правительства. Он говорил о том, что задача его правительства — восстановить потерянное в результате капитуляции Германии в ноябре восемнадцатого и последовавшей за этим коммунистической революции. Он обещал помочь сельскому хозяйству, создать новые рабочие места, позаботиться о системе здравоохранения и пенсиях. А 3 февраля Гитлер держал речь перед генералами на квартиреглавнокомандующего сухопутными войсками Курта фон Хаммерштайн-Экворда. Он говорил жестко: — Экономика! Крестьянин должен быть спасен. Повышение экспорта в будущем ничего не даст. Емкость рынков мира ограниченна, а производство повсюду избыточно. Единственная возможность снова частично сократить армию безработных в освоении новых земель. Жизненное пространство для немецкого народа слишком мало… Гитлер и его партия сделали упор на создание рабочих мест. Но, придя к власти, они свою программу не выполнили. Они преследовали другие цели: вооружение, отказ от выплаты долгов и помощь отсталому сельскому хозяйству. От своего предшественника на посту канцлера Курта фон Шляйхера Гитлер получил полностью подготовленную программу создания рабочих мест, на которую было ассигновано шестьсот миллионов марок. Ни одна марка не была еще израсходована. Весь капитал достался нацистам. Гитлер начал с расходования денег, найденных в бюджете ненавидимым им Шляйхером. Безработным эти деньги не достались. Треть суммы ушла военным, треть — влиятельному аграрному лобби на мелиорацию. Исключительно в пропагандистских целях 28 мая 1933 года кабинет министров одобрил, а 1 июня обнародовал "Первый закон о сокращении безработицы". Имелось в виду начать строительство дорог, домов. А денег в бюджете уже не было! Включили печатный станок, что привело к сильнейшей инфляции, зарплаты быстро обесценивались. Инфляция была скрытым налогом на население, который люди не замечали, потому что пропаганда сообщала о появлении новых рабочих мест. Больше других на этом поприще преуспел гаулейтер Восточной Пруссии Эрих Кох, бывший железнодорожник и старый партийный работник. Восточная Пруссия, отсталый сельскохозяйственный анклав, отделенный от Германии польским коридором, насчитывал сто тридцать тысяч безработных. Через полгода после прихода нацистов к власти, 16 июля 1933 года, Эрих Кох провозгласил Восточную Пруссию свободной от безработицы. Министр народного просвещения и пропаганды Йозеф Геббельс трубил об успехах: сто с лишним тысяч немцев получили работу как зримое воплощение энергии национального социализма. Но "битва за рабочие места" в Восточной Пруссии была, как сейчас сказали бы, чистой воды пиар-проектом. Сельскохозяйственная область нуждалась в примитивном и дешевом труде. Правая рука Геббельса в ведомстве пропаганды Вальтер Функ, журналист по профессии, выбрал Восточную Пруссию в качестве самого успешного примера действенной социальной политики нацистов. День Гитлера начинался с доклада Ханса Ламмерса, начальника имперской канцелярии, и информационной сводки Вальтера Функа, который знакомил канцлера с утренними новостями. "Вальтер Функ, — вспоминал Эрнст Ханфштенгль, ведавший в аппарате партии отношениями с иностранными журналистами, — был хорошим финансовым журналистом. Его слабостью была выпивка. Функ часто появлялся, страдая от чудовищного похмелья. Если на вопрос Гитлера о каких-то последних событиях он отвечал: "Мой фюрер, этот вопрос еще не созрел для обсуждения"", это означало, что у него еще двоится в глазах и он не может даже прочитать собственную сводку". Руководство партии поддержало инициативу Эриха Коха. Глава прусского правительства Герман Геринг нажал на федеральное министерство финансов, и самые большие деньги пошли в Восточную Пруссию, область, где было всего около двух процентов всех безработных страны. Что же сделал гаулейтер Эрих Кох? Он согнал безработных в так называемые "товарищеские лагеря", где превратил всех, в том числе квалифицированных рабочих, в землекопов. Заодно уполномоченные Германского трудового фронта (созданного вместо распущенных профсоюзов) проводили с ними интенсивные политзанятия. Кох умудрился даже один из первых концлагерей для противников режима записать в центр ликвидации безработицы… Старания Коха поставили в пример другим гаулейтерам. Между партийными секретарями по всей стране началось соревнование. Но рапорты об успехах являлись дутыми. Сильная безработица была среди металлургов и служащих. Они не желали копать землю или идти на стройку. Поэтому безработица реально сократилась только в сельских районах, а не в промышленных центрах. Деньги из бюджета текли на военные нужды и строительство нужной армии инфраструктуры. Автобаны занимают особое место в нацистской мифологии. Нацистское руководство никогда не рассматривало строительство дорог как метод ликвидации безработицы. Дороги строились как средство централизации страны и как коммуникации, нужные вооруженным силам. В 1933 году только четверть немецких дорог имели твердое покрытие, необходимое для движения автомобильного транспорта. В 1934 году строительство автобанов было возложено на Фрица Тодта, инженера и старого члена партии. Фриц Тодт учился в Высшем техническом училище в Мюнхене, после Первой мировой войны получил степень доктора. На фронте был военным летчиком. После войны руководил фирмой, занимавшейся дорожным строительством. В январе 1923 года вступил в партию, в штурмовые отряды и в национально-социалистический боевой союз немецких архитекторов и инженеров. В июле 1933 года Гитлер назначил его генеральным инспектором немецких дорог и поручил строительство автобанов. Так появилась военно-строительная организация Тодта. Германия боялась войны на два фронта, как это произошло в Первую мировую. Автобаны давали возможность перебрасывать войска с одного фронта на другой без промедления. Фриц Тодт представил план строительства шести тысяч километров новых дорог и попросил на это пять миллиардов марок. Обещал, что после прокладки запланированных им дорог триста тысяч солдат можно будет перебросить с фронта на фронт всего за две ночи. Без работы и зарплаты в Германии сидели те же четыре миллиона. Но политически проблема была решена, потому что все решили, что безработных больше нет. И по сей день уверенно говорят, что Гитлер избавил страну от безработицы, начав строительство шоссейных дорог. В реальности гаулейтеры быстро убедились в том, что борьба за новые рабочие места мало интересует Гитлера. Он думал только о перевооружении. После декабря 1933 года вообще ни одной марки не было выделено на создание новых рабочих мест, хотя гаулейтеры, которые еще ничего не поняли, бомбардировали Берлин депешами, доказывая, как важно дать им денег для укрепления привлекательного образа новой власти. Важно заметить, что в 1933 и 1934 годах в немецкой экономике, как и во всем мире, шел естественный процесс восстановления после длительного кризиса. Главным двигателем оживления экономики было не государство, а частные инвестиции, прежде всего в строительство. Вот почему быстро сокращалась безработица в черной металлургии и металлургической промышленности, производстве строительных материалов и выпуске текстиля. Но вот что странно. И через полгода после начала подъема в Германии не произошло ожидаемого роста потребления, как это обычно случается при экономическом оживлении. Почему этого не произошло? В 1933 году, после прихода нацистов к власти, упали реальные зарплаты, а цены на продовольствие стали расти. В 1935 году валовой национальный продукт Германии достиг уровня 1928 года. Это свидетельствовало о быстром подъеме. Но люди жили хуже, чем в те годы в Веймарской республике. Это доказывает, что нацистское правительство не вправе приписывать себе какие-то заслуги. Если бы еще существовала республика, достижения были бы более впечатляющими. Социальная политика нацистского государства была основана на обещании повысить уровень жизни путем создания народного автомобиля, народных квартир, народного холодильника, а также народного граммофона, народного велосипеда и народной швейной машинки… Прилагательное "народный" настолько широко вошло в обиход, что совет по рекламе ввел запрет на его несанкционированное использование. Но большинство "народных продуктов" оказались неудачными. В первую очередь из-за низкой покупательной возможности немцев. Только проект народного радио оказался удачным. В стране с населением в шестьдесят шесть миллионов было всего четыре с лишним миллиона радиоприемников. А радиоприемники были важны для пропаганды. Так что всего только четверть семей могла услышать фюрера. Проблема состояла в цене — самый дешевый стоил больше ста марок, немыслимые деньги для рабочих. В мае 1933 года министерство пропаганды сговорилось с производителями о создании очень дешевого приемника, который смог бы принимать и берлинские радиостанции, и мощные местные. Его назвали "народный радиоприемник-301" (в честь дня прихода Гитлера к власти тридцатого числа первого месяца). Определили цену —. 76 марок. Но и она была большой. Договорились о продаже в кредит — первый платеж семь марок двадцать пять пфеннигов. Вот тогда приемники стали раскупать. Больше других разбогател крупнейший производитель радиоприемников "Телефункен". В 1937 году цену снизили до 59 марок. В городах приемники были очень распространены, но на селе еще считались роскошью. В 1938 году только половина немецких семей могла позволить себе радио. В Англии — 68 процентов, в Соединенных Штатах — 84 процента. В 1939 году выпустили новую модель — всего за 35 марок. Немцы иронически именовали ее "глоткой Геббельса". За год продали миллион приемников. За такую же цену за границей можно было купить куда более мощную и современную машину. Но страна была закрыта для импорта потребительских товаров. Власти устраивало и то, что отечественные приемники плохо принимали иностранные станции, немцы не могли слушать "враждебную пропаганду". А вскоре слушать иностранное радио стало уголовно наказуемым преступлением. Символом современного уровня жизни Гитлер считал автомобиль. Он стал первым канцлером, который открыл Международное автомобильное шоу в Берлине. Но машина оставалась абсолютной роскошью для немцев. В 1932 году в Берлине с населением четыре миллиона человек была всего тысяча машин. В апреле 1933 года отменили налог на новые автомобили — самый высокий в Европе (он в десять раз превышал налог в Соединенных Штатах). В 1938 году число машин в Германии составило миллион двести тысяч. Тем не менее автомобиль оставался недоступной роскошью. При нацистах лишь небольшая часть машин находилась в частном пользовании. Остальные принадлежали вооруженным силам или были служебными автомобилями государственных чиновников. Зарплата не позволяла немцу ни купить машину, ни платить за дорогой бензин. Бензин стоил вдвое дороже, чем в Америке, и вдвое дороже его реальной стоимости. Такова была сознательная государственная политика — цена на импортный бензин должна была превышать высокую стоимость производимого внутри страны синтетического бензина, чтобы его владельцы получали еще и прибыль. Кроме того, пошлина на импортный бензин дала в 1936 году министерству финансов 421 миллион марок, это треть всех денег, полученных таможней. Но Гитлер жаждал моторизации. 7 марта 1934 года по случаю второго Международного автомобильного шоу он объявил не только о национальной топливной программе, но и о намерении создать народный автомобиль — "фольксваген". Он хотел получить машину с двигателем в тридцать лошадиных сил, с салоном на четыре человека, стоимостью в тысячу марок. Автомобильные компании не могли сделать такую машину всего за тысячу марок. Не говоря уже о другой проблеме — где взять бензин и резину для покрышек? Тем не менее, чтобы не злить власти, "Даймлер-Бенц" и другие компании объединились, чтобы под руководством Фердинанда Порше разработать требуемую модель. Пессимисты недооценили целеустремленности Гитлера и амбиции Порше. В 1935 году Порше приступил к испытаниям прототипа народного автомобиля. Но снизить цену до требуемой Гитлером и он не мог. Ниже 1400 марок она не опускалась (производители утверждали, что в реальности она стоит тысячу шестьсот). Гитлер ни о чем не хотел слышать. В январе 1936 году Фердинанд Порше пригласил Гитлера посмотреть на испытания народного автомобиля. 11 июля 1936 года в Оберзальцберге фюрер объявил, что немцы получат машину. Причем для этого нужно построить отдельный завод, который будет выпускать триста тысяч автомобилей в год. Итальянские фашисты с пренебрежением (или с завистью) следили за большим представлением, устроенным в Германии вокруг "маленького народного автомобиля". Бенито Муссолини заметил, что это только усилит уже существующий среди немцев гедонизм и сделает народ еще менее готовым к войне: — Если ты делаешь свой народ буржуазным, ты одновременно делаешь его пацифистским. Американец Генри Форд был пионером современного конвейерного производства, которое позволяло организовать массовое производство при сравнительно низких издержках. Его примеру можно было последовать. Но ни фордовские высокие зарплаты своим рабочим, ни низкие цены на фордовские машины были немыслимы в тогдашней Европе. Поэтому как коммерческое предприятие "народный автомобиль" был невозможен. Проект можно было осуществить только как общегосударственное дело, скажем на средства Германского трудового фронта. Основатель компании "Байерише моторверке", ныне известной как БМВ, Франц Йозеф Попп предложил организовать выпуск машины как бесприбыльное производство, то есть получить освобождение от налогов. Глава Германского трудового фронта Роберт Лей подхватил эту идею. 28 мая 1937 года Фердинанд Порше и его сотрудники образовали компанию по производству "народного автомобиля". Годом позже началось строительство завода. В октябре 1938 года Гитлер удостоил Фердинанда Порше, как и Фрица Тодта, Вилли Мессершмитта и Эрнста Хейнкеля, государственной премии. Но главный вопрос оставался без ответа: как выпускать машину по цене, доступной большинству немцев? Реальная стоимость автомобиля составляла две тысячи марок. Если продавать ее по назначенной Гитлером цене в девятьсот девяносто марок, то как финансировать убыточное производство? Совокупные ежегодные взносы членов Германского трудового фронта составляли двадцать миллионов марок. Для строительства завода нужно было двести миллионов. Но Германский трудовой фронт, который наследовал все имущество профсоюзов, располагал активами в пятьсот миллионов марок. Поэтому первые пятьдесят миллионов марок собрали путем продажи имущества, принадлежавшего профсоюзам. Еще сто миллионов выручили, опустошив банк трудового фронта и кассу социального страхования. Иначе говоря, на финансирование программы строительства автомобиля пожертвовали сбережения немецких трудящихся. Будущие владельцы машин должны были регулярно вносить на депозит в трудовом фронте по пять марок (они не имели права на проценты, которые доставались трудовому фронту). Когда сумма достигала семисот пятидесяти марок, они получали право на машину. Кроме того, еще надо было купить страховку на два года стоимостью в двести марок. Двести семьдесят тысяч немцев подписались на машину. Трудовой фронт собрал к концу войны на своих депозитах почти три сотни миллионов марок. Деньги сгорели в послевоенной инфляции. Ни один немец не получил "фольксваген". Все автомобили, произведенные на заводе Фердинанда Порше, пошли на военные и партийные нужды. Только в шестидесятых годах немцы, вложившие деньги в "народный автомобиль", получили компенсацию. В Германии катастрофически не хватало жилья. Дефицит составлял миллион или даже два миллиона квартир. Обычно рынок регулирует спрос и предложение. Если нужно жилье, оно строится. Но в республике существовала система контроля над ценами на жилье. В годы тяжелого кризиса и огромной инфляции это помогло предотвратить массовое выселение и появление армии бездомных. Но одновременно контроль над ценами сделал невыгодным строительство нового жилья. В 1927 году обследование в городах Германии показало, что владельцы каждой шестой квартиры вынуждены сдавать угол и пускать к себе постояльцев, чтобы немного подзаработать. Ютились по две семьи в одной комнате. Когда экономическая ситуация улучшилась, в 1932 году развернулась активная программа жилищного строительства — это еще были деньги республики. Если в веймарской Германии сорок с лишним процентов ассигнований на жилье шло из бюджета, то при Гитлере только восемь процентов. Гитлер хотел, чтобы немцы обзаводились квартирами на свои. Один из основателей нацистской партии и ее первый идеолог Готфрид Федер короткое время был заместителем министра экономики и имперским комиссаром по поселениям. Он выдвинул грандиозную программу переселения трудящихся из крупных городов, рассчитанную аж до восьмидесятых годов. От десяти до пятнадцати миллионов немцев он собирался отселить в небольшие поселки. Но немного нашлось желающих перебраться в дома, построенные из очень дешевых и плохих материалов, без отопления, электричества и водопровода. Министерство труда выдвинуло программу строительства "народных квартир", обещая рабочим дешевое жилье. Центральное отопление, горячую воду и ванные комнаты опять же вычеркнули из проектов как непозволительную роскошь. Электричество — только для освещения. Площадь — не более сорока двух квадратных метров. Но выяснилось, что цена и таких квартир превосходит финансовые возможности рабочих семей. Как и в истории с "фольксвагеном", гитлеровский режим не мог преодолеть разрыва между желанием немцев достичь определенного уровня жизни и их материальными возможностями. Все это не было сюрпризом для нацистского руководства. Гитлер и не собирался развивать экономику так, чтобы немцы много зарабатывали и все блага жизни становились им доступными. Вожди рейха видели иной путь — завоевание жизненного пространства, для чего нужны не квартиры и не личные автомобили, а сильная армия. Пушки должны были стать источником масла — за счет присоединения чужих богатых земель. Перевооружение рассматривалось как вклад в будущее процветание страны.Памятка танкисту
В январе 1933 года долги Германии составляли девятнадцать миллиардов марок, половину надо было вернуть Соединенным Штатам. Америка стала главным кредитором Германии. Чтобы обслуживать такой долг, немецкий экспорт должен был на хмиллиард марок превышать импорт. Казалось бы, немцам стоило ратовать за либерализацию мировой торговли. Вместо этого звучали голоса, призывавшие к закрытию границ для импортных товаров. Президент Имперского банка Яльмар Шахт предложил план полной централизации внешней торговли: весь импорт поставить под государственный контроль. Гораций Грили Яльмар Шахт родился в 1877 году в американо-немецкой семье. Он получил отличное образование. Сначала был журналистом, затем успешным бизнесменом. В 1914 году, после начала Первой мировой, ему поручили участвовать в управлении оккупированной кайзеровскими войсками Бельгией, но в следующем году сместили после обвинений в коррупции. Он возглавил Национальный банк и много заработал на гиперинфляции. Яльмар Шахт был умелым банкиром. У него образовались широкие связи в американских финансовых кругах. Но Шахт принадлежал к тем, кто полагал, что национальные чувства немцев оскорблены условиями Версальского мира. Он не считал окончательной границу с Польшей и говорил о возвращении отнятых у Германии колоний. Девальвация доллара уменьшила немецкий долг перед Соединенными Штатами, но торговый баланс Германии был ужасен. Яльмар Шахт получил от правительства право просто прекратить выплаты по долгам. Ситуация с валютой в 1934 году ухудшилась настолько, что выезжающим из рейха за границу обменивали не больше пятидесяти марок в расчете на один месяц. Евреи, люди левых и либеральных убеждений бежали из нацистского государства. Чтобы помешать им уехать с деньгами, ввели налог на уезжающих. Люди не могли заплатить, вынужденно оставались в нацистской Германии и потом погибли в концлагерях. Немецкая экономика не могла существовать без импортных поставок. Немцы привыкли пить молоко и есть свинину. Содержание большого поголовья скота требовало закупок богатых протеинами кормов. Девятнадцать миллионов немецких хозяйств не в состоянии были обеспечить население страны мясом, молоком и маслом. Промышленность нуждалась в железной руде, поставляемой из Скандинавии. Сама Германия в избытке имела только уголь. Растущий воздушный флот и автомобили жгли бензин, то есть нефть, и нуждались в покрышках из импортного каучука. Перед министерством экономики стояла еще одна задача — производство синтетического волокна, что избавило бы страну от необходимости импортировать хлопок и шерсть. В августе 1934 года Гитлер лично проверял качество образцов синтетической ткани. Контроль над производством он поручил своему экономическому советнику Вильгельму Кеплеру. Имперский банк и министерство экономики уменьшили выдачу валюты импортерам. Это породило страх перед новым сокращением производства и безработицей. Причем нацистские власти, как это случается в тоталитарных государствах, дискриминировали собственных граждан, или, попросту говоря, их ограбили. Немцы — владельцы ценных бумаг получали тридцать процентов от того, что имели британские кредиторы. 14 июня 1934 года глава банка Шахт объявил о приостановке всех выплат по долгам. Внешняя торговля могла вообще остановиться. В ответ Англия ввела санкции против Германии. Англия была главным покупателем немецкого экспорта и, следовательно, главным источником твердой валюты. Англия же служила основным поставщиком жизненно необходимого сырья. Торговая война была катастрофой для немецкой экономики. Экономика страны и жизни миллионов рабочих зависела от экспорта. Надо заметить, что в мире изменилось отношение к Германии, нацизм вызывал отвращение, люди отказывались от немецких товаров. Экспорт летом 1934 года упал на двадцать процентов. Подскочила безработица. Министерство экономики и Имперский банк энергично сокращали импорт. Экономика страны поделилась на две. Одна, связанная с военной промышленностью, росла. Вторая, работающая на обеспечение нужд населения, прежде всего текстильная, остановилась в развитии. Два года, начиная с весны тридцать четвертого, в гитлеровской Германии производство товаров народного потребления вообще не росло. Министерство экономики первоначально контролировало потребительские цены — особенно в текстильной промышленности, чтобы немцы не вспоминали о лишениях времен Первой мировой. Но перед министерством поставили более важную задачу: сократить потребление импортных хлопка и шерсти, и ценам позволили расти. Информация о состоянии общественного мнения, которой располагают историки, а это в основном секретные сводки службы госбезопасности (СД), позволяет сказать, что летом 1934 года немцы были серьезно озабочены экономическими проблемами. Миллионы немцев сидели без работы, их семьи жили в нищете. Единственной надеждой в первые три зимы нацистской эпохи была кампания "зимней помощи", в ходе которой самым бедным слоям раздавали еду и одежду. Особенно плохо пришлось занятым в сфере потребления, здесь рабочих переводили на сокращенную неделю, снижая зарплату. В лучшем положении были заводы в Саксонии и Бадене, работающие на экспорт. Очевидна была неспособность режима обеспечить стабильные цены и наличие необходимых товаров. Это вызывало недовольство. Осенью 1934 года в очередях в магазинах или на автобусных остановках, по сведениям службы госбезопасности, звучало откровенное недовольство режимом. Больше всего недовольных было среди рабочих, которых согнали в трудовые лагеря для строительства автобанов. В октябре 1934 года берлинское гестапо арестовало на одной из строек сразу сто сорок смутьянов. Министр пропаганды Йозеф Геббельс не желал слышать неприятные новости о настроениях в обществе. 18 ноября 1934 года он выступал во время первого национального Дня печати перед своими подчиненными: — Я ничего не хочу слышать. Я ничего не хочу видеть. Я ничего не хочу знать. Я знаю, что происходит, и вам незачем мне об этом говорить. Не разрушайте мои нервы. Мне нужна уверенность, чтобы продолжать работать. А для перевооружения создавалась специальная система финансирования с помощью черной кассы. Половина денег, отправленных на военные нужды, даже не находила отражения в бюджете. Рейхсвер получил в 1933 году втрое больше, чем было выделено средств на создание рабочих мест за два года. 14 октября 1933 года Гитлер, выступая по радио, объявил, что Германия выходит из Лиги Наций и не станет участвовать в переговорах по разоружению в Лозанне. Он назвал это решение вынужденным, обвинив западные державы, Францию в первую очередь, в том, что они дискриминируют Германию. Гитлер говорил об этом с присущей ему самоуверенностью. А в реальности в Берлине паниковали. Министр авиации Герман Геринг и министр рейхсвера генерал Вернер фон Бломберг опасались, что Польша и Франция могут двинуть в Германию свои армии, чтобы подавить нацистов. Нацисты готовились к обороне Берлина. Но Париж был парализован собственными проблемами — всплеском активности французских фашистов и уличными схватками. Первая же громкая внешнеполитическая акция удалась Гитлеру, и это заставило замолчать сомневающихся в его политике. Сталин, кстати говоря, с "большим пониманием" отнесся к выходу Германии из Лиги Наций. Глава правительства Вячеслав Михайлович Молотов и секретарь ЦК Лазарь Моисеевич Каганович предложили отменить поездку в Берлин заместителя наркома иностранных дел Николая Николаевича Крестинского. Сталин просто возмутился: "Непонятно, почему должен отпасть вопрос о заезде Крестинского. Какое нам дело до Лиги Наций и почему мы должны произвести демонстрацию в честь оскорбленной Лиги Наций против оскорбившей ее Германии?" Назначенный в июне 1933 года министром экономики Курт Шмитт (до того директор одной из крупнейших страховых компаний) пытался сдерживать программу перевооружения, видя, что в казне нет денег, и понимая, что ускоренный переход на военные рельсы подорвет нормальное развитие промышленности. В марте 1934 года Гитлер пригласил министра экономики Шмитта и главу Имперского банка Шахта в свою альпийскую резиденцию в Оберзальцберге. Курт Шмитт заранее договорился с Яльмаром Шахтом, что они не дадут военным больше пятнадцати миллиардов марок. Но во время встречи с фюрером, когда министр экономики изложил эту позицию, уверенный, что Шахт его поддержит, главный банкир страны патетически воскликнул: — Никаких денег не жалко на жизненно важную для страны цель! Министр экономики Шмитт, который, зная, что штурмовики его ненавидят и считают защитником крупного капитала, щеголял в форме штандартенфюрера СС. Выступая перед немецкими промышленниками, он заговорил о сложности ситуации. — Так что же следует сделать? — задал сам себе вопрос министр. Он не успел ответить. Кровь хлынула из носа, и он упал в обморок, остановившись на полуслове. Представился удобный повод избавиться от не устраивавшего нацистов слишком консервативно настроенного министра. На следующий день газеты сообщили, что Шмитт ушел в отпуск. Яльмару Шахту поручили одновременно исполнять и обязанности руководителя экономического ведомства. Его нельзя было сразу назначить министром, потому что как руководитель Центрального банка он должен был сохранять формальную независимость от кабинета министров. Вызвав в свой кабинет заместителя министра Ханса Поссе, опытнейшего чиновника, Шахт неожиданно спросил: — Вы любите музыку? — Да, конечно, — ответил тот. Саркастически улыбнувшись, Шахт сказал: — Я не так музыкален, но я бываю в Байройте. Новый глава министерства имел в виду знаменитый музыкальный фестиваль в баварском городе Байройте, где жил и творил почитаемый фюрером Рихард Вагнер. Гитлер всегда бывал на этих фестивалях, его примеру следовали все крупные чиновники. Поездка в Байройт свидетельствовала о высоком положении в нацистской номенклатуре. Ощущая поддержку фюрера и военных, Яльмар Шахт утвердил себя главной фигурой в решении экономических вопросов. Судьба немецкой экономики была решена. Вместо того чтобы выйти из кризиса путем развития внешней торговли и сотрудничества со своими основными экономическими партнерами на Западе, Третий рейх взял курс на автаркию, полную самообеспеченность, во имя грядущей войны. В октябре 1934 года Германия вышла из подписанного в 1923 году договора с Соединенными Штатами о торговле и дружбе. Американский экспорт сократился в десять раз, немецкий экспорт — в пять. Немцы искали новые источники сырья и нашли их в государствах Латинской Америки и Юго-Восточной Европы. Чили обещали поставлять селитру и медь. Бразилия — кофе и хлопок. Германская авиапромышленность нуждалась в бокситах для выпуска алюминия. Бокситы можно было импортировать из Венгрии и Югославии. Торговые соглашения были подписаны с Венгрией в феврале 1934 года, с Югославией в мае. Изменилась вся структура немецкого импорта. Статистика тех лет показывает: производство не растет, а импорт постоянно увеличивается. Это означало, что создавались стратегические запасы сырья. Яльмар Шахт внушал своим несведущим в экономике коллегам по кабинету министров: торговые проблемы не решатся, пока Германия не станет мировой державой с мощной армией и океанским флотом. Надо стремиться к этому, остальные проблемы разрешатся сами собой. Равным образом глава государства и правительства Адольф Гитлер не верил, что развитие промышленности и свободная торговля ведут к процветанию страны. Он считал это еврейской пропагандой. Он хотел завоевать огромные пространства с их ресурсами — и при этом избавиться от местного населения, лишних ртов. Гитлер считал, что историю определяет не экономическое развитие, а борьба рас. Это не оставляет возможности для терпения и ожидания. Все равно Германии придется вести борьбу за мировые рынки, так надо быстрее готовиться к сражениям. Яльмар Шахт в мае 1935 года был утвержден еще и уполномоченным по военной экономике. Он ввел плотную систему административного контроля над экономикой, что вело к созданию мощного бюрократического аппарата. Все компании были объединены по отраслям. Эти объединения должны были проводить в жизнь политику министерства экономики и представлять в министерства просьбы и заявки отдельных компаний или отрасли в целом. Задача ведомства Шахта прежде всего состояла в том, чтобы уменьшить зависимость от импорта. Нацисты взяли под контроль использование каждой фирмой импортного сырья. Появились двадцать пять управлений, ведавших жизненно важными направлениями импортных поставок. Запрещалось импортировать все, что может быть произведено внутри страны. Одновременно это избавило немецкого производителя от иностранных конкурентов на внутри-германском рынке. Но немцев лозунг "Покупай отечественное" не радовал. Исчезновение с прилавков импортных товаров совпало с ростом внутреннего потребления и привело к серьезному росту цен. Возник страх инфляции, и министерство экономики назначило известного политика обер-бургомистра Лейпцига Карла Герделера имперским комиссаром по контролю над ценами. Высокие цены и отсутствие конкуренции в ситуации роста потребления создали идеальные условия для больших прибылей. Нацистский режим оказался "диктатурой богачей". Точнее было бы сказать, что власть над экономикой страны оказалась в руках бюрократов из министерства экономики. Нацисты пришли к власти под лозунгом "сильного государства". На практике это означало передачу всей власти чиновникам. Вечером 20 февраля 1933 года президент рейхстага и глава правительства Пруссии Герман Геринг пригласил в свою служебную квартиру крупнейших промышленников и финансистов. Им было обещано, что новый имперский канцлер Адольф Гитлер в узком кругу "разъяснит свою политику". Прибыл двадцать один человек. Среди приглашенных были стальной магнат Фридрих Кристиан Флик, второй человек в химическом концерне "ИГ Фарбен" Георг фон Шницлер, глава крупнейшего концерна и президент имперского объединения германской промышленности барон Густав Крупп фон Болен унд Хальбах, глава Объединенных сталелитейных заводов (второй по значению в мире сталелитейной компании) доктор Альберт Фёглер. Альберт Фёглер был одним из ключевых сотрудников магната Гуго Стиннеса, которому принадлежали угольные рудники и сталелитейные заводы. После смерти Стиннеса в апреле 1924 года Фёглер принял на себя управление его империей и превратился в ключевую фигуру германской тяжелой промышленности… Только Карл Фридрих фон Сименс не принял приглашение Геринга и не приехал на встречу с фюрером. Но в целом капитаны индустрии были слишком слабы, чтобы не соглашаться с новой властью. Гостей встречали Герман Геринг и Яльмар Шахт. Гитлер приехал с большим опозданием. Он занял место во главе стола в большой комнате для переговоров и начал свою речь. Напомнив о тягостных временах после революции 1918 года, заговорил о том, что демократия и либерализм ведут к социал-демократии и коммунизму. После четырнадцати лет разрушения страны настало время ее восстанавливать. Он хотел избавиться от имиджа пивного агитатора, который радует своих пролетарских поклонников обещаниями экспроприировать крупные состояния. Обещал запретить забастовки и создать условия для подъема экономики. — Нет необходимости национализировать немецкую промышленность, — говорил Гитлер, — если можно национализировать народ Германии. Адольф Гитлер не собирался отвечать на вопросы. Он приехал не вести переговоры и договариваться. Он приехал информировать промышленников о своих намерениях. И ему нужны были деньги на выборы. Фюрер намекнул, что намеченные на 5 марта 1933 года выборы в рейхстаг уже ничего не изменят: — Мы находимся накануне последних выборов. Каким бы ни был результат, возврата назад уже не будет. Всем в зале стало ясно, что демократии в стране конец. Кто намерен зарабатывать деньги в Германии, должен договариваться с нацистами. Барон Крупп фон Болен отказался от заготовленной речи. Он сказал, что промышленность, разумеется, понимает необходимость изменения политической ситуации и создания новой власти. Только в сильном и суверенном государстве экономика может развиваться и процветать. После чего Гитлер и Геринг удалились. Остался Шахт. Он предложил создать предвыборный фонд в три миллиона марок для поддержки нацистской партии. В течение трех недель Шахт получил пожертвования от семнадцати различных деловых групп. Химическая компания "ИГ Фарбен" дала четыреста тысяч марок, "Дойче банк" — двести тысяч. Ассоциация горнопромышленников тоже пожертвовала четыреста тысяч. Георг фон Шницлер был произведен в гауптшурмфюреры СА и в "фюреры военной экономики". Альберт Феглер был избран в рейхстаг по списку нацистской партии и назначен имперским уполномоченным по добыче угля в районе Рейн-Вестфалия. "ИГ Фарбен" в награду получила чехословацкие заводы "Шкода" — после захвата страны. Дочерняя компания "ИГ Фарбен", производившая препараты для борьбы с сельскохозяйственными вредителями, прекрасно заработала, поставляя инсектицид "Циклон Б" для уничтожения узников в газовых камерах. Что касается Круппа, то в худшем положении находилась его судоверфь в Киле, которая несла убытки. В Первую мировую здесь строились подводные лодки, в двадцатых годах верфь жила ожиданием новых военных заказов. В августе 1934 года старания Круппа были вознаграждены заказом на строительство шести небольших подлодок, затем последовал заказ на пять эсминцев и на первую серию подлодок проекта U-VII, которые стали главной силой германского подводного флота. Густав Крупп фон Болен унд Хальбах стал президентом "Фонда Адольфа Гитлера", который превратился в постоянно действующий орган для сбора пожертвований на личные нужды фюрера. В 1943 году Крупп передал бразды правления сыну Альфреду, штандартенфюреру СС, президенту Имперского совета вооружений. Но этот фонд уже не играл особой роли в жизни фюрера, овладевшего всей страной. А вот суммы, полученные партией в феврале и марте 1933 года, имели большое значение для партии, чья касса была исчерпана, и помогли ей победить на последних реальных выборах в ее истории. Лидеры большого бизнеса не были очарованы гитлеровской идеологией. Но им понравилось, что Гитлер пообещал сокрушить левых, коммунистов, профсоюзы и покончить с парламентской демократией, за что и попросил предоплату. В Германии формировалась вертикаль власти. Право принятия решений снизу перешло наверх, и эта система вполне устраивала капитанов большой индустрии. Они ведь тоже находились наверху, и никто не оспаривал их положение. В первую очередь они избавились от профсоюзов. С исчезновением профсоюзов промышленникам развязали руки. Нацисты заморозили все зарплаты на уровне лета 1933 года, а этот уровень был значительно ниже уровня 1929 года. Партия позволила предпринимателям самим решать, каким должен быть уровень зарплат. Промышленники были рады работать на внутренний рынок. Интересы большого бизнеса и власти совпали. "ИГ Фарбен" владела активами в полтора миллиарда марок, на ее заводах работали двести тысяч человек. Это была одна из крупнейших в мире частных компаний. Она сильно пострадала из-за мирового экономического кризиса. "ИГ Фарбен" нуждалась в поддержке государства, а Гитлер нуждался в "ИГ Фарбен". Химики компании научились производить взрывчатку и удобрения, что помогло Германии в Первую мировую. После войны лаборатории "ИГ Фарбен" взялись за создание искусственного топлива — своей нефти у Германии не было. В 1928 году "ИГ Фарбен" приступила к строительству производства по переработке угля в бензин. Успех предприятия позволил бы Германии освободиться от зависимости от импорта нефти. В недалеком будущем компания обещала приступить и к промышленному производству синтетического каучука, второго важнейшего ингредиента военных усилий. Но и компания нуждалась в поддержке государства. Нефть в мире не только не заканчивалась, а открывались все новые месторождения — и в Венесуэле, и в Соединенных Штатах (в Калифорнии, Оклахоме и Техасе). В 1930 году мировые цены на нефть резко упали. Вложения "ИГ Фарбен" в искусственное топливо становились неэффективными, ненужными и разорительными. Если думать только о прибылях и убытках, компании следовало отказаться от своей стратегии и своих разработок. Вместо этого она стала искать союза с Гитлером в надежде на высокие импортные пошлины на нефть. Фюрер слыл большим поклонником моторизации. Но вдруг он предпочтет дешевое импортное топливо? Осенью 1932 года представители "ИГ Фарбен" отправились в Мюнхен, где находилось руководство партии. Они убеждали фюрера в перспективах проекта синтетического топлива. Химиков поддержал Альберт Фёглер, глава объединения стали и угля. Он был заинтересован в расширении рынка потребления угля. Он играл на стремлении Гитлера к полной самообеспеченности и обещал производить несколько миллионов тонн синтетического топлива. После прихода нацистов к власти, 10 августа 1933 года, Фёглер информировал профессора-химика Карла Крауха, главу проекта синтетического бензина в "ИГ Фарбен", что заместитель министра авиации Эрхард Мильх готов к сотрудничеству в производстве топлива. Через два дня руководители "ИГ Фарбен" получили подтверждение из министерства экономики — им не следует беспокоиться относительно будущего их завода синтетического бензина: — Мы, национальные социалисты, намерены всячески расширять собственную ресурсную базу. Вот почему мы заинтересованы в производстве бензина из немецкого сырья. С чисто экономической точки зрения, может быть, неразумно производить бензин стоимостью в девятнадцать пфеннигов внутри страны, если на мировом рынке он стоит всего пять пфеннигов. Но мы говорим импортерам: разве вы можете гарантировать мир во всем мире? Для нас, национальных социалистов, помимо экономических резонов существуют еще и военные. Поэтому мы намерены всячески развивать производство бензина из немецкого сырья, обеспечив соответствующие цены и гарантии сбыта… Но завод "ИГ Фарбен" обеспечивал только 350 тысяч тонн топлива в год — слишком мало для растущей военной экономики. Шахт собрал промышленников и объявил, что даже в ситуации низких цен на нефть импорт бензина и нефтепродуктов обходится стране в двести миллионов марок. Шахт настоятельно призвал горнорудные компании, получающие большие прибыли, вложить деньги в синтетический бензин. Добровольно давать деньги никто не хотел. Тогда Шахт решением министерства создал ассоциацию производителей бурого угля. Десять ведущих угольных компаний получили указание 25 октября 1934 года образовать акционерную компанию "Бензин из бурого угля" ("Брабаг"). Каждая компания должна была немедленно выделить по миллиону марок на производство синтетического топлива. Потребовав от остальных угольщиков присоединиться, Шахт пригрозил непокорным большими штрафами, а то и тюремным заключением. Заводы синтетического топлива должны были войти в действие в 1936 году. Работой "Брабаг" ведал Фриц Кранефусс, его отец выпускал в Вестфалии сигары. В войну он служил на флоте. После поражения Германии состоял в так называемых добровольческих корпусах, которые формировались из демобилизованных солдат и офицеров для борьбы с революцией. Потом Кранефусс занялся бизнесом. Он был человеком с большими политическими связями, потому что приходился племянником Вильгельму Кеплеру, экономическому советнику фюрера. Сам Кеплер возглавил наблюдательный совет "Брабаг". Фридрих Флик оказался успешнее многих своих конкурентов. Он создал крупный стальной концерн. Сам он политикой не занимался, но во время Веймарской республики состоял в праволиберальной немецкой народной партии. Она получала от концерна Флика щедрые вливания, но в начале тридцатых партия стала терять свое влияние. Когда концерн в результате мирового экономического кризиса попал в сложное положение, Флик, укрепляя позиции внутри страны, стал оделять деньгами многие партии — от крайне правых до левоцентристских. Нацистам доставалось меньше других. Флик не жаловал Гитлера и его шумливых национал-пролетариев. После встречи с фюрером на квартире Геринга в феврале 1933 года сдержанность Флика в отношении нацистов куда-то улетучилась. Для начала он выделил партии 240 тысяч марок. Генрих Гиммлер сам приехал в контору Флика, чтобы получить деньги. За двенадцать лет Фликпожертвовал партии больше семи с половиной миллионов марок. Это было хорошее вложение капиталов: Пипер с его программой перевооружения озолотил стального магната. Вскоре после прихода нацистов к власти военные предприятия получили первые государственные заказы. В апреле 1933 года Флик отправил председателя наблюдательного совета своих центрально-германских заводов Генриха Коппенберга на совещание в имперское министерство авиации. Там — пока еще это оставалось секретом для страны — промышленникам объявили, что заказы на военные самолеты утраиваются. В декабре было принято окончательное решение. Лейпцигский завод Флика получил деньги и стал трудиться на благо люфтваффе. В 1938 году здесь началось и производство деталей для танкостроения. В 1942 году завод Флика удостоился диплома как "Образцовое военное предприятие". Первый большой заказ на авиабомбы, снаряды для гаубиц и гранаты "Центральная сталелитейная группа Флика" получила в марте 1934 года. Затем пошли заказы от военно-морского флота. Флик зачастил в управление вооружений военного министерства. 15 марта 1934 года он попросился на прием к начальнику экономического штаба вермахта генералу Георгу Томасу, который вскоре возглавит управление военной экономики и вооружений Верховного командования. Фридрих Флик записал в рабочем дневнике: "Интересным было замечание, которое г-н Томас сделал с глазу на глаз и смысл которого в том, что надо различать две вещи — наращивание уже существующих вооруженных сил и подготовка к предстоящей мобилизации. По его мнению, необходимо создать запасы оружия и боеприпасов на четыре-пять месяцев, потому что после наступления "ситуации А" понадобится именно столько времени, чтобы все заводы перешли на производство вооружений. С этим мнением я полностью согласился". Под выражением "ситуация А" подразумевалась война. Разговор проходил в марте 1934 года. Нацисты готовились к войне с первых дней пребывания у власти. В тридцатых годах темпы прироста производства на стальных заводах Флика были самыми высокими в тяжелой промышленности Германии. В 1937 году он вступил в партию и удостоился почетного звания "фюрер военной промышленности". Трем чиновникам управления вооружений, отвечавшим за распределение военных заказов, он прислал на Рождество дружеские поздравления и бронзовые бюстики фюрера с припиской: "Украшением Вашего кабинета надеюсь доставить Вам маленькую радость". В тридцать седьмом на заводах Флика трудилось восемьдесят тысяч рабочих. Он обогнал Круппа. В сорок четвертом в стальной империи Флика было уже сто двадцать тысяч рабочих. Они поставляли для тотальной войны боевые самолеты, танки, снаряды и корпуса подводных лодок. Особенным спросом пользовались артиллерийские снаряды Саксонских литейных заводов. Верховное командование вермахта 4 января 1944 года отправило письмо тамошнему генеральному директору: "Сердечно благодарим за Ваши дружеские новогодние пожелания. Мы, в свою очередь, поздравляем Вас с первым миллионом. Столько танковых снарядов калибра 75 миллиметров выпущено на Ваших заводах. Вы производите для вермахта снаряды, которые самым выдающимся образом показали себя в тяжелейших битвах на востоке, позволяя сдерживать напор азиатов". Чем страшней становилась война, тем быстрее возрастали личные доходы Флика. Его личное состояние увеличилось с двух до трех миллиардов марок. В Третьем рейхе он стал владельцем самой крупной промышленной империи и самым богатым немцем, опередив своих конкурентов Круппа, Стиннеса-младшего и Карла Фридриха фон Сименса. Фридрих Флик не только урвал огромный кусок военно-промышленного пирога. Он нажился и на изгнании из немецкой экономики евреев. Еще в 1927 году он положил глаз на крупную металлургическую компанию "Любек АГ". Главные акционеры отвергли предложение Флика купить их предприятие. Через десять лет Флик с помощью управления военной промышленности заполучил компанию, обещая превратить ее в "важное звено защиты отечества". Он заплатил за контрольный пакет акций какие-то гроши, потому что владельцы "Любек АГ" были евреями и собственность у них просто отобрали. Они едва успели убежать из страны. Ближайший помощник Флика Отто Штайнбринк, бывший офицер-подводник и будущий руководитель "Стального треста", удостоенный звания бригадефюрера СС, на вокзале увидел одного из бывших владельцев и нагло сказал ему: — Вам еще повезло, что вам вообще разрешили уехать. Когда была оккупирована Чехословакия, Флик, после жестокой борьбы с другими "арийскими" конкурентами, за смешную цену прихватил угольные шахты семьи Печек, которые тоже оказались евреями и были лишены всей собственности. Теперь Флик владел третью всех немецких запасов бурого угля. Флика поддерживал рейхсмаршал Герман Геринг. Они очень сблизились. Только наивным людям это казалось странным — Флик при всех своих миллиардах был начисто лишен тяги к роскоши. Тем не менее он был постоянным гостем у Геринга, который закатывал фантастические приемы. На дни рождения Флик преподносил Герингу картины старых голландских мастеров, которые его подручные покупали за любые деньги. Флик помог Герингу создать собственную промышленную империю. Геринг владел гигантским металлургическим комбинатом в Зальцгиттере. Стальные короли Рура воспринимали его как конкурента и строили ему козни. Флик же поставлял заводам Геринга бурый уголь. В обмен Геринг следил за тем, чтобы Флик получал все "ариезированное" имущество, которое ему приглянулось… На заводы Флика в годы войны нацисты отправили сорок тысяч заключенных из концлагерей Бухенвальд, Дахау, Гросрозен и Освенцим, а также насильственно угнанных в Германию жителей оккупированных территорий. Через полтора месяца после нападения на Польшу первые поляки были насильственно мобилизованы для работы на баварском металлургическом заводе "Максхютте". Нацистские чиновники снабжали бесплатной и бесправной рабочей силой в первую очередь концерн Флика. Немецкие оккупационные власти не успевали отправлять в рейх нужное военной промышленности количество рабочих рук. Подчиненные Флика требовали все новых поставок рабочей силы и жаловались хозяину на "непригодность присылаемого материала", когда им предлагали женщин, стариков и детей. В ответ чиновники из ведомства труда советовали им "приезжать как можно раньше утром, чтобы успеть отобрать лучших и наиболее пригодных людей". Руководство концерна Флика запрещало немецким рабочим вступать в контакт с "восточными рабочими". На территории Анхальтских угольных заводов висело объявление: "Каждый член трудового коллектива обязан держаться в стороне от пленных. Члены коллектива, нарушившие данное правило, будут арестованы и переведены в концлагерь". На металлургическом заводе Обершвайг сердобольный немецкий рабочий сунул советскому пленному кусок хлеба. Заместитель начальника производства уведомил нарушителя о реакции руководства в письменном виде: "Ваше поведение настолько невероятно, что, по существу, мы должны были бы передать вас в соответствующие инстанции для наказания. Так как вы, судя по всему, не нуждаетесь в выделенных вам заводом дополнительных карточках, вас на две недели лишат карточек, положенных занятым на тяжелых работах". В Саксонии на заводах Флика советские пленные работали по двенадцать часов в день, их дневной рацион составлял: двести пятьдесят граммов хлеба, пять граммов жира и пол-литра супа. На заводах Флика в Руре семь с половиной тысяч "восточных рабочих" болели туберкулезом. Рабочим, не выполнявшим норму, грозили арест и смерть. Заводские чиновники пачками доносили эсэсовцам на "ленивых" и "строптивых". Врач, работавший в лагере шахты "Готфрид Вильгельм", доложил начальству, что "восточные рабочие" прибыли без всякой одежды. Даже государственная комиссия, проверявшая ситуацию на Эссенском каменноугольном комбинате, позволила себе критику организации дела в империи Флика: "Восточные рабочие в настоящее время размещены в бараках для военнопленных с зарешеченными окнами и колючей проволокой. Дезинфекция недостаточная. Масса насекомых. Соломенные тюфяки следует удалить, спать придется на голых проволочных сетках. Еда неудовлетворительная". Фридрих Флик оказался предусмотрительным человеком. Уже в конце 1944 года он приказал подобрать все документы о пожертвованиях демократическим партиям во времена Веймарской республики. Ввиду неминуемого разгрома Германии он хотел иметь под рукой доказательства своих демократических убеждений. За день до окончания войны он отправился в свое поместье в Верхней Баварии, где месяц спустя его арестовали американцы. Два последующих года самый богатый немец занимался в тюрьме тем, что прилаживал подметки к башмакам, чистил картошку на кухне и готовился предстать перед Нюрнбергским военным трибуналом. Американских следователей он уверял, что поддерживал контакты с одним из участников заговора 20 июля 1944 года и якобы прятал одного из врагов нацистского режима на своей вилле в Берлине. Но никто не смог это подтвердить. Флик утверждал, что всегда презирал нацистский режим и все его поведение было вынужденным: — Я протестую против того, что в моем лице промышленников Германии клеветнически называют эксплуататорами рабов и грабителями. Никто из тех, кто меня знает, не поверит, что мы совершали преступления против человечности, и никто не смеет считать нас уголовными преступниками. Флик не убедил судей. Обвинители в Нюрнберге после войны подвели итог: "Собранные доказательства не оставляют сомнений в том, что на рурских горнодобывающих предприятиях концерна Флика военнопленные и направленные на принудительные работы подвергались эксплуатации и существовали в ужасающих условиях. Результатом этого были болезни и смерти. На предприятиях концерна Флика были особенно плохие условия. Жилье было непригодным, время работы невероятно долгим. К этому надо добавить лишение свободы, физические страдания и болезни, издевательства, в том числе наказание плетьми". Сколько людей умерло на заводах Фридриха Флика, так и не удалось установить. Мертвых не считали. Но речь идет о десятках тысяч военнопленных и тех, кого насильно угнали в Германию. 22 декабря 1947 года Флика приговорили к семи годам тюремного заключения. Он отсидел пять. В феврале 1950 года его отпустили. Ему было шестьдесят семь лет. Три четверти предприятий его концерна оказались в советской оккупационной зоне и были конфискованы. За десять лет Фридрих Флик сумел восстановить свою империю и во второй раз стал самым богатым немцем своего времени. До самой смерти он отказывался выплатить тем, кого во время войны заставляли бесплатно работать на его заводах, хотя бы марку в возмещение безжалостной эксплуатации и в качестве компенсации за перенесенные ими страдания… В тридцатых годах правительства Англии и Франции всячески пытались избежать конфликта с Германией и войны. Они не боялись поражения (точнее, не верили, что будут разгромлены). Они опасались, что от войны на Европейском континенте выиграют другие державы — Соединенные Штаты, Советский Союз и Япония. В 1936 году Германия принимала Олимпийские игры. В 1937 году на Всемирной выставке в Париже германский павильон был одним из самых посещаемых. На пятом году своего существования нацистская Германия представляла себя как идеальная модель диктатуры. Безработица упала, экономика на подъеме. Беспощадные репрессии 1933–1934 годов, казалось, остались в прошлом. Количество заключенных в концлагерях сократилось до нескольких тысяч. На фоне агрессии фашистской Италии в Африке, Японии — в Китае, на фоне сталинских репрессий иностранным дипломатам и политикам гитлеровское правление представлялось вполне умеренным. Для Гитлера это была всего лишь передышка, необходимая для скрытой мобилизации ресурсов. Гитлер еще ни на кого не напал, но его политика уже спровоцировала гонку вооружений в мире. Франция, Англия, США и Советский Союз наращивали свои военные расходы. Военные приготовления других стран еще больше подстегивали Берлин к перевооружению. За шесть лет, с января 1933 года до осени 1938 года, Гитлер поднял долю национального продукта, идущего на военные цели, с одного процента до двадцати. Никогда еще такой милитаризации капиталистической экономики в мирное время не происходило. Уже в 1934 году интересы сельского хозяйства и гражданского производства были принесены в жертву военной промышленности. В 1938 году военная промышленность финансировалась уже по условиям военного времени. В декабре 1933 года рейхсвер насчитывал двадцать одну дивизию. В марте 1935 года Гитлер объявил, что его армия будет иметь не меньше тридцати шести дивизий. Новый начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Людвиг Бек считал, что Германия должна иметь потенциал ответа на любую враждебную акцию. В декабре 1935 года он включил в состав будущей армии сорок восемь танковых батальонов. Еще быстрее развивалась военная авиация. Перевооружение поставило перед немецкой экономикой тяжелые задачи. В 1936 году военная промышленность потребовала вдвое больше импортного металла и руды, нефти, чем в прошлом году. Уже к марту запасы сырья были истощены. Это могло привести к остановке промышленности. Военных особенно тревожило, что заканчивались запасы каучука и нефти. Каучука оставалось на два месяца работы. 4 апреля 1936 года Гитлер назначил Германа Геринга уполномоченным по валюте и импорту сырья. Его задача состояла не в том, чтобы учитывать интересы гражданских отраслей промышленности. Он должен был сконцентрировать все ресурсы страны в интересах вермахта. В июне 1936 года он потребовал от подчиненных составить план поставок всего необходимого для армии в три с половиной миллиона солдат (это сто две дивизии). Герман Геринг приказал всю валюту, имеющуюся у граждан, каждый доллар, франк или фунт стерлингов поставить на службу рейху. Поиск и изъятие валюты были поручены начальнику службы госбезопасности (СД) Райнхарду Гейдриху. За год Геринг собрал 473 миллиона марок в иностранной валюте — сумму, необходимую для того, чтобы продержаться полтора года. В 1936 году вермахт располагал только легкими танками Т-1 и Т-II, вооруженными пулеметами. Вермахт рассчитывал получить 1800 средних танков Т-III и T-IV, но они были еще в разработке и должны были поступить на вооружение лишь к 1938 году. Немецкая пехотная дивизия (семнадцать тысяч солдат и офицеров) должна была рассчитывать на лошадей как на основной вид транспорта. Так что не стоит считать, что вермахт создавался как современная, моторизованная сила, способная на блицкриг, молниеносную войну, исход которой решается одним мощным ударом превосходящих сил. Германия просто не располагала такими возможностями. Пытались увеличить экспорт, чтобы заработать валюту. Но субсидирование экспорта вызвало возмущение у торговых партнеров. Соединенные Штаты пригрозили 11 июня 1936 года ответить введением специальных тарифов на немецкие товары. Германия не могла рисковать торговой войной и пошла на попятный. Имперский комиссар по контролю над ценами Карл Герделер пытался наладить сотрудничество с мировыми державами, чтобы таким образом надавить на Адольфа Гитлера и заставить его вернуть политику страны к консервативной респектабельности. Не получилось, Герделер подал в отставку с поста имперского комиссара, через год оставил должность обер-бургомистра Лейпцига и примкнул к внутренней оппозиции, что приведет его к участию в антигитлеровском заговоре 20 июля 1944 года… Гитлер и Геринг считали, что пока надо насколько возможно заместить импорт собственным производством, а в будущем все проблемы экономики решат территориальные приобретения. Фюрер готов был пойти даже на введение карточек, на рационирование продовольствия и промышленных товаров, лишь бы подготовить экономику и армию к решительным действиям. Гитлер требовал за полтора года обеспечить страну бензином и авиационным керосином, это означало ввести в строй мощности по выпуску еще миллиона тонн синтетического топлива. За четыре года Германии предстояло полностью обеспечить себя топливом. Вторая проблема — синтетический каучук, без шин автомобили не ездят. Но в 1936 году в мире не существовало технологии, позволяющей выпускать высококачественный синтетический каучук. Яльмар Шахт был напуган происходящим и пытался найти союзника в лице полковника (вскоре он получит генеральские погоны) Георга Томаса, который в военном министерстве занимался экономическими делами. Томас служил в армии с 1908 года, получил Железный крест первой степени в Первую мировую. После войны остался в рейхсвере. В 1928 году его перевели в Берлин. В 1933 году он занял заметный пост руководителя экономического отдела в управлении вооружений сухопутных сил. Томас добивался проведения политики, при которой нужды гражданской экономики приносились в жертву военным. Томас имел прямой доступ к военному министру Вернеру фон Бломбергу и экономическому советнику фюрера Вильгельму Кеплеру. Шахт внушал Томасу, что технологии производства синтетического топлива и каучука еще практически нереализуемы и Гитлер, отказываясь от международной торговли, затягивает петлю на собственной шее. Не только Шахт, большинство немцев в 1936 году боялись новой войны. Они не предполагали, что фюрер мечтает о войне. 4 сентября 1936 года Герман Геринг проводил тайное совещание с министрами прусского правительства и процитировал указания фюрера: — Надо исходить из того, что столкновение с Россией неизбежно. Все, на что способны русские, должно быть доступно и нам. 18 октября Геринг был назначен уполномоченным по четырехлетнему плану. Фактически это был план подготовки к войне. Вся экономика страны оказалась в руках Геринга, и он реально превратился во второго человека в стране. Все обратили внимание, что к нему стали обращаться не как прежде "премьер-министр Пруссии", а просто "господин премьер-министр". В 1937 году мировая торговля ожила. Увеличился спрос на немецкие товары. Сталь была отчаянно нужна собственной промышленности, но еще важнее оказалось отправить ее на экспорт и заработать. Ради валюты шли на все. Вспыхнула отчаянная борьба между нуждами различных ведомств. Гаулейтера Южной Вестфалии и Силезии Йозефа Вагнера назначили новым уполномоченным по контролю над ценами, 26 ноября 1936 года он запретил повышать цены. Рынок замер. Распределением металлов ведали чиновники. Отныне производство в стране зависело от умения директора завода доказать столичному начальству, что твоему предприятию нужна сталь. Военное производство нуждалось в 270 тысячах тонн стали в месяц. В феврале 1937 года Берлин выделил военным сто девяносто пять тысяч тонн. Это означало, что армейские склады наполнятся снарядами не ранее 1942 года, а планы строительства укреплений реализуются только к 1948 году. Экономический советник фюрера Вильгельм Кеплер предложил вложить деньги в добычу низкокачественной руды, запасы которой нашли на территории самой Германии. Залежами владели рурские металлургические компании. Они противились их разработке и предпочитали покупать высококачественную скандинавскую руду. 23 июля 1937 года Герман Геринг пригласил к себе триста представителей немецких металлургических компаний. Геринг встретил их в военном мундире и в окружении большой свиты. Громким голосом он прочитал заранее написанное заявление: — Тяжелая промышленность не справилась со своими задачами. Фюрер дал вам четыре года. Вы впустую растратили время. Я потерял терпение. Моя задача — изгнать тех, кто саботирует перевооружение Германии и четырехлетий план, и отправить их туда, где они и должны быть, — в ад! Геринг распорядился передать все частные месторождения руды во владение государственной компании и построить три крупных металлургических комбината. В распоряжении Геринга находился исследовательский институт, который занимался подслушиванием разговоров и чиновников министерства экономики, и промышленников, так что он хорошо знал, что обсуждается в этой среде и каковы мнения. Заводы Германа Геринга превратились в крупнейший в мире металлургический концерн. После присоединения Австрии его владения увеличились. После присоединения Чехии он взял себе заводы "Шкода", кое-что прихватил и после оккупации Польши, Но создание промышленной империи Геринга не сняло проблему со сталью. Летом 1937 года начальник экономического управления вермахта Георг Томас составил меморандум, отразивший возмущение военных: "Вооруженные силы не понимают, почему государство, партия и промышленность позволяют себе затевать большие строительные проекты, когда не хватает металла и строительных материалов для казарм". Начиная с ноября 1937 года и до последних дней существования Третьего рейха распределение стали и других важнейших видов сырья было возможно лишь с личного разрешения Адольфа Гитлера. Во время войны немецкие танкисты получали памятку: "За каждый снаряд, который ты выпустишь по врагу, твой отец заплатил сто марок в виде налогов, а твоя мать неделю простояла за станком на фабрике… Танк "тигр" стоит восемьсот тысяч марок, это триста тысяч рабочих часов. Тридцать тысяч человек отдали свой недельный заработок, шесть тысяч работали целую неделю, чтобы ты получил этот "тигр". Все они работали ради тебя. Думай о том, какое оружие теперь оказалось в твоих руках!"Августовская дипломатия
Последний шаг к мировой войне Адольф Гитлер сделал, когда уверился, что располагает мощной военной машиной, а его противники, слабовольные и нерешительные, не смогут объединиться, чтобы ему противостоять. Строго говоря, Вторая мировая война возникла из-за города Данцига (польское название — Гданьск). По условиям Версальского мира Польша получила Верхнюю Силезию с ее угольными месторождениями. А порт Данциг, на который Польша тоже претендовала, превратили в особое государственное образование "Вольный город Данциг" под протекторатом Лиги Наций. Мало того что Данциг сделали самостоятельным, из-за Данцига Восточная Пруссия оказалась отрезанной от остальной части Германии. Это вызывало раздражение у немцев. А ведь, скажем, Аляска тоже отделена от остальной части Соединенных Штатов, но разве у США были какие-то проблемы с правом проезда через территорию Канады? Проблема состояла в том, что большинство немцев психологически не принимало сложившуюся после Первой мировой войны реальность. Если бы немцы не культивировали в себе ненависть к Польше, никаких сложностей бы не возникло. Данциг объявили вольным городом, но кто мешал немцам приезжать в город, вкладывать в него деньги и пользоваться данцигским портом? Во всем принято винить Версальский договор — дескать, он привел Европу ко Второй мировой войне. Но мир, подписанный в Версале, лишь играл роль красной тряпки для немецких националистов. Гитлер начал войну, даже если бы не было Версальского договора! Он все равно хотел расчленить Польшу и Чехословакию. Он выполнял свою программу — завоевать "жизненное пространство" для немецкого народа. 24 февраля 1934 года Германия и Польша подписали договор о ненападении, в нем говорилось: "Ни при каких обстоятельствах оба правительства не будут прибегать к силе для решения спорных вопросов". На самом деле Адольф Гитлер хотел все получить назад. Но до определенного времени принужден был молчать. 16 февраля 1937 года Герман Геринг сказал в Варшаве: — Со стороны Германии намерения лишить Польшу какой бы то ни было части территории вовсе нет. Германия вполне примирилась со своим теперешним территориальным положением, Германия не будет атаковать Польшу и не имеет намерения захватить польский коридор. После Мюнхена все изменилось. 24 октября 1938 года министр Риббентроп сказал польскому послу Юзефу Липскому, что надо договариваться о включении Данцига в состав рейха. Липский ответил, что это невозможно. Через месяц, 24 ноября 1938 года, начальник Верховного командования вермахта (по существу, личного штаба фюрера) генерал-полковник Вильгельм Кейтель распорядился: "Необходимо вести подготовку к внезапному захвату немецкими войсками свободного государства Данциг… Разработанные видами вооруженных сил решения представить мне к 10 января 1939 года". Адольф Гитлер продолжал расширять пределы Третьего рейха. Мемель (часть Пруссии) в 1920 году передали под управление Антанте, и в город вошли французские войска. Через три года литовцы выбили французов из города — после пятидневных боев. На следующий год Лига Наций согласилась передать Мемель Литве. 11 декабря 1938 года в Мемеле (нынешнее название Клайпеда), принадлежавшем Литве, победила немецкая партия, которая требовала включить город в рейх. Литва не решилась противостоять Германии. 22 марта 1939 года Германия и Литва подписали договор о передаче рейху Мемельской области с портом. Литве оставалось право свободного использования порта и продажи продукции сельского хозяйства на немецком рынке. 23 марта в город вошли немецкие войска. На крейсере "Германия" в город прибыл Гитлер. Теперь Гитлер потребовал, чтобы примеру Литвы последовала Варшава: согласилась на возвращение Данцига Германии и разрешила провести к городу экстерриториальную автостраду и железнодорожную линию через польскую территорию. Польша чувствовала себя увереннее маленькой Литвы. 26 марта правительство в Варшаве отвергло ультиматум: "Любое дальнейшее преследование цели этих германских планов, особенно касающихся возвращения Данцига, означает войну с Польшей". Адольф Гитлер принял окончательное решение: первый удар будет нанесен по Польше, раз она не желает исполнять требования Германии. Реакции Англии и Франции Гитлер не боялся. Пребывал в твердой уверенности, что западные демократы не решатся воевать. А вот как поведет себя Сталин, этого в Берлине не знали. Если Советский Союз окажет Польше военную поддержку, исход военной кампании становится неопределенным… Как раз в эти дни советский вождь высказался относительно нацистской Германии. 10 марта 1939 года, выступая на XVIII съезде партии, Сталин говорил, что западные державы пытаются "поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований". Сталин, по существу, предлагал Гитлеру отказаться от вражды к Советскому Союзу, а в обмен получить поддержку в противостоянии западному миру. Но сталинский сигнал в Берлине не заметили. Министерство пропаганды инструктировало журналистов относительно того, как следует писать о XVIII съезде: "Съезд в Москве может комментироваться в том смысле, что все сводится к еще большему укреплению клики Сталина — Кагановича". Сталин пренебрежительно относился к моральным соображениям в политике. Наркомат иностранных дел летом 1935 года выражал сомнения: стоит ли поставлять хлеб и другие продукты Италии, напавшей на Абиссинию (ныне Эфиопия)? Агрессию Муссолини в Африке поддержала только нацистская Германия. 2 сентября отдыхавший на юге Сталин в телеграмме Молотову и Кагановичу отверг соображения своих дипломатов: "Я думаю, что сомнения Наркоминдела проистекают из непонимания международной обстановки… Старой Антанты нет уже больше. Вместо нее складываются две антанты: антанта Италии и Франции, с одной стороны, и антанта Англии и Германии — с другой. Чем сильнее будет драка между ними, тем лучше для СССР. Мы можем выгодно продавать хлеб и тем и другим, чтобы они могли драться. Нам вовсе не выгодно, чтобы одна из них теперь же разбила другую. Нам выгодно, чтобы драка у них была как можно более длительной, но без скорой победы одной над другой". Сталин, конечно, сильно промахнулся, распределяя европейские государства по лагерям. Фашистская Италия и нацистская Германия были на одной стороне, демократические Англия и Франция — на другой. Но надежда, что европейцы будут воевать между собой, Сталина не покидала. В конце этого же, 1935 года Сталин отправил в Берлин торговым представителем Давида Владимировича Канделаки, бывшего эсера, которого знал с дореволюционных времен. Сталин не был согласен с наркомом Литвиновым, который 3 декабря докладывал вождю: "Я считал бы неправильным передачу в Германию всех или львиной доли наших заграничных заказов на ближайшие годы. Это было бы неправильно потому, что мы этим оказали бы крупную поддержку германскому фашизму, испытывающему теперь величайшие затруднения в экономической области…" Вождь отправил Давида Канделаки в Берлин с миссией улучшить отношения с нацистским режимом, предложив Гитлеру широкие торгово-экономические отношения[2]. Перед отъездом нового торгпреда вождь дважды, 28 и 29 декабря, его принимал. Кстати говоря, это вообще подтверждение особой важности его миссии — за два года его восемнадцать раз принимал Сталин. Такого внимания другие дипломаты не удостаивались. Канделаки докладывал в Москву, что министр Шахт — "один из самых горячих сторонников развития нормальных отношений и больших экономических дел с Советским Союзом". По словам Канделаки, Шахт сказал: — Да! Если бы состоялась встреча Сталина с Гитлером, многое могло бы измениться. Сталин прочитал доклад Канделаки и написал: "Интересно". Некоторые надежды возникли в связи с назначением Германа Геринга уполномоченным по четырехлетнему плану развития экономики. 13 мая 1936 года Геринг принял Канделаки и сказал ему, что "все его старания направлены на то, чтобы вновь прийти к более тесным контактам с Россией и в политической сфере, и он видел бы путь, ведущий к этому, прежде всего в углублении и расширении двухсторонних торговых отношений". Но похоже, это была личная инициатива Геринга, желавшего отличиться на новом поприще. Министр экономики Яльмар Шахт не выразил ни малейшего желания заключать новые контракты. Объяснил торгпреду Канделаки, что прогресс в торгово-экономической сфере невозможен без улучшения политических отношений. В Москве сочли это приглашением к переговорам и тут же составили "Проект устного ответа Канделаки" министру Шахту: "Советское правительство не только никогда не уклонялось от политических переговоров с германским правительством, но в свое время даже делало ему определенные политические предложения… Советское правительство не отказывается и от прямых переговоров через официальных дипломатических представителей; оно согласно также считать конфиденциальным и не предавать огласке как наши последние беседы, так и дальнейшие разговоры, если германское правительство настаивает на этом". Сталинский расчет оказался неверным. Шахт о послании из Москвы информировал министра иностранных дел Константина фон Нейрата. Тот ответил министру экономики: "Вчера во время личного доклада фюреру я говорил ему о Ваших беседах с Канделаки и особенно о заявлении, сделанном Вам от имени Сталина и Молотова… Я согласен с фюрером, что в настоящее время переговоры с русскими не приведут ни к какому результату…" Яльмар Шахт на встрече с советским торгпредом 29 января 1937 года не захотел обсуждать предложение Канделаки, ответив, что он внешней политикой не занимается. А на следующий день Гитлер заявил в рейхстаге: — Я не хотел бы оставлять никакого сомнения в том, что мы усматриваем в большевизме невыносимую для всего мира опасность. Мы избегаем любых тесных отношений с носителями этих ядовитых бацилл. Любые новые немецкие договорные связи с нынешней большевистской Россией были бы для нас совершенно бесполезными. За выступлением фюрера последовал и официальный ответ Берлина. 16 марта 1937 года Канделаки пригласили в министерство экономики и сказали: "Немецкая сторона не видит в настоящее время различия между советским правительством и Коминтерном. Вследствие этого немецкая сторона не считает целесообразным продолжить переговоры, ибо не видит для них базы". В начале 1939 года Сталин предпринял новую попытку предложить Германии переговоры. 17 апреля советский полпред в Германии Андрей Федорович Мерекалов попросился на прием к заместителю министра иностранных дел барону Эрнсту фон Вайцзеккеру и сказал: — Идеологические расхождения вряд ли влияли на отношения с Италией и не должны стать камнем преткновения в отношениях с Германией. С точки зрения Советского Союза, нет причин, могущих помешать нормальным взаимоотношениям. А начиная с нормальных, отношения могут становиться все лучше и лучше… Но и этот намек остался безответным. 21 апреля 1939 года отношения с Германией Сталин обсуждал вместе с Молотовым и Ворошиловым. На совещание в кабинет вождя были вызваны нарком иностранных дел Максим Максимович Литвинов, его заместитель Владимир Петрович Потемкин, полпред в Англии Иван Михайлович Майский и полпред в Германии Андрей Федорович Мерекалов. Спросили мнение Мерекалова. Он ответил, что Гитлер все равно будет стремиться к агрессии против Советского Союза, из этого и надо исходить. Сближений невозможно. Сталин думал иначе, и в Берлин Андрей Мерекалов не вернулся. 3 мая на заседании политбюро утвердили постановление "Об аппарате НКИД": "Поручить тт. Берия (председатель), Маленкову, Деканозову и Чечулину навести порядок в аппарате НКИД, выяснить все дефекты в его структуре, особенно в секретной его части, и ежедневно докладывать о результатах своей работы тт. Молотову и Сталину". Когда вопрос о радикальных переменах в Наркомате иностранных дел был решен, в сталинский кабинет ненадолго пригласили Максима Литвинова. Здесь ему сказали, что он больше не руководит советской дипломатией. 4 мая был назначен новый нарком иностранных дел — Вячеслав Михайлович Молотов. Советник немецкого посольства в Москве Вернер фон Типпельскирх отправил в Берлин шифротелеграмму: "Это решение, видимо, связано с тем, что в Кремле появились разногласия относительно проводимых Литвиновым переговоров. Причина разногласий предположительно лежит в глубокой подозрительности Сталина, питающего недоверие и злобу ко всему окружающему его капиталистическому миру… Молотов (не еврей) считается наиболее близким другом и ближайшим соратником Сталина". Отставка наркома Литвинова, еврея и сторонника системы коллективной безопасности, привлекла внимание Гитлера. Германская печать и партийно-пропагандистский аппарат получили указание прекратить критику Советского Союза и большевизма, писать о новом наркоме Молотове в уважительном тоне и не упоминать, что его жена еврейка. Советник немецкого посольства в Москве Густав Хильгер, считавшийся лучшим знатоком России, получил указание немедленно выехать в Берлин. Министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп отвел его к фюреру. Гитлер задал Хильгеру два вопроса: почему отправлен в отставку Литвинов и готов ли Сталин при определенных условиях установить взаимопонимание с Германией? Хильгер был поражен, что ни Гитлер, ни Риббентроп и не подозревали о мартовской речи Сталина, в которой он столь определенно выразил желание установить новые отношения с Германией. Хильгеру пришлось дважды перечитать вслух этот абзац из речи Сталина. Через десять дней немецкое посольство в Советском Союзе получило указание возобновить переговоры о новом торговом соглашении. Но ни Берлин, ни Москва никак не могли решиться на откровенный разговор о политическом сближении. Наступило время хитрого дипломатического маневрирования. 5 июня немецкий посол Шуленбург писал статс-секретарю Эрнсту фон Вайцзеккеру: "Мне показалось, что в Берлине создалось впечатление, что господин Молотов в беседе со мной отклонил германо-советское урегулирование. Я не могу понять, что привело Берлин к подобному выводу. На самом деле фактом является то, что господин Молотов почти что призывал нас к политическому диалогу". Граф Фридрих Вернер Эрдманн Маттиас Иоганнес Бернгард Эрих фон Шуленбург провел в Москве уже семь лет. Он многое сделал для сближения Германии с Россией. Второй человек в посольстве — советник-посланник Вернер фон Типпельскирх — посвятил свою профессиональную жизнь налаживанию отношений с Россией (его двоюродный брат генерал Курт фон Типпельскирх занимал важнейший пост начальника оперативного управления Генерального штаба сухопутных войск). Советник Густав Хильгер был сыном московского фабриканта. Его жена, француженка, тоже была москвичкой. Хильгер прекрасно говорил по-русски и вообще обрусел. Военный атташе генерал кавалерии Эрнст Кёстринг прежде служил старшим адъютантом генерала Ханса фон Секта, сторонника сотрудничества с Красной армией. Вслед за Хильгером в Берлин вызвали посла Шуленбурга и военного атташе Кёстринга. Шуленбургу министр Риббентроп сказал: — По мнению германского правительства, коммунизм в Советском Союзе больше не существует, а Коммунистический интернационал теперь не является важным фактором советской внешней политики. Поэтому возникло ощущение, что Германию и Россию больше не разделяют реальные идеологические барьеры. Кёстринга пригласил к себе начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта генерал-фельдмаршал Вильгельм фон Кейтель, который пожелал из первых рук узнать о положении в Советском Союзе. Кёстринг был противником конфронтации с Россией. Кейтель устроил ему прием у фюрера. "Гитлер принял очень любезно, — вспоминал Кёстринг, — пригласил на завтрак. Затем последовал почти двухчасовой доклад, во время которого Гитлер дал мне спокойно выговориться. Мое очень обстоятельное описание происшедшего после чистки упрочения внутреннего положения в России, развития экономики он слушал, не задавая вопросов, но затем внезапно попросил рассказать ему о Красной армии". 20 мая Молотов сказал Шуленбургу: — Мы пришли к выводу, что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база. Посол поинтересовался, что имеется в виду. — Об этом надо подумать и нам, и германскому правительству, — ответил Молотов. Мячик был переброшен на немецкую сторону. 26 июля советского поверенного в делах Георгия Александровича Астахова пригласил на обед Карл Юлиус Шнурре, заведующий восточноевропейским сектором отдела экономической политики министерства иностранных дел. Этот молодой и амбициозный дипломат, быстро делавший карьеру, ведал торговыми отношениями с Советским Союзом. Ему поручили прощупать советских дипломатов. Обедали в берлинском ресторане "Эвест". Шнурре прямо сказал Астахову: — Что может вам предложить Англия? Участие в войне в Европе и враждебное отношение Германии. А что можем предложить мы? Нейтралитет, а если Москва захочет — взаимопонимание, основанное на взаимной выгоде. Во всем районе от Балтийского моря до Черного моря и Дальнего Востока нет неразрешимых проблем между нашими странами. Более того, в идеологии Германии и Советского Союза есть общий момент — противостояние капиталистическим демократиям. Поэтому нам кажется противоестественным, чтобы социалистическое государство вставало на сторону западных демократий. Георгий Астахов обратил внимание немецкого дипломата на то, что идеологи национального социализма считают коммунистический Советский Союз враждебным государством. О каком сближении можно говорить? Шнурре пустился в долгие разъяснения насчет того, что вражда осталась в прошлом: — Это было следствием борьбы национального социализма против немецкого коммунизма, который получал поддержку от Коминтерна. Но борьба закончилась. Коммунизм в Германии искоренен. Мы видим, что изменилась и советская политика. Линия Коминтерна осталась в прошлом. Слияние большевизма с национальной историей России, выражающееся в прославлении великих русских людей и подвигов, изменило интернациональный характер большевизма. Особенно с тех пор, как Сталин отложил на неопределенный срок мировую революцию. Астахов интересовался отношениями с Польшей. Карл Шнурре объяснил, что "германо-польская дружба потерпела крах, потому что от Данцига мы не откажемся". Астахова пригласил к себе и министр Риббентроп. — От Балтийского до Черного моря нет проблем, которые мы не можем разрешить между собой, — говорил министр. — На Балтике нам обоим хватит места, и русские интересы там ни в коем случае не придут в столкновение с нашими. Что касается Польши, то за развивающимися событиями мы следим внимательно и хладнокровно. В случае провокации с их стороны мы урегулируем вопрос о Польше в течение недели… Сталин внимательно читал сообщения из Берлина, но медлил с принятием окончательного решения. Ситуация в Европе накалялась. Дело шло к войне. Предстояло определиться, кого поддерживать — Гитлера или западные демократии. Советские историки утверждали, что пакт с Гитлером был подписан ради того, чтобы сорвать объединение единого антисоветского фронта. Москва рассчитывала образовать в Европе единый антигитлеровский фронт, но западные державы не хотели объединяться с Советским Союзом и надеялись натравить на него нацистскую Германию… В реальности изоляция Советскому Союзу не грозила. Объединиться с Гитлером демократии Запада не могли. Другое дело, что они страстно не хотели воевать и долгое время шли Гитлеру на уступки, наивно надеясь, что фюрер удовлетворится малым. Но уступать и становиться союзниками — это принципиально разные подходы к политике. В представлении западного мира Советская Россия мало чем отличалась от нацистской Германии. Для западных политиков Сталин ничем не был лучше Гитлера. Советского вождя не воспринимали как надежного союзника, на чье слово можно положиться. И у многих европейских политиков витала циничная надежда столкнуть между собой двух диктаторов — Гитлера и Сталина: пусть сражаются между собой и оставят остальной мир в покое. Точно так же столкнуть своих противников лбами надеялись в Москве. В 1939 году Советский Союз оказался в выигрышном положении: оба враждующих лагеря искали его расположения. Сталин мог выбирать, с кем ему пойти: с нацистской Германией или с западными демократиями. В августе Сталин сделал выбор. Многие и по сей день уверены в его мудрости и прозорливости. Но это решение, судьбоносное для страны, наглядно свидетельствует об обратном, о его неспособности оценить расстановку сил в мире, понять реальные интересы тех или иных государств и увидеть принципиальную разницу между демократией и фашизмом.Сталин совершил ошибку, которая обошлась России в десятки миллионов жизней. Западные демократии, презирая реальный социализм, вовсе не ставили своей задачей уничтожить Советскую Россию. Они, конечно, не могли быть друзьями сталинского режима, но и не были врагами России. А вот для Гитлера Россия была врагом. С первых шагов в политике фюрер откровенно говорил о намерении уничтожить большевистскую Россию как источник мирового зла. Нападение на нашу страну было для Гитлера лишь вопросом времени. В 1939 году он в любом случае не собирался этого делать. Ни с военной, ни с внешнеполитической точки зрения Германия не была готова к большой войне с Советским Союзом. Таким образом, Сталин заключил союз со смертельно опасным врагом и демонстративно оттолкнул своих стратегических союзников. Вот как это происходило. Англия пошла на беспрецедентный шаг — перед лицом германской агрессии гарантировала территориальную целостность Польши. Запад не терял надежды привлечь Сталина на свою сторону. Первыми в Москву приехали представители западных военных миссий, которые хотели договориться о совместных действиях против нацистской Германии на случай войны. Немецкий посол Шуленбург писал в первых числах августа в Берлин своей подруге: "Москва становится центром мировой политики. Нас заваливают длинными телеграммами; шифровальщики буквально выбиваются из сил. В конце недели сюда прибывают военные миссии англичан и французов. Их переговоры будут очень трудными. Я им не завидую!.. Я надеюсь, что войну можно будет все-таки предотвратить. Однако сегодня все так перепуталось, что никто не может с уверенностью сказать, что принесет следующий день. Стараюсь сохранить чувство юмора, хотя это не всегда удается". 2 августа 1939 года политбюро утвердило состав делегации на переговорах с западными военными миссиями: нарком Ворошилов, начальник управления военно-воздушных сил Красной армии Александр Дмитриевич Локтионов, начальник Генштаба Борис Михайлович Шапошников, его заместитель Иван Васильевич Смородинов, нарком военно-морского флота Николай Герасимович Кузнецов. 7 августа Ворошилов записал указания Сталина, как вести себя на переговорах. Прежде всего спросить, есть ли у англичан и французов полномочия подписать в Москве военную конвенцию. Если полномочий не окажется (о чем было заранее известно), развести руками и спросить: зачем тогда приехали? Если будут настаивать на продолжении переговоров, свести их к обсуждению вопроса о пропуске Красной армии через территорию Польши и Румынии, для совместных действий против Германии. Если выяснится, что свободный проход наших войск невозможен, заявить, что соглашение невозможно… Все, что желали Англия и Франция, — это гарантировать себе прочный тыл — им нужно было согласие Сталина не поддерживать Германию, если Гитлер на кого-то нападет. О реальной военной помощи Лондон и Париж фактически не просили. Но Сталин поставил вопрос так, что переговоры были обречены с самого начала. Ему было известно, что Польша даже накануне войны с Германией не согласится на ввод советских войск на свою территорию. "Это привело бы к оккупации части страны и нашей полной зависимости от Советов, — объяснял генеральный инспектор вооруженных сил Польши маршал Эдвард Рыдз-Смиглы. — Советское правительство хорошо знает нашу позицию, и если, несмотря на это, требует сейчас нашего согласия в качестве необходимого условия продолжения переговоров, то оно тем самым доказывает, что серьезно к соглашению не стремится. Заявление Ворошилова только указывает, что советское правительство хочет так вести переговоры, чтобы их затянуть или сорвать. Советы не имеют намерения вступать в войну с Германией". Польский генерал был прав. Сталин не собирался осенью тридцать девятого воевать с нацистской Германией из-за Польши. Накануне переговоров один из руководителей исполкома Коминтерна Дмитрий Захарович Ману-ильский выступал в узкой аудитории: — Сейчас за нами так ухаживают, как приблизительно за богатой московской невестой в свое время (смех в зале). Но мы цену своей красоте знаем (аплодисменты) и если сделаем брак, то по расчету (смех, аплодисменты). Я не скажу вслед за английской печатью, что соглашение между Советским Союзом и Англией и Францией уже в кармане. В кармане может быть и фига… Почему Сталин согласился на переговоры с англичанами и французами? Он сохранял запасный вариант на тот случай, если Польша вдруг капитулирует и Гитлер с Риббентропом откажутся от сделанного ими предложения заключить договор. В любом случае присутствие в Москве английской и французской делегаций укрепляло позиции Сталина и Молотова на переговорах с Риббентропом. Климент Ефремович Ворошилов на встрече с английской и французской военными миссиями зачитал продиктованные ему Сталиным вопросы: — Будут ли советские вооруженные силы пропущены на территорию Польши в районе Вильно по так называемому Виленскому коридору? Раз. Будут ли советские вооруженные силы иметь возможность пройти через польскую территорию, через Галицию? Два. Будет ли обеспечена возможность вооруженным силам Советского Союза в случае надобности воспользоваться территорией Румынии? Три. Для советской делегации ответы на эти вопросы являются кардинальнейшими. Генерал Хейвуд от имени обеих делегаций ответил, что Польша и Румыния как самостоятельные государства сами должны дать разрешение на проход советских войск. Ни Англия, ни Франция не вправе приказать им сделать это. Генерал не решился сказать, что польское руководство никогда не откроет границу перед Красной армией, боясь Сталина не меньше, чем Гитлера. — В таком случае, — развел руками Ворошилов, — переговоры заведомо обречены на неуспех. В середине августа 1939 года Гитлер, который уже готовился к нападению на Польшу, понял, что нуждается как минимум в благожелательном нейтралитете Советского Союза. Президента Имперского банка Яльмара Шахта тревожило то, что Германия на грани инфляции. Как восстановить финансовую стабильность? Третий рейх фактически был банкротом. Дефицит платежного баланса составлял триста — четыреста миллионов марок, который покрывался с помощью печатного станка, других резервов не осталось. Шахт надеялся, что критическая фаза миновала и теперь военную экономику пора трансформировать в мирную. Он сильно ошибался. Цены правительство старалось контролировать. Но немцы видели, что качество товаров падает. Внутренний долг рос на глазах. Объем бумажных денег перед войной увеличился вдвое. Руководство Имперского банка сообщило Гитлеру, что золотовалютных запасов рейха больше не существует. Нет валюты — нет закупок, которых требует вермахт. Гитлер ответил тем, что отправил Шахта в отставку. 15 апреля 1939 года генерал Браухич представил Гитлеру доклад: "Сегодняшняя нехватка высококачественной стали напоминает ситуацию Первой мировой войны… Армия лишена стали, которая необходима для оснащения вооруженных сил современным наступательным оружием. Последствия могут быть такими же, как и в 1914 году". Через несколько месяцев Браухич вновь обратился к Гитлеру и Кейтелю за помощью — исчезла медь, а собственной меди в Германии не было, ее полностью закупали за границей. Из-за отсутствия меди прекратился выпуск мин и упал выпуск артиллерийских снарядов. Из-за нехватки стали перестали строить армейские казармы. Вполовину сократился выпуск 105-миллиметровых гаубиц, составлявших основу немецкой артиллерии. Остановилось производство армейских карабинов — главного оружия пехоты. 24 мая 1939 года генерал-майор Томас представил командованию вермахта свои расчеты: Германия выделяет двадцать три процента национального дохода на нужды вооруженных сил, Франция — семнадцать процентов, Англия — двенадцать, США — всего два. Иначе говоря, западные державы обладают большими резервами для наращивания военных усилий, а Германия уже почти достигла пределов своих возможностей. Но экономический потенциал врагов нацистского государства уже превышает возможности Германии… Американский президент Франклин Рузвельт ощущал исходящую от Гитлера опасность. Его забота состояла в том, чтобы сформировать внутри Америки антигитлеровскую коалицию. Европа втягивалась в войну, а в Соединенных Штатах действовал закон о нейтралитете. Рузвельт не имел права поставлять оружие Франции или Англии. Конгресс категорически возражал против участия в европейских делах. После оккупации Чехословакии президент Рузвельт ввел двадцатипятипроцентный налог на немецкие товары, что в Берлине сочли объявлением экономической войны. Германский экспорт упал. Война требовала доступа к жизненно важным ресурсам — прежде всего к нефти. Стратегическое значение как ворота на Ближний Восток приобретала Турция. Но Турция предпочла союз с западными державами. Такой же выбор сделали Югославия, Греция и Болгария. 23 марта 1939 года Германия и Румыния подписали торговое соглашение. Но Румыния держала Германию на коротком поводке, фактически шантажировала. В июне Румыния внезапно прекратила поставки нефти, требуя поставки новейших истребителей Вилли Мессершмитта. 23 июля Гитлер запретил продажу истребителей: еще неизвестно, на чьей стороне окажется Румыния в войне. Геринг уговорил Гитлера отменить вето, Румыния получила свои истребители. Но экономическое управление вермахта пришло к выводу: необходимо всю румынскую нефтедобычу обратить на немецкие нужды. Это потребует оккупации страны. Осенью 1939 года боевые возможности вермахта и состояние военной экономики Германии позволяли вести только короткую войну с более слабым противником — Польшей. Генералы недоумевали: как действовать, если Франция сразу нанесет удар на западе? Вступление в войну западных держав грозило Германии катастрофой. Конечно, Фриц Тодт воздвиг на западной границе неплохие укрепления, но прикрывать границу осталось всего одиннадцать дивизий. Гитлер же руководствовался иной логикой: время работает против Германии, вермахт с каждым месяцем теряет свои преимущества, ждать и откладывать войну бессмысленно. Обращаясь к военным, фюрер внушал им: — Нам нечего терять. Мы можем только приобрести. Наша экономическая ситуация такова, что мы сможем продержаться еще несколько лет. Геринг это подтвердит. Поэтому надо действовать… Гитлера не интересовало состояние немецкой экономики. Важно было только то, что летом 1939 года он располагал самой боеготовной армией в Европе. Правда, экономические трудности давали о себе знать. Новые танки и автоматическое оружие поступали в войска с большим опозданием. Запасы боеприпасов позволяли вести только ограниченную войну — не дольше нескольких недель. Из всего этого Гитлер сделал один вывод: наносить удар надо немедленно, пока Германия и Италия имеют преимущество над западными державами. И жизненно важны отношения с Советским Союзом. Немецкое посольство в Москве получило указание форсировать сближение. 11 августа Гитлер произнес перед Карлом Бурхардтом, верховным комиссаром Лиги Наций в вольном городе Данциге, целый монолог: — Час пробил! Я брошу против поляков всю мощь новейшего оружия, о котором французы и англичане не имеет ни малейшего представления. В реальности все, что я делаю, направлено против Советского Союза. Если Запад слишком глуп и слеп, чтобы это понять, то мне придется наладить взаимопонимание с русскими, разгромить Запад и тогда бросить мою армию против Советского Союза. Мне нужна Украина, чтобы нас не уморили голодом, как они это делали в ту войну… Молотов сказал Шуленбургу, что для продолжения торговых переговоров необходима "политическая основа". Нарком иностранных дел откровенно объяснил послу, что пакт о ненападении будет подписан только при наличии специального протокола, в котором оговариваются все важные вопросы, интересующие Советский Союз. Рано утром 15 августа 1939 года посол Шуленбург получил указание немедленно посетить Молотова и сообщить, что имперский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп готов "прибыть в Москву с кратким визитом, чтобы от имени фюрера изложить господину Сталину точку зрения фюрера". В тот же день вечером Молотов принял Шуленбурга, который зачитал письмо Риббентропа; "Сегодня германо-советские отношения пошли к поворотному пункту своей истории. Решения, которые будут приняты в ближайшем будущем в Берлине и Москве, будут в течение поколений иметь решающее значение для германского и советского народов… Верно, что Германия и Советский Союз в результате многолетней вражды их мировоззрений сегодня относятся друг к другу с недоверием. Должно быть счищено много накопившегося мусора… Нашим народам в прошлом было всегда хорошо, когда они были друзьями, и плохо, когда они были врагами… Имперское правительство и советское правительство должны на основании всего своего опыта считаться с тем фактом, что капиталистические демократии Запада являются неумолимыми врагами как национал-социалистической Германии, так и Советского Союза. Сегодня, заключив военный союз, они снова пытаются втянуть СССР в войну против Германии…" Немецкий текст переводили наркому параграф за параграфом. Молотова интересовали не красивые формулировки, а конкретные приобретения. Он не дал согласия на немедленный приезд Риббентропа. Отделался дипломатической формулой: визит надо готовить. Сталин давал понять Гитлеру, что за нейтралитет Советского Союза фюреру придется заплатить ту цену, которую назовут в Москве. 17 августа нарком обороны Ворошилов предложил англичанам и французам прервать переговоры до получения из Парижа и Лондона окончательных ответов на поставленные советским руководством вопросы. Договорились возобновить переговоры 21 августа. Похоже, именно в этот день Сталин окончательно сделал выбор в пользу Германии. А Шуленбург получил инструкцию опять попроситься на прием и ускорить приезд министра: "Фюрер считает, что, принимая во внимание настоящую ситуацию и каждодневную возможность возникновения серьезных инцидентов (в этом месте, пожалуйста, объясните господину Молотову, что Германия полна решимости не терпеть бесконечно польские провокации), желательно общее и быстрое выяснение германо-русских отношений и взаимное урегулирование актуальных вопросов. По этим причинам имперский министр иностранных дел заявляет, что начиная с пятницы 18 августа он готов в любое время прибыть самолетом в Москву, имея от фюрера полномочия на решение всего комплекса германо-русских вопросов, а если представится возможным, то и для подписания соответствующего договора". В Берлине были готовы не только подписать пакт о ненападении, но и договориться о Балтийском море, Прибалтике и совместно решить территориальные вопросы в Восточной Европе. 18 августа, после беседы с Молотовым, Шуленбург телеграфировал в Берлин: "Относительно предполагаемого визита в Москву имперского министра иностранных дел Молотов заявил, что советское правительство очень удовлетворено этим предложением, потому что посылка такого выдающегося общественного и государственного деятеля подчеркивает искренность намерений германского правительства… Поездка министра, однако, требует тщательной подготовки. Советскому правительству не нравится гласность, сопровождающая подобный визит. Оно предпочитает, чтобы практическая работа была закончена без подобного церемониала…" Получив телеграмму из Москвы, Риббентроп тут же продиктовал новое послание Шуленбургу. Его получили в немецком посольстве ранним утром 19 августа: "Пожалуйста, немедленно условьтесь о новой беседе с господином Молотовым и сделайте все, что возможно, чтобы эта беседа состоялась без задержки". Шуленбург сообщил Молотову, что Риббентроп уполномочен подписать в Москве специальный протокол, в котором будут определены сферы интересов обеих стран в районе Балтийского моря и решена судьба Прибалтийских республик. "Подобное урегулирование, представляющееся нам необычайно важным, — настаивал Риббентроп, — возможно, однако, лишь во время устной беседы… Настаивайте на быстром осуществлении моей поездки и соответствующим образом противьтесь любым возможным советским возражениям. В этой связи Вы должны иметь в виду тот главенствующий факт, что вероятно скорое начало открытого германо-польского столкновения…" Берлин требовал от посла ускорить визит, а Вячеслав Михайлович тянул с ответом. Шуленбург битый час безуспешно пытался узнать у Молотова, когда же Риббентроп может приехать. Но Вячеслав Михайлович не имел права ответить без санкции вождя. О разговоре с Шуленбургом нарком немедленно доложил Сталину и буквально через полчаса попросил посла вернуться. Вот теперь Молотов сообщил Шуленбургу, что пакт о ненападении может быть подписан. Вечером Молотов просидел у вождя три часа; вызвали и полпреда в Германии Александра Алексеевича Шкварцева. Гитлер и Риббентроп нервничали, дожидаясь сведений из Москвы. Поздно ночью они узнали ответ Молотова: если торговое соглашение будет подписано на следующий день — 20 августа, в воскресенье, то через неделю, 26 или 27 августа, Риббентроп может прилететь. Гитлер промаялся до утра, ожидая подробного отчета от Шуленбурга. Фюрер не мог отложить выяснение отношений со Сталиным на неделю. Договоренность с Москвой была нужна немедленно, потому что без этого он не рисковал напасть на Польшу. Если бы Англия, Франция и Россия объединились, Гитлер не решился бы выступить. А генералы напоминали, что время уходит: начинать войну надо в последних числах августа. Сентябрьские дожди могут сорвать план военной операции. Днем 20 августа, в воскресенье, Гитлер не выдержал и продиктовал Сталину личное письмо: "1. Я искренне приветствую заключение германосоветского торгового соглашения, являющегося первым шагом на пути изменения германо-советских отношений. 2. Заключение пакта о ненападении означает для меня закрепление германской политики на долгий срок. Германия, таким образом, возвращается к политической линии, которая в течение столетий была полезна обоим государствам. Поэтому германское правительство в таком случае исполнено решимости сделать все выводы из такой коренной перемены. 3. Я принимаю предложенный Председателем Совета Народных Комиссаров и Народным комиссаром СССР господином Молотовым проект пакта о ненападении, но считаю необходимым выяснить связанные с ним вопросы скорейшим путем. 4. Дополнительный протокол, желаемый правительством СССР, по моему убеждению, может быть, по существу, выяснен в кратчайший срок, если ответственному государственному деятелю Германии будет предоставлена возможность вести об этом переговоры в Москве лично. Иначе германское правительство не представляет себе, каким образом этот дополнительный протокол может быть выяснен и составлен в короткий срок. 5. Напряжение между Германией и Польшей сделалось нетерпимым. Польское поведение по отношению к великой державе таково, что кризис может разразиться со дня на день. Германия, во всяком случае, исполнена решимости отныне всеми средствами ограждать свои интересы против этих притязаний. 6. Я считаю, что при наличии намерения обоих государств вступить в новые отношения друг с другом не целесообразно терять время. Поэтому я вторично предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа. Министр иностранных дел имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия, чтобы составить и подписать как пакт о ненападении, так и протокол. Более продолжительное пребывание министра иностранных дел в Москве, чем один или максимально два дня, невозможно ввиду международного положения. Я был бы рад получить от Вас скорый ответ". От себя Риббентроп отправил отдельную телеграмму послу Шуленбургу: "Пожалуйста, сделайте все, что можете, чтобы поездка состоялась". В тот же день, 20 августа, французский посол в Варшаве сделал последнюю попытку уговорить Польшу согласиться пропустить советские войска через свою территорию. Варшава ответила отказом. Поляки боялись открывать свои границы перед Красной армией, опасаясь, что она уже не уйдет. Маршал Рыдз-Смиглы сказал послу: — С немцами мы рискуем потерять свободу, с русскими же мы потеряем душу. В Варшаве вряд ли понимали, что Франция и Англия не готовы к войне с Германией, их поддержка носит моральный характер[3]. Может быть, не верили, что Гитлер решится двинуть войска, полагали, что все это — схватка нервов и нужно демонстрировать неуступчивость. Министр иностранных дел Юзеф Бек встретился с первым заместителем наркома Потемкиным, который был в Варшаве проездом, и сказал, что в случае немецкого нападения Польша хотела бы опереться на Советский Союз. В Москве расценили его слова как свидетельство полного разрыва отношений между Польшей и Германией. В этой ситуации не слабая Польша, а сильная Германия представлялась перспективным партнером. От союза с Польшей ничего нельзя получить. Сближение с Германией сулило серьезные геополитические приобретения. 21 августа военные переговоры в Москве начались в одиннадцать утра и закончились примерно в половине шестого вечера. Англичане и французы уже знали, что уговорить поляков не удалось, но надеялись продолжить переговоры с русскими. В тот же день в 15.00 Молотов принял Шуленбурга, который вручил письмо Гитлера. "Молотов, — телеграфировал посол в Берлин, — прочитал документ, который явно произвел на него глубокое впечатление. Он заявил, что, как только решение будет принято, немедленно известит меня… Я закончил просьбой о том, чтобы при любых обстоятельствах ответ был дан мне сегодня". Молотов пошел с письмом к Сталину. Пригласили Ворошилова, Микояна и Кагановича. Слова Гитлера о готовности подписать совместный протокол было достаточно. Сталин согласился пойти на переговоры с Гитлером в последнюю минуту, и фюрер вынужден был принять сталинские условия. Едва Шуленбург успел составить отчет о посещении Молотова, как его вновь вызвали к Молотову. В пять вечера ему вручили краткий ответ Сталина с согласием принять Риббентропа: "Благодарю Вас за письмо. Надеюсь, что германо-советское соглашение о ненападении создаст поворот к серьезному улучшению политических отношений между нашими странами… Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа". Шуленбург немедленно телеграфировал в Берлин. Гитлеру передали телеграмму посла в тот момент, когда фюрер с многочисленной свитой сидел за столом. Прочитав телеграмму, он пришел в необыкновенное возбуждение. Он вскочил, воздел руки к небу и воскликнул: — Это стопроцентная победа! Ну, теперь весь мир у меня в кармане! И хотя я никогда этого не делаю, теперь выпью бутылку шампанского! "И он пил алкоголь!! — писал Шуленбург своей верной подруге Алле фон Дуберг. — Будто бы второй раз в жизни. Я пишу тебе об этом затем, чтобы по крайней мере ты знала, кто одержал эту стопроцентную победу. Невероятно быстрое подписание договора господином фон Риббентропом оказалось возможным только потому, что все было подготовлено заранее; и успех был обеспечен… Это дипломатическое чудо… Мы добились за три недели того, чего англичане и французы не могли достичь за многие месяцы!" Нарком обороны Ворошилов закрыл переговоры, обнадежив партнеров словами, что, если английская и французская миссии получат от своих правительств другие ответы, работу можно возобновить. Но все было кончено. 22 августа Гитлер подписал короткий документ: "Я предоставляю имперскому министру иностранных дел господину Иоахиму фон Риббентропу все полномочия для переговоров от имени германского государства с уполномоченными представителями Союза Советских Социалистических Республик о заключении пакта о ненападении, а также обо всех смежных вопросах и, если представится возможность, для подписания как пакта о ненападении, так и других соглашений, являющихся результатом этих переговоров, чтобы этот пакт и эти соглашения вступили в силу немедленно после их подписания". Тем же вечером Риббентроп с большой делегацией в тридцать семь человек на двух транспортных самолетах "Фокке-Вульф-200 Кондор" вылетел в Кёнигсберг. Прямые перелеты Берлин — Москва были еще невозможны. Делегация разместилась на ночь в "Парк-отеле". Риббентроп не спал, готовился к переговорам, вместе с послом Фридрихом Гаусом, специалистом по международноправовым вопросам, набросал проект договора. Жена Га-уса была наполовину еврейка, и партийный аппарат требовал изгнать его из министерства иностранных дел. Но Риббентроп слишком нуждался в советах Гауса, чтобы прислушаться к мнению партийных чиновников. 23 августа утром делегация вылетела из Кёнигсберга и в час дня приземлилась в Москве. К прилету нацистского министра сшили флаг со свастикой. Но торопились, и загнутые под прямым углом концы креста смотрели в другую сторону. На летном поле Риббентропа приветствовали первый заместитель наркома иностранных дел Потемкин, фамилия которого для знавших русский язык и русскую историю ("потемкинские деревни") немцев была "символом нереальности всего происходящего", первый заместитель наркома внутренних дел Всеволод Николаевич Меркулов и еще несколько чиновников. Из дипломатического корпуса — только посол фашистской Италии в Москве со своим военным атташе. Немецкой делегации не предложили никакой резиденции, и Шуленбург разместил гостей в здании бывшего австрийского посольства, которое после включения Австрии в состав Великогерманского рейха перешло под управление немцев. Шуленбург потом писал своей подруге: "Визит господина фон Риббентропа напоминал торнадо, ураган! Ровно двадцать четыре часа провел он здесь; тридцать семь человек привез он с собой, из которых, собственно, лишь каких-то четверо-пятеро что-то сделали. Тем не менее эта "избыточность" была оправданна: министр иностранных дел великого германского рейха не мог явиться сюда на правах "мелкого чиновника-. Но у нас была уйма хлопот с размещением и питанием всех этих людей, на приезд которых мы не рассчитывали. Нам пришлось по телеграфу заказать продукты в Стокгольме и самолетом доставить их сюда…" Посол Шуленбург уже знал, что их примут в Кремле. Но кто именно будет вести переговоры с советской стороны, немцам не сказали. — Какие странные эти московские нравы! — удивился Риббентроп. Министр нервничал, боялся, что Сталин все-таки сговорился с англичанами и французами и ему придется уезжать несолоно хлебавши. Переговоры начались в Кремле в половине четвертого. В служебном кабинете наркома Молотова помимо хозяина немцы увидели Сталина. Посол Шуленбург был поражен: Сталин впервые сам вел переговоры с иностранным дипломатом о заключении договора. Иностранные дипломаты вообще не удостаивались аудиенции у Сталина: в Наркомате иностранных дел неизменно отвечали, что генеральный секретарь — партийный деятель и внешней политикой не занимается. Сталин предложил Молотову высказаться первым, но нарком иностранных дел отказался от этой чести: — Нет, говорить должен ты, ты сделаешь это лучше меня. Когда вождь изложил советскую позицию, Вячеслав Михайлович шутливо обратился к немцам: — Разве я не сказал, что он сделает это намного лучше меня?.. Немцы предложили вариант договора, составленный в высокопарных выражениях: "Вековой опыт доказал, что между германским и русским народом существует врожденная симпатия…" Сталин все эти ненужные красоты решительно вычеркнул: — Хотя мы многие годы поливали друг друга навозной жижей, это не должно помешать нам договориться. Риббентроп соглашался с любыми поправками — он отчаянно нуждался в пакте. Они втроем — Сталин, Молотов и Риббентроп — все решили в один день. Это были на редкость быстрые и откровенные переговоры. Советские коммунисты и немецкие национальные социалисты распоряжались судьбами европейских стран, не испытывая никаких моральных проблем. Сразу же договорились о Польше: это государство должно исчезнуть с политической карты мира. Сталин не меньше Гитлера ненавидел поляков. Риббентроп предложил поделить Польшу в соответствии с границами 1914 года, но на сей раз Варшава, которая до Первой мировой входила в состав Российской империи, доставалась немцам. Сталин не возражал. Он сам провел толстым синим карандашом линию на карте, в четвертый раз поделившую Польшу между соседними державами. Кроме того, Риббентроп предложил, чтобы Финляндия и Эстония вошли в русскую зону влияния, Литва отошла бы к Германии, а Латвию они поделили бы по Даугаве. Сталин потребовал себе всю Латвию и значительную часть Литвы. Он пояснил, что Балтийский флот нуждается в незамерзающих портах Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс). Риббентроп обещал немедленно запросить Берлин. Сделали перерыв. Риббентроп уехал в германское посольство. В начале девятого вечера в Берлин ушла срочная шифртелеграмма: "Пожалуйста, немедленно сообщите фюреру, что первая трехчасовая встреча со Сталиным и Молотовым только что закончилась. Во время обсуждения, которое проходило положительно в нашем духе, обнаружилось, что последним препятствием к окончательному решению является требование русских к нам признать порты Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс) входящими в их сферу влияния. Я буду признателен за подтверждение согласия фюрера". Ответ из Берлина не заставил себя ждать. Фюрер просил передать своему министру: — Да, согласен. В тот момент Гитлер был готов на все — ведь Сталин избавил его от страха перед необходимостью вести войну на два фронта. Второй раунд переговоров начался в десять вечера. Риббентроп сообщил, что Гитлер согласен: незамерзающие латвийские порты больше нужны России. Атмосфера на переговорах сразу стала дружественной. Ближе к полуночи все договоренности закрепили в секретном дополнительном протоколе к советско-германскому договору о ненападении от 23 августа 1939 года. Договор и секретный протокол с советской стороны подписал Молотов, поэтому печально знаменитый документ стал называться пактом Молотова — Риббентропа. Гитлеру нужен был договор, Сталину — протокол. Этот документ вводил в оборот понятие "сфера интересов", которое понималось как свобода политических и военных действий, направленных на захват территорий. Германия согласилась с планами Сталина и Молотова присоединить к Советскому Союзу Прибалтийские республики и Финляндию. Это была плата за то, что Москва позволяла Гитлеру уничтожить Польшу. Гитлер не возражал и против того, чтобы Сталин вернул себе Бессарабию, потерянную после Первой мировой войны. Даже немецкие дипломаты были поражены скоростью, с которой образовался российско-немецкий союз. Заместитель министра иностранных дел Эрнст фон Вайцзеккер надеялся, что переговоры с Россией отодвинут войну с Польшей, и был разочарован потрясшей его готовностью Сталина поддержать Гитлера: "Я рассчитывал, что мы, пожалуй, сможем привлечь русских на свою сторону. Но то, что они так скоро и точно к намеченному сроку нападения на Польшу, так сказать, с сегодня на завтра перейдут на нашу сторону, я считал совершенно невероятным". Вайцзеккер был уверен, что Гитлер не нападет на Польшу, не заручившись благожелательным нейтралитетом Советского Союза. Посол Шуленбург был в растерянности. Он мечтал подготовить пакт о ненападении, который бы укрепил мир. Вместо этого Сталин и Гитлер договорились поделить Европу. Шуленбург сказал своему личному референту Хансу фон Херварту: — Этот договор приведет нас ко Второй мировой войне и низвергнет Германию в пропасть. Ханс фон Херварт немедленно встретился с сотрудником американского посольства в Москве Чарлзом Боленом и рассказал ему не только о переговорах, но и о тайных договоренностях и будущих территориальных приобретениях Германии и СССР. Таким образом, на Западе сразу же узнали о секретном протоколе. Пакт с Гитлером нарушал договоры с Польшей и Францией, но Сталина это не беспокоило. Что такое договоры? Пустые бумажки. Значение в мировой политике имеет только сила. К тому же Сталин дал выход давней ненависти к Польше. За десятилетие до начала войны, в августе 1928 года, в Москву приехал генерал Вернер фон Бломберг, будущий военный министр. Его принял Ворошилов. "Уже при первом визите, — написал в отчете Вернер фон Бломберг, — Ворошилов перешел к разговору о польском вопросе. Он спросил, может ли рассчитывать Красная армия на поддержку Германии в случае нападения Польши. Он сказал: "Не только от имени Красной армии, но и от имени правительства Советского Союза я мог бы разъяснить, что в случае польского нападения на Германию Россия готова к любой помощи. Может ли Советский Союз в случае польского нападения рассчитывать на Германию?" Ему было сказано в ответ, что это сфера большой политики. Ворошилов пояснил, что для Советского Союза — это решающий вопрос…" Разговаривая с Риббентропом, Сталин был любезен и добродушно-шутлив. Когда имперский министр заметил, что Англия всегда пыталась подорвать развитие хороших отношений между Германией и Советским Союзом, Сталин охотно подхватил тему: — Британская армия слаба. Британский флот больше не заслуживает своей прежней репутации. Что касается английского воздушного флота, то ему не хватает пилотов. Если, несмотря на все это, Англия еще господствует в мире, то это происходит лишь благодаря глупости других стран, которые всегда давали себя обманывать. Заканчивая переговоры, Сталин сказал Риббентропу: — Советское правительство относится к новому пакту очень серьезно. Я могу дать свое честное слово, что Советский Союз никогда не предаст своего партнера. Прямо в кабинете Молотова был сервирован ужин. Сталин встал и произнес неожиданный для немцев тост, в котором сказал, что всегда почитал Адольфа Гитлера: — Я знаю, как сильно немецкий народ любит своего фюрера, и потому хотел бы выпить за его здоровье. "На Сталина. — вспоминал советник посольства Густав Хильгер, — явно произвели впечатление характер и политика Гитлера, но я не мог отделаться от мысли, что это именно те черты и те действия фюрера, которые самым решительным образом отвергались немцами, противниками нацистского режима". Потом Сталин произнес тост в честь рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера как гаранта порядка в Германии. Изучая отчет Риббентропа о визите в Москву, нацистские лидеры были потрясены: Гиммлер уничтожил немецких коммунистов, то есть тех, кто верил в Сталина, а тот пьет за здоровье их убийцы… В два часа ночи, когда закончили с ужином, Молотов и Риббентроп подписали готовые документы. На подписание по просьбе Риббентропа пригласили нескольких немецких журналистов. Они запечатлели для истории рождение нового союза, изменившего политическую карту Европы. Когда немцы покинули Кремль, Сталин и Молотов прошли в кабинет вождя и еще полтора часа делились впечатлениями. А Риббентроп в час ночи позвонил фюреру, чтобы доложить о полном успехе. Нацистский министр иностранных дел провел в Москве ровно сутки и улетел. Утром 24 августа в "Правде" можно было прочитать: "Дружба народов СССР и Германии, загнанная в тупик стараниями врагов Германии и СССР, отныне должна получить необходимые условия для своего развития и расцвета". Днем Гитлер вылетел в Берлин, чтобы вечером услышать впечатления о поездке в Москву. В узком кругу Гитлер сказал о пакте со Сталиным: — Я получил гигантскую стратегическую выгоду. 31 августа Вячеслав Михайлович Молотов на внеочередной сессии Верховного Совета СССР доложил о заключении договора с Германией: — Товарищ Сталин поставил вопрос о возможности других, невраждебных, добрососедских отношений между Германией и Советским Союзом. Теперь видно, что в Германии в общем правильно поняли это заявление товарища Сталина и сделали из этого практические выводы. Заключение советско-германского договора о ненападении свидетельствует о том, что историческое предвидение товарища Сталина блестяще оправдалось… С наивным видом спрашивают: как Советский Союз мог пойти на улучшение политических отношений с государством фашистского типа? Но забывают при этом, что дело идет не о нашем отношении к внутренним порядкам другой стороны, а о внешних отношениях между двумя государствами. Забывают о том, что мы стоим на позиции невмешательства во внутренние дела других стран и соответственно стоим за недопущение какого-либо вмешательства в наши собственные внутренние дела… От нас требуют, чтобы СССР обязательно втянулся в войну на стороне Англии против Германии. Уж не с ума ли сошли эти зарвавшиеся поджигатели войны?.. Верховный Совет единогласно одобрил политику советского правительства и ратифицировал договор с Германией. Пока Вячеслав Михайлович выступал, Гитлер в Берлине подписал директиву о нападении на Польшу. В восемь вечера переодетые в польскую военную форму эсэсовцы организовали провокационное нападение на радиостанцию в Гляйвице в Силезии. Это был повод. На следующий день, 1 сентября 1939 года, Гитлер напал на Польшу. Вермахт начал боевые действия без пятнадцати пять утра. В десять утра канцлер Адольф Гитлер в военной форме выступил перед депутатами рейхстага. На следующий день "Правда" сообщала из Берлина: "Упомянув об инцидентах, которые произошли начиная с ночи 31 августа, Гитлер заявил: "Теперь мы решили обращаться с Польшей так же, как Польша вела себя с нами в течение последних месяцев". Коснувшись затем германо-советского пакта, Гитлер заявил, что может присоединиться к каждому слову, которое сказал народный комиссар по иностранным делам Молотов в связи с ратификацией пакта… После окончания речи Гитлера министр внутренних дел Фрик зачитал законопроект об объединении Данцига с Германской империей". В августе четырнадцатого молодой Адольф Гитлер был среди тех, кто восторженно встретил объявление войны. Контраст с сентябрем тридцать девятого был разительным. Ни торжествующих толп, ни цветов уходящим на фронт войскам. Германия не была готова к большой войне, и военное командование это понимало. Только военно-воздушные силы имели очевидное превосходство над противником. "В шесть тридцать утра пятницы 1 сентября меня разбудил гул, — вспоминал родившийся в Польше будущий известный американский политолог Ричард Пайпс. — Моей первой мыслью было, что это гром. Одевшись, я выбежал, но погода была ясной. В небе я увидел ровный строй серебристых самолетов, направлявшихся к Варшаве. Один-единственный биплан (казалось, он был из дерева) резко поднялся им навстречу. Грохот, который я слышал, не был громом. Это на варшавский аэропорт падали бомбы, которые быстро уничтожили небольшие военно-воздушные силы, собранные поляками". Франция и Англия, выполняя обязательства, данные Польше, 3 сентября объявили войну Германии. Они не собирались воевать, но иного выхода у них не оставалось. Началась Вторая мировая война, которой никто, кроме Гитлера, не хотел. 1 сентября в Москве первым к Сталину позвали Молотова. Он просидел в кабинете вождя весь день. Вызвали назначенного полпредом в Берлин Александра Алексеевича Шкварцева, потом военных — наркома Ворошилова, командующего Киевским особым военным округом Семена Константиновича Тимошенко, начальника Генерального штаба Бориса Михайловича Шапошникова и утвержденного военным атташе в Германии Максима Алексеевича Пуркаева. Как только Шкварцев и Пуркаев прибыли в Берлин, их принял Гитлер. "После вручения верительных грамот, — сообщила "Правда", — между Гитлером и советским полпредом состоялась продолжительная беседа". Генеральный секретарь исполкома Коминтерна болгарский коммунист Георгий Димитров 5 сентября попросил Сталина о встрече, чтобы понять, какой должна быть в этой войне позиция коммунистических партий. 7 сентября поздно вечером Сталин принял его вместе с Мануильским. В кабинете сидели Молотов и Жданов. — Война идет между двумя группами капиталистических стран за передел мира, за господство над миром! — объяснил Сталин. — Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Польшу Сталин назвал фашистским государством: — Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше! Что, плохо было бы, если в результате разгрома Польши мы распространим социалистическую систему на новые территории и население? Указание Сталина было оформлено в виде директивы секретариата исполкома Коминтерна всем компартиям: "Международный пролетариат не может ни в коем случае защищать фашистскую Польшу…" Коммунистам, которые собирались ехать в Польшу, чтобы, как и в Испании, сражаться против фашистов, запретили это делать. Советские газеты печатали только сводки немецкого командования. Поляки не считали свое положение безнадежным. Они надеялись, что французы немедля вступят в дело и отвлекут на себя значительные силы немцы. Полагали, что советский нейтралитет позволит перебросить всю армию на запад. "Радио, — вспоминал Ричард Пайпс, — поддерживало наш дух призывами мэра Стефана Старжинского и музыкой "военного" полонеза Шопена. Впоследствии Стефан Старжинский был арестован и через четыре года расстрелян в Дахау. В город тянулись пешком, на лошадях или телегах остатки побежденной польской армии, среди них были раненые, все в лохмотьях, унылые и подавленные. 8 сентября немцы начали штурм Варшавы, но натолкнулись на серьезное сопротивление… Польское правительство эвакуировалось в Люблин… К середине сентября Варшава была окружена…" 8 сентября немецкое командование передало, что Варшава пала. Молотов ночью отправил немецкому послу Шуленбургу телефонограмму: "Я получил ваше сообщение о том, что германские войска вошли в Варшаву. Пожалуйста, передайте мои поздравления и приветствия правительству Германской империи". В три часа дня Молотов предупредил посла, что "советские военные действия начнутся в течение ближайших нескольких дней". В тот же день нарком обороны маршал Ворошилов и начальник Генерального штаба маршал Шапошников подписали директиву, которая предписывала войскам Белорусского и Киевского особых военных округов в ночь с 12 на 13 сентября перейти в наступление и разгромить противостоящие силы польской армии. Но когда выяснилось, чтоВаршава еще держится, выступление Красной армии отложили. Поляки отчаянно защищали свою столицу. Варшавяне, мужчины и женщины, рыли окопы и строили баррикады. Москву это упорство поляков раздражало. Гитлер торопил Сталина с вступлением в войну против Польши. Ему не нужна была военная поддержка Красной армии, он сам мог справиться с поляками. Ему политически важно было участие Советского Союза в войне с Польшей. Риббентроп писал Молотову, что ждет скорого наступления Красной армии, "которое освободит нас от необходимости уничтожать остатки польской армии, преследуя их вплоть до русской границы". Молотов отвечал Риббентропу: "Мы считаем, что время еще не наступило. Возможно, мы ошибаемся, но нам кажется, что чрезмерная поспешность может нанести нам ущерб и способствовать объединению наших врагов". До сентября 1939 года советское правительство никогда не ставило вопрос о возвращении западных областей Украины и Белоруссии. И в первые дни боевых действий Красной армии этот лозунг еще не возник. Он появился позже как удачное пропагандистское объяснение военной операции против Польши. 10 сентября в четыре часа дня Молотов пригласил посла Шуленбурга: — Советское правительство застигнуто врасплох неожиданно быстрыми германскими военными успехами. Красная армия рассчитывала, что у нее на подготовку есть несколько недель, которые сократились до нескольких дней. Молотов откровенно предупредил посла, что Москва намеревалась заявить, что Польша разваливается на куски и Советский Союз вынужден прийти на помощь украинцам и белорусам, которым "угрожает" Германия: — Это даст Советскому Союзу благовидный предлог и возможность не выглядеть агрессором. Но вчера генерал-полковник Браухич заявил, что военные действия уже заканчиваются. Если Германия сейчас заключит перемирие с Польшей, Совегский Союз не успеет вступить в войну. Шуленбург связался с Берлином и передал озабоченность советского наркома. Риббентроп попросил Шуленбурга информировать Молотова, что слова главнокомандующего сухопутными войсками Вальтера фон Браухича — недоразумение. Вопрос о перемирии с Польшей не ставится. 14 сентября Молотов пригласил Шуленбурга и сказал, что Красная армия уже практически готова, но, учитывая политическую мотивировку советской операции (защита украинцев и белорусов), Москва не может начать действовать до того, как падет Варшава. Поэтому Молотов попросил как можно более точно информировать его: когда можно рассчитывать на полный захват польской столицы. Риббентроп сообщил из Берлина, что Варшава будет занята в течение нескольких дней. Он просил передать Молотову: "Мы подразумеваем, что советское правительство уже отбросило мысль, что основанием для советских действий является угроза украинскому и белорусскому населению, исходящая от Германии. Указание такого мотива невозможно". Шуленбург передал послание Молотову. Нарком, как следует из записи беседы, согласился, что "планируемый советским правительством предлог содержал в себе ноту, обидную для чувств немцев, но просил, принимая во внимание сложную для советского правительства ситуацию, не позволять подобным пустякам вставать на нашем пути". — Советское правительство, — откровенно объяснил Молотов послу, — к сожалению, не видит другого предлога, поскольку до сих пор Советский Союз не беспокоился о национальных меньшинствах в Польше и должен так или иначе оправдать свое вмешательство в глазах заграницы. 14 сентября военные советы Белорусского и Киевского особых военных округов получили секретную сталинскую директиву: "Молниеносным ударом разгромить противостоящие войска противника". 17 сентября в два часа ночи немецкий посол Шуленбург, военный атташе генерал Кёстринг и советник Хильгер были приглашены в Кремль. Сталин сам сообщил немецким союзникам, что в шесть часов утра Красная армия перейдет советско-польскую границу. Генерал Кёстринг озабоченно заметил, что за оставшиеся несколько часов немецкое командование не успеет предупредить все наступающие части, потому возможны нежелательные столкновения. Нарком обороны Ворошилов ответил Кёстрингу, что немцы с их организационным талантом справятся и с этим. Шуленбург немедленно телеграфировал в Берлин: "Сталин в сопровождении Молотова и Ворошилова принял меня в два часа ночи и проинформировал, что Красная армия перейдет в шесть утра советскую границу на всей ее протяженности от Полоцка до Каменец-Подольского. Во избежание инцидентов Сталин срочно просит позаботиться, чтобы немецкие самолеты начиная с сегодняшнего дня не летали восточнее линии Белосток — Брест-Литовск — Лемберг (Львов). Начиная с сегодняшнего дня советские самолеты начнут бомбардировать район восточнее Лемберга". 17 сентября 1939 года советские войска без объявления войны вторглись на территорию Польши. В тот же день утром немецкие войска получили приказ остановиться на линии Сколе — Львов — Владимир-Волынский — Белосток. Сегодня некоторые историки говорят, что пакт Молотова — Риббентропа мало чем отличался от Мюнхенского соглашения. Но отличие все-таки есть. Западные державы отказали Чехословакии в помощи, но они не отправили свои войска, чтобы участвовать в уничтожении этого государства, и не отрезали себе по куску от ее территории… Польскому послу в Москве первый заместитель наркома иностранных дел Владимир Потемкин зачитал ноту, подписанную Молотовым: "Польско-германская война выявила внутреннюю несостоятельность Польского государства… Варшава как столица Польши не существует больше. Польское правительство распалось и не проявляет признаков жизни. Это значит, что Польское государство и его правительство фактически перестали существовать… Советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной армии отдать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизни и имущество населения Западной Украины и Западной Белорусии. Одновременно советское правительство намерено принять все меры к тому, чтобы вызволить польский народ из злополучной войны, куда он был ввергнут его неразумным руководством, и дать ему возможность зажить мирной жизнью. Примите, господин посол, уверения в совершеннейшем к Вам почтении". Посол ноту отверг с возмущением: Варшава еще не пала, и польское правительство действует. В этот же день, выступая по радио, Молотов сказал, что советские войска с освободительной миссией вступили на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии. Это была территория истекающей кровью Польши. Один из руководителей оперативного управления Генштаба немецких сухопутных войск генерал Эдуард Вагнер записал в дневнике: "Сегодня в шесть утра выступили русские… Наконец-то! Для нас большое облегчение: во-первых, за нас будет преодолено большое пространство, затем, мы сэкономим массу оккупационных сил и, наконец, Россия очутится в состоянии войны с Англией, если этого захотят англичане. Союз будет полным…" В эти дни снимался художественный фильм о Первой Конной, в сценарии был эпизод перехода буденновцев через польскую границу в 1920 году[4]. Режиссер Ефим Дзиган рассказывал: "В разгар работы радио принесло нам весть об историческом решении советского правительства. Это принятое с восторгом сообщение придало нашей работе особый смысл. Командиры, политработники, тысячи бойцов, местные жители, колхозники, актеры — все участники съемки с особенным подъемом продолжали работу. Люди видели знаменательные исторические параллели между прошлым и сегодняшней действительностью". Для войны с Польшей еще 11 сентября 1939 года были образованы два фронта — Белорусский и Украинский. Белорусским фронтом командовал командарм 2-го ранга Михаил Прокофьевич Ковалев, Украинским — командарм 1-го ранга Семен Константинович Тимошенко. В общей сложности на границе с Польшей сосредоточили около миллиона солдат и офицеров Красной армии, четыре тысячи танков, две тысячи самолетов, пять с половиной тысяч артиллерийских орудий. Историки обращают внимание на то, что советские люди были рады начавшейся воине, считали ее справедливой. Недаром нарком Ворошилов заявил, что советский народ "не только умеет, но и любит воевать". Партийные органы докладывали о том, как идет мобилизация в армию: "Надо отметить как положительный факт высокое морально-политическое настроение призываемых: гармошки, пляски, здоровое настроение — сознание своего долга перед родиной характеризуется хотя бы тем, что очень мало заявляют о болезнях, по которым они не могут быть призваны. Второе — очень мало было провожающих, мало можно увидеть плачущих из состава провожающих". По просьбе Наркомата обороны Верховное командование вермахта представило Наркомату обороны подробную информацию о составе и дислокации польских войск. Перед частями Красной армии была поставлена задача разгромить вооруженные силы Польши и взять их в плен, захватить стратегически важные объекты и не допустить ухода польских солдат и офицеров на территорию Венгрии и Румынии. 19 сентября 1939 года одновременно в центральном органе ЦК всесоюзной коммунистической партии (большевиков) газете "Правда" и в центральном органе национально-социалистической немецкой рабочей партии газете "Фёлькишер беобахтер" появилось совместное коммюнике, в котором говорилось, что задача вермахта и Красной армии — "восстановить в Польше порядок и спокойствие, нарушенные распадом Польского государства, и помочь населению Польши переустроить условия своего государственного существования". Эта формула означала оккупацию и раздел Польши. 18 сентября премьер-министр Франции Эдуард Даладье пригласил к себе советского полпреда Якова Захаровича Сурица и поинтересовался, не является ли вступление советских войск на территорию Польши результатом советско-германского соглашения. Даладье объяснил Сурицу: — Для французского правительства решающим является вопрос: имеет ли оно перед собой единый германосоветский фронт, общую акцию или нет? Премьер-министр получил жесткий ответ от Молотова: "В Москве оскорблены тоном его вопросов, которые напоминают допрос, недопустимый обычно в отношениях с равноправными государствами… СССР остается и думает остаться нейтральным в отношении войны в Западной Европе, если, конечно, сама Франция своим поведением в отношении СССР не толкнет его на путь вмешательства в эту войну". Это уже была прямая угроза. Советский нарком самым недипломатичным образом сообщил, что Красная армия вполне может присоединиться к вермахту. 19 сентября Шуленбург отправил шифртелеграмму в Берлин: "Молотов заявил мне сегодня, что советское правительство считает, что теперь для него, как и для правительства Германии, созрел момент для окончательного определения структуры польских территорий. В связи с этим Молотов дал понять, что первоначальное намерение, которое вынашивалось советским правительством и лично Сталиным, — допустить существование остатков Польши — теперь уступило место намерению разделить Польшу… Советское правительство желает немедленно начать переговоры по этому вопросу и провести их в Москве, поскольку такие переговоры с советской стороны обязаны вести лица, наделенные высшей властью, не могущие покинуть Советский Союз". По дипломатическому протоколу настала очередь Молотова лететь в Берлин. Но все решения на переговорах мог принимать только Сталин, поэтому нацистского министра иностранных дел вновь пригласили в Москву. 22 сентября Риббентроп ответил своему послу: "Первоначально я намеревался пригласить господина Молотова в Германию для того, чтобы здесь оформить этот договор. Учитывая Ваше сообщение о том, что руководители там не могут покинуть Советский Союз, мы соглашаемся на переговоры в Москве. Вопреки моему первоначальному намерению возложить на Вас ведение этих переговоров, я решил прилететь в Москву сам…" Поляки продолжали сражаться с немцами, но вступление в войну Советского Союза лишило их последней надежды. Почти десять дней держался Львов, куда переехало польское правительство и Верховное командование. Но на следующий день после вступления войска Советского Союза в Польшу президент Игнаций Мосьцинский и главнокомандующий маршал Эдвард Рыдз-Смиглы бежали в Румынию. 21 сентября Львов взяли немцы. Маршал Рыдз-Смиглы приказал не оказывать Красной армии сопротивления и отходить в Румынию и Венгрию. Отдельные польские части, не получив приказа главнокомандующего, встретили красноармейцев как захватчиков и вступили в бой. Гродно сопротивлялся советским войскам два дня. Когда город взяли, триста поляков сразу расстреляли без суда. В некоторых районах части вермахта и Красной армии вместе уничтожали очаги польского сопротивления. Это и было "братство, скрепленное кровью", как потом выразился Сталин, высоко оценивая сотрудничество с фашистской Германией. В том числе совместно разгромили Новогрудскую кавалерийскую бригаду генерала Владислава Андерса. Генерал был ранен и попал в советский плен. Что же удивляться, что потом, после нападения немцев на Советский Союз, генерал Андерс не захотел сражаться бок о бок с советскими войсками, а, сформировав из недавних пленных польскую армию из двух дивизий, попросил перебросить ее на помощь британским войскам. Поляков переправили в Северную Африку, где они сражались с наступавшими немецкими войсками генерала Эрвина Роммеля, потом участвовали в боях на территории Италии… А в 1939 году координация действий вермахта и Красной армии обсуждалась в Москве на переговорах, которые нарком Ворошилов и начальник Генштаба Шапошников вели с немецким военным атташе генералом Кёстрингом, его заместителем полковником Кребсом и военно-воздушным атташе полковником Ашенбреннером. Договорились помогать друг другу в уничтожении "польских банд". Ворошилов отдал войскам приказ: "При обращении германских представителей к командованию Красной армии об оказании помощи в деле уничтожения польских частей или банд, стоящих на пути движения мелких частей германских войск, командование Красной армии, начальники колонн в случае необходимости выделяют необходимые силы, обеспечивающие уничтожение препятствий, лежащих на пути движения". 23 сентября немецкое командование действительно обратилось к советскому за помощью: западнее города Гребешова концентрировались значительные силы польской армии, и немцы просили, чтобы "мы участвовали в совместном уничтожении данной группировки", как говорилось в донесении военного коменданта Львова комдива Иванова командующему Украинским фронтом Тимошенко. Тимошенко обратился в Москву. Разрешение было дано. Ночью 24 сентября штаб Украинского фронта приказал командующему Восточной армейской группой войск комкору Филиппу Ивановичу Голикову перенацелить части 2-го кавалерийского корпуса и 24-й танковой бригады, чтобы "атаковать и пленить врага". Так что поляков добивали совместно. Правда, западнее Львова произошли неприятные инциденты между советской и немецкой армиями. Улаживать конфликт прибыли военный атташе генерал кавалерии Эрнст Кёстринг и начальник штаба Украинского фронта генерал Николай Федорович Ватутин. Как сообщал Кёстринг, "была установлена связь между частями, командиры которых сговорились обо всех подробностях в товарищеском духе". Советская военная радиостанция в Минске использовалась для наведения немецких бомбардировщиков на польские города. В знак благодарности рейхсмаршал авиации Герман Геринг подарил наркому Ворошилову самолет. Варшава, разбомбленная и сожженная, оставшаяся без воды, держалась до последнего. Польские солдаты, мужественно оборонявшие столицу, капитулировали 29 сентября 1939 года. Нарком Ворошилов отметил, что Польское государство разлетелось, "как старая сгнившая телега". "Стремительным натиском части Красной армии разгромили польские войска, выполнив в короткий срок свой долг перед Советской Родиной", — говорилось в приказе наркома обороны по случаю очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Боевые действия продолжались двенадцать дней. Поляки воевали смело и достойно. За четыре недели войны немцы понесли тяжелые потери: девяносто тысяч убитыми и шестьдесят три тысячи тяжелоранеными. "Начиная с 22 сентября, после эвакуации дипломатического корпуса, Варшаву бомбили круглосуточно, — вспоминал находившийся в городе Ричард Пайпс. — Днем бомбардировщики "Штука" кружили над беззащитным городом, пикируя с визжащим звуком, сбрасывали бомбы на гражданские цели, а ночью начинался артиллерийский обстрел… 23 сентября радиостанция замолчала, уничтоженная бомбами. На следующий день не было воды (газа уже давно не было)… Артиллерийский обстрел громыхал в течение всего дня и вечера 24 сентября, а 25-го утром нас разбудил звук падающих бомб. Не было уже противовоздушной обороны или польских самолетов, лишь кое-где раздавалась пулеметная стрельба… Дома рушились, хороня под обломками тысячи людей. Толпы почти отупевших людей с детьми и котомками бежали по улицам. Германские пилоты, самые гнусные стервятники в мире, летели очень низко, обстреливая улицы из пулеметов. К вечеру Варшава была объята пламенем и напоминала Дантов ад… Я никогда не забуду зрелище, которое предстало перед моими глазами на углу улиц Маршалковская и Цельна: лошади, мечущиеся или распластанные на тротуаре, горящие дома, люди, мечущиеся в поисках убежища… 26 сентября польские власти и германские военные начали переговоры. Варшава капитулировала на следующий день. Объявлялось перемирие на сорок два часа. В 14 часов двадцать седьмого пушки замолчали и самолеты исчезли. Воцарилась жуткая тишина. 30 сентября немцы вошли в город. Я встречал их передовую часть. Открытая военная машина остановилась на углу улицы Маршалковская и аллеи Ерозолимских, в самом центре Варшавы. Молодой офицер, сидевший рядом с шофером, встал и сфотографировал толпу, ее окружившую… 6 октября приехал Гитлер, чтобы триумфально созерцать завоеванную столицу. Я видел его из нашего окна на четвертом этаже. По пути его следования вдоль улицы Маршалковская, главной улицы города, через каждый метр стояли вооруженные немецкие солдаты. Он ехал в открытом "мерседесе", стоял в знакомой позе, отдавая нацистский салют. Я подумал, что его легко можно убить…" За неделю до войны, выступая перед своими генералами, Гитлер говорил: — С осени тысяча девятьсот тридцать восьмого года у меня возникло решение идти вместе со Сталиным. В сущности, есть только три великих государственных деятеля во всем мире — Сталин, я и Муссолини. Муссолини — слабейший. Сталин и я — единственные, кто видит будущее. Таким образом, через несколько недель я протяну Сталину руку на общей германо-русской границе и вместе с ним осуществлю раздел мира. Пока что руки друг другу протянули генералы вермахта и Красной армии. В Гродно совместный парад вместе с немецкими генералами принимал будущий маршал и дважды Герой Советского Союза Василий Иванович Чуйков, тогда комкор. В Бресте в честь "советско-германского братства по оружию" 22 сентября тоже был проведен совместный парад. Найден приказ, составленный в штабе немецкой 20-й дивизии 22 сентября 1939 года: "1. По случаю принятия Брест-Литовска советскими войсками 22 сентября 1939 года во второй половине дня, между 15.00 и 16.00 состоится прохождение маршем у здания штаба 19-го армейского корпуса перед командиром 19-го корпуса Гудерианом и командиром советских войск…" Парад принимали танкисты — немецкий генерал Хайнц Гудериан и комбриг Семен Моисеевич Кривошеин. Гудери-ан писал после войны в "Записках солдата": "Кривошеин владел французским языком, поэтому я смог легко с ним объясниться. Все вопросы были удовлетворительно для обеих сторон разрешены… Наше пребывание в Бресте закончилось парадом и церемонией с обменом флагами". В следующий раз Гудериан и генерал-майор Кривошеин встретятся через два года, в июле сорок первого, в бою под городом Пропойском, который Сталин прикажет переименовать в Славгород. Военная судьба Кривошеина сложилась удачнее, чем у Гудериана. Командуя механизированным корпусом, Кривошеин отличился в берлинской операции, за что был удостоен звания Героя Советского Союза… Польша была оккупирована, поделена и перестала существовать как государство. Раздел Польши был назван в советско-германском договоре о дружбе и границе "надежным фундаментом дальнейшего развития дружественных отношений между советским и германским народами". "Львов включен ныне с соизволения Гитлера в Союз Советских Социалистических Республик, — с грустью писал философ Федор Августович Степун, эмигрировавший после революции в Германию и оказавшийся в нацистском государстве. — Сердце этой победе не радуется. В конце концов, Советский Союз — все же Россия, и его преступные завоевания лишь омрачают ее образ. А кроме того, разгар националистических страстей в современной Европе до того отвратителен, что невольно хочется уберечь от него "свою" Россию". У Советского Союза и Германии появилась общая граница. Центральная смешанная пограничная комиссия двух стран работала в оккупированной Варшаве. 27 октября члены комиссии получили приглашение на обед к немецкому генерал-губернатору рейхслейтеру Хансу Франку, которого после войны поляки повесят как военного преступника. Франк по-дружески принял советских гостей, пошутил: — Мы с вами курим польские папиросы как символ того, что мы пустили Польшу по ветру. В Закопане Наркомат внутренних дел и гестапо создали совместный центр для "борьбы против польской агитации". Комиссар госбезопасности 3-го ранга Иван Александрович Серов как нарком внутренних дел Украины, вспоминал тогдашний партийный руководитель республики Никита Сергеевич Хрущев, "установил контакты с гестапо. Представитель гестапо официально прибыл по взаимной договоренности во Львов со своей агентурой… Предлогом был "обмен людьми" между нами и Германией". Обосновавшиеся в Львове гестаповцы занимались эвакуацией немецкого населения. Заодно им передали большую группу немецких коммунистов, которые думали, что найдут в Советском Союзе убежище от нацизма. "Среди всех последствий пакта Сталина и Гитлера, — вспоминала Маргарет Бубер-Нойман, вдова Хайнца Ноймана, второго человека в ЦК компартии Германии, — есть одно, упоминание о котором долго заставляло краснеть от стыда иных коммунистов: это проходившая с конца 1939 по июнь 1940 года выдача советскими властями примерно пятисот немецких и австрийских коммунистов-эмигрантов нацистам. Из советских тюрем и концентрационных лагерей были изъяты сотни немецких заключенных, осужденных во время великой чистки к многолетним срокам, их привезли под конвоем НКВД в Бутырку. Там им предъявили новый приговор, предписывающий "немедленную высылку с территории Советского Союза". Хайнца Ноймана, который искал в Советском Союзе убежище от гестапо, расстреляли в Москве в 1937 году. Его вдову Маргарет арестовали в 1938 году и приговорили к пяти годам принудительных работ. "Поезд с заключенными поехал в западном направлении, — рассказывала Маргарет Бубер-Нойман. — Некоторые все еще надеялись, что их доставят к границе Балтийских государств и там отпустят на свободу. Откуда могли знать они, выехавшие из далеких лагерей Сибири, что Прибалтика уже находится во власти Сталина? Когда поезд проехал Минск и устремился в западном направлении, заключенным стало ясно, что произойдет. Хотя после всего, что с ними произошло, коммунисты не питали никаких иллюзий относительно советской системы, они считали немыслимым то, что с ними должно было произойти. Но это случилось: эмигрантов-коммунистов, людей, которые, рискуя жизнью, бежали в Советский Союз, Сталин возвращал Гитлеру. Пятьсот человек были принесены в жертву дружбе между Сталиным и Гитлером как своего рода подарок. Этим актом Сталин хотел доказать, насколько серьезно он воспринимает эту дружбу; широким жестом предоставил Гитлеру возможность самому рассчитаться с пятьюстами своими ярыми противниками. Я тоже была в этой группе. 3 февраля 1940 года меня привезли в Брест-Литовск, к демаркационной линии между Советским Союзом и Германией. Офицер НКВД с группой солдат повел нас к железнодорожному мосту через Буг. Мы увидели идущих нам навстречу людей в форме СС. Офицер СС и его коллега из НКВД сердечно приветствовали друг друга. Советский офицер провел перекличку и приказал нам идти по мосту. Я услышала сзади возбужденные голоса и увидела, что трое мужчин из нашей группы умоляли офицера НКВД не отправлять их через мост. Один из них до 1933 года был редактором немецкой коммунистической газеты. Его на той стороне моста ждала верная смерть. Такая же судьба ждала молодого немецкого рабочего, заочно приговоренного в рейхе к смерти. Всех троих поволокли по мосту. Здесь подошли гестаповцы и продолжили работу сталинского НКВД". Когда совместными усилиями Польша была разгромлена, Молотов с удовольствием сказал на сессии Верховного Совета: — Правящие круги Польши немало кичились "прочностью" своего государства и "мощью" своей армии. Однако оказалось достаточно короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем Красной армии, чтобы ничего не осталось от уродливого детища Версальского договора, жившего за счет угнетения непольских национальностей. В те месяцы у Гитлера и нацистской Германии не было лучшего друга и защитника, чем глава советского правительства и нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов. Его раздраженные слова о "близоруких антифашистах" потрясли советских людей, которые привыкли считать фашистов худшими врагами советской власти. А Молотов с трибуны Верховного Совета распекал соотечественников, не успевших вовремя переориентироваться: — В нашей стране были некоторые близорукие люди, которые, увлекшись упрощенной антифашистской агитацией, забывали о провокаторской роли наших врагов. Говоря о врагах, он имел в виду Англию и Францию, которые теперь считались агрессорами. Советский Союз и Германия сделали совместное заявление относительно начавшейся мировой войны. Сталии продиктовал такой текст: "Англия и Франция несут ответственность за продолжение войны, причем в случае продолжения войны Германия и СССР будут поддерживать контакт и консультироваться друг с другом о необходимых мерах для того, чтобы добиться мира". Посол Шуленбург докладывал в Берлин: "Советское правительство делает все возможное, чтобы изменить отношение населения к Германии. Прессу как подменили. Не только прекратились все выпады против Германии, но и преподносимые теперь события внешней политики основаны в подавляющем большинстве на германских сообщениях, а антигерманская литература изымается из книжной продажи". Накануне второго приезда Риббентропа, 25 сентября, Сталин и Молотов пригласили посла Шуленбурга, который телеграфировал в Берлин: "Сталин добавил, что, если мы согласны, Советский Союз немедленно возьмется за решение проблемы Прибалтийских государств в соответствии с протоколом от 23 августа и ожидает в этом деле полную поддержку со стороны германского правительства. Сталин подчеркнуто указал на Эстонию, Латвию и Литву, но не упомянул Финляндию. Я ответил Сталину, что доложу своему правительству". 27 сентября прилетел Риббентроп. Первая встреча в Кремле началась в десять вечера и продолжалась до часу ночи. На следующий день переговоры возобновились в три часа дня. Потом был обед, поехали в Большой театр смотреть "Лебединое озеро", а в полночь продолжили переговоры. Уже наступило 29 сентября, когда Молотов и Риббентроп подписали второй договор "О дружбе и границе", а заодно еще несколько секретных документов. Среди них: доверительный протокол о праве немецких граждан и других лиц германского происхождения переселиться в Германию и секретный дополнительный протокол, который объединял усилия Германии и Советского Союза в борьбе с "польской агитацией". Риббентроп улетел 29 сентября в полдень. На следующий день "Правда" процитировала слова нацистского министра иностранных дел: "Переговоры проходили в особенно дружественной и великолепной атмосфере. Однако прежде всего я хотел бы отметить исключительно сердечный прием, оказанный мне советским правительством, и в особенности гг. Сталиным и Молотовым". Для ратификации советско-германского договора вновь собрали сессию Верховного Совета. 31 октября Молотов произнес свою знаменитую речь в защиту гитлеровской идеологии: — Английские, а вместе с ними и французские сторонники войны объявили против Германии что-то вроде идеологической войны, напоминающей старые религиозные войны… Такого рода война не имеет для себя никакого оправдания. Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это дело политических взглядов. Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с ней войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за "уничтожение гитлеризма", прикрываемая фальшивым флагом борьбы за "демократию"… 24 октября 1939 года министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп выступал в Данциге, ставшем немецким. Он назвал Советский Союз наряду с Италией и Японией "внешнеполитическими друзьями Германии, чьи интересы солидарны с немецкими". Риббентроп пошел на беспрецедентный шаг — он заранее отправил Сталину проект той части своей речи, где говорилось об отношениях с Советским Союзом, и Сталин выправил этот текст. 30 ноября 1939 года Сталин в интервью французскому информационному агентству Гавас назвал Францию страной, "выступающей за войну", а Германию — страной, "отстаивающей дело мира". Отвечая на вопрос главного редактора "Правды", Сталин развернуто изложил свою оценку ситуации: "Не Германия напала на Францию и Англию, а Франция и Англия напали на Германию, взяв на себя ответственность за нынешнюю войну… Правящие круги Англии и Франции грубо отклонили как мирные предложения Германии, так и попытки Советского Союза добиться скорейшего окончания войны". 21 декабря 1939 года по случаю сталинского юбилея Адольф Гитлер прислал генсеку свое поздравление: "Ко дню Вашего шестидесятилетия прошу Вас принять мои самые сердечные поздравления. С этим я связываю свои наилучшие пожелания. Желаю доброго здоровья Вам лично, а также счастливого будущего народам дружественного Советского Союза"… Министр Риббентроп поздравил Сталина отдельно: "Памятуя об исторических часах в Кремле, положивших начало повороту в отношениях между обоими великими народами и тем самым создавших основу для длительной дружбы между ними, прошу Вас принять ко дню Вашего шестидесятилетий мои самые теплые поздравления". Вождь ответил нацистскому министру: "Благодарю Вас, господин министр, за поздравление. Дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленная кровью, имеет все основания быть длительной и прочной"… Можно было бы сказать, что Сталин вел дипломатические игры осени тридцать девятого безукоризненно, если бы не трагический исход игры — трагедия лета сорок первого. Сталин своими руками уничтожил Польшу, которая являлась естественным барьером между нацистской Германией и Советским Союзом. Неизвестно, решился ли бы фюрер напасть на Польшу в сентябре тридцать девятого, если бы не получил поддержку Сталина. Но он точно не посмел бы ударить по Франции в следующем году, опасаясь Красной армии в тылу. И не решился бы напасть на Советский Союз, имея за спиной враждебные Францию и Англию… Невероятная наглость Гитлера вкупе с близорукостью европейских политиков — от Сталина до Чемберлена — позволили фюреру одерживать победу за победой в войне, которую он мог только проиграть. Военный, экономический и демографический потенциал Германии изначально обрекал ее на поражение. Лучше всего об этом знали немецкие военные, которые пытались остановить фюрера. Самый поразительный вопрос состоит в том, как нацистской Германии и Гитлеру удалось продержаться так долго.Легкий психоз и личная охрана фюрера
Адольф Гитлер всегда боялся покушений. Став вождем национально-социалистической немецкой рабочей партии, он немедленно потребовал себе охрану. В начале 1920 года в партии появилось первое военизированное подразделение — "Дежурная группа", потом ее преобразовали в группу "Охрана залов". Руководил ею Эмиль Морис, личный телохранитель и водитель Гитлера. Мориса ненадолго сменил Юлиус Шрек (партийный билет № 553, после перерегистрации — № 5). В боевую группу входили также Ульрих Граф, бывший мясник, Кристиан Вебер, бывший торговец лошадьми, Макс Аманн, друг и сослуживец фюрера по Первой мировой, и Рудольф Гесс, его секретарь и помощник. Все они были верными сторонниками Гитлера, самыми близкими к нему людьми. Весной 1921 года боевые группы в партии насчитывали уже сотни человек. Они именовались "отделом физкультуры и спорта". Днем рождения штурмовых отрядов Гитлер считал 3 августа 1921 года. Это произошло после того, как 29 июля он фактически предъявил ультиматум центральному комитету НСДАП с требованием передать ему все полномочия по руководству партией. Первым командиром штурмовых отрядов стал лейтенант-моряк Йоханн Ульрих Клинч. Его арестовали по делу об убийстве министра финансов Матиаса Эрцберге-ра, но уголовного наказания он избежал. Перед каждой стычкой отряд штурмовиков получал инструкции от Гитлера: — Сегодня вы должны доказать свою преданносгь делом. Никто не уходит, пока все не кончится. Разве что вас вынесут ногами вперед. Я сам буду здесь до последнего и не верю, что кто-то из вас способен меня предать. Если увижу среди вас труса, своей рукой сорву повязку со свастикой. Коричневой униформы еще не было. 25 октября 1921 года произошло покушение на видного социалиста и депутата баварского ландтага Эрхарда Ауэра. 4 ноября Гитлер должен был выступать в пивной "Хофбройхаус" на тему "Кто убийцы?". В пивную в большом количестве явились социалисты и коммунисты, желавшие поспорить с главным оратором нацистов. Гитлера сопровождали полсотни штурмовиков. Дралась вся пивная, причем в ход пошли не только пивные кружки. Штурмовики заранее подготовились к драке и запаслись оружием, поэтому взяли верх. Потом полиция нашла обрезки труб, ножи. Прозвучало даже несколько выстрелов. Приехавшая полиция закрыла пивную. В этот день штурмовики получили боевое крещение, среди них были Рудольф Гесс и Эмиль Морис. Оба пострадали в драке. В 1922 году произошло несколько уличных столкновений, когда нацисты устроили демонстрацию против "Закона о защите республики", предложенного демократическими партиями после убийства ультраправыми террористами министра иностранных дел Вальтера Ратенау. К концу 1922 года штурмовики превратились в мощную силу — около двух тысяч человек. Они подчинялись только своим командирам, и Гитлер чувствовал, что теряет над ними контроль. В марте 1923 года он поставил во главе отрядов бывшего военного летчика капитана Германа Геринга, присоединившегося к нацистам. Но Геринг бежал из страны после пивного путча в Мюнхене. Штурмовиков возглавил армейский капитан Эрнст Рём. Специально для охраны Гитлера в мае 1923 года из надежных членов партии образовали группу, которая именовалась "охраной штаба". Они носили головные уборы с изображением черепа и скрещенных костей. Сначала телохранителей было всего двадцать человек. Ими командовали отставной лейтенант Йозеф Берхтольд и водитель фюрера Юлиус Шрек. В феврале 1925 года правительство отменило запрет на деятельность нацистской партии (введенный после неудачного пивного путча). Гитлер распорядился заново организовать ему охрану. Отобрали восемь человек, включая Эмиля Мориса и Эрхарда Хайдена. Телохранителей именовали Ударным отрядом Адольфа Гитлера. 9 ноября группа получила новое название — Schutz Staffel, сокращенно СС. Название придумал Герман Геринг. Обычно это словосочетание переводится как "охранные отряды". Геринг, бывший военный летчик, имел в виду другое: Schutz Staffel — это эскадрилья прикрытия, летчики, прикрывающие асов в момент воздушной атаки. Юлиус Шрек разослал местным партийным организациям циркуляр с требованием провести партийную мобилизацию в отряды СС. К концу года отобрали сотню человек. В СС не брали безработных хулиганов, которые валом валили в штурмовые отряды. В подразделениях СС поддерживалась строгая дисциплина. Имелось в виду, что небольшие отряды СС, каждый числом не более десяти человек (в Берлине — двадцать), будут сформированы во всех крупных городах. Штаб СС находился на Шеллингштрассе в Мюнхене. Распоряжением по штурмовым отрядам от 4 ноября 1926 года руководитель СА Франц Пфеффер фон Заломон установил, что СС действуют самостоятельно, но подчиняются начальнику штурмовых отрядов. С 15 апреля 1926 года эсэсовцев вновь возглавил Йозеф Берхтольд. Он же командовал отрядами штурмовиков в Мюнхене, партийной столице Германии. На партийной манифестации в Веймаре 4 июля 1926 года Гитлер передал Берхтольду так называемое "знамя, обагренное кровью" — полотнище, с которым во время неудачного пивного путча маршировали нацисты. Гитлер стоял в машине с открытым верхом и впервые салютовал своим отрядам вытянутой вперед рукой. Вскоре этот жест станет нацистским приветствием. Через год рейхсфюрер СС подал в отставку, недовольный тем, что ему не разрешают увеличивать свои подразделения, в то время как штурмовые отряды растут с каждым днем. Йозеф Берхтольд стал редактором газеты "Штурмовик", а потом работал в главном партийном органе — "Фёлькишер беобахтер". С марта 1927 по декабрь 1928 года рейхсфюрером СС был Эрхард Хайден, его заместителем сделали Генриха Гиммлера. Вскоре и Хайден, недовольный своим положением, ушел. Настроения в СС царили неважные. Число эсэсовцев было невелико. К концу 1929 года набралось всего двести восемьдесят человек. Руководящий пост автоматически перешел к женоподобному молодому человеку в очках по имени Генрих Гиммлер. 6 января 1929 года он стал рейхсфюрером СС. Отряды СС открыли возможность выдвинуться молодым людям, которые происходили из простых семей и не имели ни денег, ни образования. В 1929 году в СС состояла всего тысяча человек, в 1931-м две тысячи, в 1932-м — тридцать тысяч. А вот численность штурмовых отрядов в том же 1932 году составляла четыреста тысяч человек. В СС брали молодых людей в возрасте двадцати трех — двадцати пяти лет, физически крепких, здоровых, непьющих и проживавших в своем районе не меньше пяти лет. Эсэсовцы носили коричневые рубашки, черный галстук, нарукавную повязку со свастикой и австрийскую лыжную шапочку. Гиммлер хотел, чтобы его люди выглядели внушительно. Модельный дом Гуго Босса, не такой известный, как сейчас, снабдил СС униформой черного цвета с серебряными нашивками. На фуражках появилось изображение черепа, что означало: "верность до смерти". Гиммлер пытался сделать СС самостоятельными. 7 ноября 1930 года он подписал приказ, в котором определял главную задачу СС — "полицейские функции внутри партии". Он доказывал, что ни один руководитель штурмовых отрядов не имеет права командовать эсэсовцами и наоборот. Но сам Гиммлер оставался в подчинении властного Эрнста Рема, спорить с которым не решался. 25 февраля 1931 года Рем подписал приказы № 3 и № 4, в соответствии с которыми создавалась партийная служба безопасности СД, руководство службой поручалось Гиммлеру, и на него же возлагалась обязанность "охранять фюрера во время его выступлений на всей территории Германии". Партия росла как на дрожжах, Гитлер ездил по Германии и желал видеть вокруг себя почетные караулы и личных телохранителей. В январе 1932 года Генриха Гиммлера назначили ответственным за безопасность партийной штаб-квартиры в Мюнхене. Он возглавил партийную полицию. Но его главная задача состояла в заботе о фюрере. В Мюнхене с 1 мая 1920 года Адольф Гитлер был зарегистрирован по адресу Тиршштрассе, дом № 41, где на первом этаже он занимал две комнаты. Его старый приятель Эрнст Ханфштенгль, частенько навещавший Гитлера, описал жилье фюрера: "Комната была маленькой и скромной с одним-единственным узким окном. Гитлер хотел подчеркнуть, что он живет так же просто, как и рабочие люди. Кровать была слишком велика для такой комнаты. Пол был покрыт дешевым линолеумом. У него было кресло и грубо сколоченный стол. На стене висела полка для книг. Вот и вся мебель. Гитлер ходил в теплых тапочках, рубашка без воротничка. Если он угощал чаем, то приносил бело-голубой чайник и чашки из давно разбитого сервиза. Все было очень примитивным". Однажды Ханфштенгль заглянул к нему, чтобы поздравить с днем рождения, и увидел, что вся квартира завалена цветами и коробками с пирожными. — Теперь вы можете устроить себе настоящее пиршество, — сказал Хафштенгль. — Я боюсь, чтобы меня не отравили, — мрачно ответил Гитлер. — Но это же подарки ваших друзей и поклонников! — Верно, но этот дом принадлежит еврею. А в наши дни можно нанести медленно действующий смертельный яд на стены. Я здесь никогда не ем. В сентябре 1929 года Адольф Гитлер, представлявшийся художником и писателем, обратился к властям Мюнхена с просьбой улучшить его жилищные условия. Он желал иметь квартиру из десяти комнат с кухней и ванной. Городским властям не надо было обеспечивать его жильем, достаточно было разрешить пользоваться квартирой на втором этаже дома № 16 на Принцрегентплац, которую торговец Хуго Шюле уступал Гитлеру. 18 сентября разрешение было дано "с учетом политического и социального статуса заявителя". Гитлер стал владельцем большой квартиры в модном квартале Мюнхена: девять комнат, две кухни, две ванные, две темные комнаты для хозяйственных целей. Еще в 1934 году он значился по этому адресу в городском справочнике Мюнхена, причем был указан род его занятий — "имперский канцлер". Его дом в Мюнхене (существующий и по сей день) охранялся снаружи и внутри, вне зависимости от того, находился ли там Гитлер. Разница состояла в том, что, когда он приезжал в город, полицейские и эсэсовцы выстраивались перед домом. Когда он уезжал, удовлетворялись тем, что полицейский патруль ходил вокруг здания, иногда с собаками. Когда Гитлер приезжал в Мюнхен, возле его дома собиралась толпа. Вероятно, фюрера видели навокзале или при подъезде к городу, и весть о его появлении быстро распространялась по баварской столице. Задача охраны состояла в том, чтобы, когда Гитлер подъезжал, быстро очистить тротуар от прохожих, дабы он мог беспрепятственно войти в дом. Эсэсовцы проделывали это так грубо, что был издан приказ с требованием обращаться с прохожими вежливо и "отличать врага рейха от безобидного мюнхенца, который желает приветствовать фюрера". Всех, кто жил в доме, охрана знала в лицо. Если хотел зайти посторонний, у него спрашивали документы и перепроверяли у хозяев квартиры, действительно ли они ждут гостя. Когда приезжал Гитлер, соседей просили никого к себе не приглашать. До 1939 года жители дома пользовались своими ключами. После того как Гитлера едва не убили, ключи у всех отобрали. Возвращаясь в собственный дом, они должны были позвонить, и охранник им открывал. Чем дальше, тем меньше Гитлер чувствовал себя в безопасности. 15 марта 1932 обстреляли поезд, в котором он и Геринг ехали из Мюнхена в Веймар. 30 июля 1932 года Гитлера пытались убить в Нюрнберге. В июне 1932 года он попал в автомобильную катастрофу. Во Фрайбурге его машину забросали камнями. Трудным был 1932 год — два тура президентской избирательной кампании, дважды избирался рейхстаг, не говоря уже о местных выборах. Гитлер переезжал из города в город в открытом "мерседесе", повсюду выступал. Иногда он попадал в окружение не поклонников, а врагов. Мобильную охрану фюрера возглавил один из его любимцев Зепп Дитрих, в прошлом булочник и официант. Его выставили из баварской полиции за участие в пивном путче. Он вступил в СС и полностью посвятил себя службе. Дитрих загодя приезжал на аэродром, где должен был приземлиться Гитлер, чтобы убедиться, что на взлетном поле его не ждут опасные сюрпризы. Гитлера сопровождала его обычная свита — адъютанты Юлиус Шауб и Вильгельм Брюкнер, пресс-секретарь Эрнст Ханфштенгль, водители Юлиус Шрек и Эрих Кемпка… 5 июля 1930 года Гитлер приобрел для центрального аппарата партии дворец в самом центре Мюнхена на Бриннерштрассе. Когда-то там располагалась миссия Ватикана при дворе баварского короля. Стоил дворец полтора миллиона марок. Среди членов партии собирали пожертвования. Правда, многие сильно сомневались, что партии нужны дворцы… Покупку Гитлер назвал Коричневым домом, в январе 1931 года туда переселился партийный аппарат. 25 января 1932 года Гитлер распорядился принять особые меры безопасности на случай вторжения коммунистов или внезапного появления в Коричневом доме полиции. Надежных людей отбирали руководитель штурмового отряда Верхней Баварии Вильгельм Хельфер и командир 1-го батальона СС Зепп Дитрих. Предпочитали кандидатов с солидным партийным стажем, тех, кто остался без работы и ценил возможность получать какие-то деньги. В охрану партийного дома включили людей из СА и СС. Дежурили по двадцать человек в три смены, штурмовики и эсэсовцы отдельно. Восемь — десять охранников всегда находились внутри здания в дежурной комнате. Еще шестеро охраняли вход и сад позади здания. Ночью в Коричневом доме оставались двое. Охрана присматривала и за соседними домами, с восьми вечера и до шести утра патрулировала улицы всего квартала. Охранники должны были носить форму СА или СС, не иметь украшений или каких-либо иных предметов, которые можно было принять за оружие. Охранники были бессильны перед полицией. 13 апреля 1932 года, после запрета штурмовых отрядов, баварская земельная полиция заняла Коричневый дом и покинула его только на следующий день. 4 июля, когда было запрещено ношение униформы, полиция потребовала убрать всех охранников в форме. Днем подразделение полиции с оружием вновь захватило Коричневый дом. Охранников и аппаратчиков, которые носили форму, задержали и доставили в полицию. Потом всех освободили. В кафе при Коричневом доме входили, предъявив партбилет. Для входа в сам Коричневый дом нужен был пропуск. Руководители партии имели пропуска красного цвета, командный состав СС и СА — желтого. Работники партаппарата могли находиться в здании только в рабочие часы. 29 февраля 1932 года из эсэсовцев сформировали команду сопровождения фюрера, который много ездил по стране. Двенадцать человек отобрали из разных подразделений СС и представили фюреру в респектабельном отеле "Кайзерхоф", где он в роли лидера партии обосновался с 3 февраля 1931 года; это была его берлинская штаб-квартира. Гитлер отобрал себе восьмерых охранников. Пока нацистская форма была запрещена, они ходили в кожаных куртках, потом получили оружие. Те, кто вступил в СС до 30 января 1933 года, носили на правом рукаве шеврон. Когда Гитлер возглавил правительство, он стал получать множество угроз. Минимум раз в неделю берлинская полиция фиксировала новое сообщение о намерении убить Гитлера. Часть этих сообщений, без сомнения, была сфабрикована Гиммлером. Все главари национальных социалистов переехали в Берлин и поделили министерские портфели. Его чуть ли не единственного оставили в Мюнхене, никакого поста в государственном аппарате ему не предложили. Рейхсфюрер СС хотел напомнить о себе. Но часть угроз была подлинной. Некоторые немцы сразу оценили, насколько опасен фюрер. Кто-то собирался вручить фюреру букет цветов и сквозь цветы брызнуть ядом ему в лицо. Кто-то намеревался подсунуть ему авторучку, которая взорвется в руке. Один бывший летчик намеревался подлететь к самолету Гитлера и сбить его в полете. Полиция обнаружила тоннель под Потсдамской гарнизонной церковью, где должно было встретиться имперское правительство во главе с Гитлером. В тоннель собирались заложить взрывчатку… Бдительный эсэсовец выявил среди посетителей имперской канцелярии бывшего офицера рейхсвера, ставшего коммунистом, — капитана Беппо Рёмера, выжидавшего удобного момента, чтобы убить фюрера… Возле дома Гитлера в Берхтесгадене охранники схватили человека в форме штурмовика, у него обнаружили оружие. Он подстерегал фюрера… В охране Гитлера воцарилась атмосфера легкого психоза. В день, когда должно было открыться заседание государственного совета Пруссии под председательством Германа Геринга, взволнованный полицейский чиновник позвонил первому начальнику государственной тайной полиции (гестапо) Рудольфу Дильсу: под зданием обнаружена бомба. На всякий случай Дильс арестовал всех строителей, уверенный, что среди них найдутся скрытые коммунисты. Полиция действительно обнаружила странный предмет, похожий на небольшую торпеду. Никто не решался до нее дотронуться. Все, и полицейские, и арестованные, дрожали от страха, что здание вот-вот взлетит на воздух. Собрали специалистов по взрывчатым веществам. Выяснилось, что в этом ящике хранилась проволока еще с тех пор, как канцлером Германии был Отто фон Бисмарк. Обо всех угрозах и попытках покушений докладывали Гитлеру, и эти сообщения накладывали отпечаток на его психику. Фюрер обреченно говорил начальнику гестапо Рудольфу Дильсу: — Представьте себе совершенно безобидного человека, который снимает квартиру на Вильгельмштрассе. Окружающие принимают его за учителя на пенсии. Он носит очки и вообще не привлекает к себе никакого внимания. Он покупает винтовку, примеривается и в один прекрасный день стреляет в меня в тот момент, когда я выхожу на балкон… Охраной канцлера занимались одиннадцать сотрудников отдела 1А (политического) полиции Берлина. Они несли дежурство в имперской канцелярии. Один из полицейских сопровождал канцлера, когда тот покидал здание. В машине охранник садился рядом с шофером и должен был бдительно наблюдать за прохожими и проезжающими мимо машинами. Гитлеру этого показалось мало. По его указанию рейхсфюрер СС Гиммлер, который руководил теперь баварской политической полицией, создал дополнительную группу охраны фюрера из одиннадцати человек. Укомплектовали ее сотрудниками баварской политической полиции из числа членов партии. Начальником группы 15 марта 1933 года сделали капитана мюнхенской полиции Йоханна Ратгенхубера, который стал одновременно адъютантом начальника политической полиции Баварии, то есть Гиммлера. Раттенхубер получил звание штандартенфюрера СС. В партию его приняли 1 мая 1933 года. Его заместитель Петер Хёгль, тоже служивший в мюнхенской полиции, вступил в партию месяцем раньше. Прежде он состоял в баварской народной партии. В партийной характеристике оберштурмфюрера СС Хёгля, составленной 22 января 1937 года, говорилось: "Поскольку он только выиграл от создания национально-социалистического государства, то можно предположить, что теперь он усвоил идеи национального социализма. Он считается честным товарищем, так что больше не остается политических возражений против его продвижения по службе". Фюрер, видимо, не слишком надеялся на свою охрану. Он не ходил без оружия. Пистолет "вальтер" 6,35 мм держал в заднем кармане брюк, еще один "вальтер" калибром побольше — 7,65 мм — в кармане шинели. Другой командой телохранителей руководил штурмбаннфюрер Бруно Геше — это была выездная охрана из рослых эсэсовцев, сначала их было полтора десятка, потом число увеличили вдвое. Они на двух "мерседесах" следовали за машиной Гитлера. Первоначально группа Йоханна Раттенхубера действовала только на территории Баварии, где Гиммлер ощущал себя хозяином. В Берлине Гитлера охраняла "группа сопровождения СС" и сотрудники отдела 1А (политического) берлинской полиции. В столице рейха эсэсовская охрана следовала за Гитлером фактически нелегально. Однажды подозрительный Гитлер заметил какую-то машину, преследовавшую его, и приказал водителю Эриху Кемпке оторваться. Тот нажал на газ своего супермощного "мерседеса" и умчался. А в той машине сидели охранники, отправленные Гиммлером защищать фюрера. В состав личной охраны фюрера на 13 февраля 1935 года входили: четверо полицейских, откомандированные берлинским управлением, четверо жандармов, выделенные министерством внутренних дел, тридцать один человек из "Лейбштандарта Адольфа Гитлера" и еще пятнадцать полицейских из различных земельных управлений. В том же 1935 году группа Йоханна Раттенхубера получила право работать официально. Ей выделили два автомобиля и радиопередатчики. Телохранителям фюрера сняли особое помещение и наняли повара. Раттенхубер постоянна выбивал себе новые машины. Он докладывал, что из-за недостатка транспорта часть охранников вынуждена следовать за машиной фюрера на такси. Водители службы охраны подлежали увольнению в пятьдесят лет, на этом настаивал Раттенхубер. Раттенхуберу поручили обеспечивать безопасность фюрера, а также имперских министров Геринга, Гесса, Геббельса и, разумеется, Гиммлера. Кроме того, его люди брали под охрану и других министров во время их поездок за границу и по стране. Численность оперативного состава службы охраны составила семьдесят шесть человек, из них шестнадцать охраняли фюрера. В состав группы входили экипажи личного и резервного самолетов фюрера, а также отдельное подразделение, которое собирало информацию о возможных террористических акциях по всей Германии. Возник вопрос, кому будет подчиняться служба охраны. Имперский министр внутренних дел Вильгельм Фрик мечтал получить ее под свое крыло и предложил включить в состав гестапо. Раттенхубер был категорически против и сказал, что у гестапо свои задачи. Представители имперской канцелярии не хотели брать службу в свой состав по чисто бюрократическим причинам — чтобы не взваливать на себя новую работу без увеличения числа ставок в аппарате. В конце концов договорились, что расходы на службу охраны будут указаны отдельной строкой в бюджете министерства внутренних дел. С 1 августа 1935 года служба охраны стала называться имперской службой безопасности. В октябре 1935 года ее руководителем Гитлер утвердил Генриха Гиммлера. Но Йоханн Раттенхубер не собирался подчиняться рейхсфюреру СС. Он получал приказы непосредственно от адъютантов Гитлера. В положении об имперской службе безопасности говорилось, что каждого ее сотрудника утверждает лично фюрер. 30 октября 1935 года Гиммлер послал ему представления на первых четырнадцать человек. Гитлер их подписал, но руководитель имперской канцелярии Хане Ламмерс (руководитель аппарата канцлера Германии) отослал представления еще и Рудольфу Гессу. По распоряжению Гитлера от 24 сентября 1935 года назначение государственных чиновников требовало одобрения заместителя фюрера по партии. Так что все бумаги отправились на утверждение к Гессу. Гиммлер постоянно сталкивался с трудностями в партийном аппарате. Рейхслейтер Мартин Борман сам хотел контролировать охрану фюрера. В 1933 году Борман стал начальником штаба заместителя фюрера. Он годами выстраивал свое положение внутри партаппарата, пока не получил возможность влиять на положение дел во всех сферах жизни страны. 12 мая 1941 года, через два дня после того, как Рудольф Тесс улетел в Англию, Гитлер распорядился переименовать аппарат заместителя фюрера в партийную канцелярию. Мартин Борман стал секретарем фюрера и руководителем партийной канцелярии. 29 мая Гитлер распорядился наделить Бормана полномочиями имперского министра. На документах, прежде поступавших заместителю фюрера Гессу, теперь требовалась подпись руководителя партийной канцелярии. Все государственные чиновники и военнослужащие в Германии давали клятву верности отечеству. Законодательно был утвержден следующий текст: "Клянусь быть верным и послушным фюреру германского рейха и народа Адольфу Гитлеру, клянусь соблюдать законы и честно исполнять мои обязанности. И да поможет мне Бог". Сотрудники личной охраны еще отдельно присягали на верность фюреру — это происходило в Мюнхене, в день поминовения старых борцов, погибших в день пивного путча 1923 года. Клятва звучала так: "Я клянусь вам, Адольф Гитлер, фюрер и канцлер германского рейха, быть преданным и храбрым. Я обязуюсь подчиняться вам и назначенным вами командирам до самой смерти. И да поможет мне Бог". Во время войны шеф имперской канцелярии обергруппенфюрер СС Ханс Ламмерс пытался освободить Гитлера от некоторых обязанностей (видя, что состояние здоровья того ухудшается), и в частности от необходимости самому решать судьбу каждого из охранников. Адольф Гитлер высоко ценил шефа канцелярии, говорил: — Ламмерс руководствуется здравым смыслом, а не юридическими абстракциями. В таком духе он и решает за меня государственные дела, так что мне вообще не надо о них беспокоиться. Но в данном случае Гитлер настоял на том, что будет лично подписывать приказ о каждом сотруднике службы безопасности, которая так и осталась самостоятельным ведомством, подчиненным лично фюреру.Пистолет в руках теолога
В первый год после прихода к власти Адольф Гитлер любил выпить чаю в берлинском отеле "Кайзерхоф" неподалеку от имперской канцелярии и послушать венгерский оркестр, который там играл. Угловой столик был зарезервирован для Гитлера. Но вскоре об этом стало широко известно, и в часы, когда мог появиться фюрер, зал переполнялся. Место вокруг столика Гитлера заполняли одни и те же немолодые дамы. Гитлер недовольно заметил, что предпочитает видеть более молодых женщин. Начальнику охраны Раттенхуберу было велено разобраться, откуда берутся эти дамы, падкие на знаменитостей. Оказалось, что они раздавали щедрые чаевые официантам, чтобы те их предупреждали, когда появится фюрер. Дамы слетались в отель, чтобы посмотреть, как он пьет чай. Гитлер отказался от посещения "Кайзерхофа", но, приезжая в Мюнхен, по-прежнему ходил в одно из двух любимых заведений — "Хек" и "Остерия Бавария", а то и в оба заглядывал. Перед его приездом сотрудники службы безопасности обшаривали все здание ресторана, включая подвалы. Эсэсовцы из группы сопровождения занимали соседние столики. Во время войны и у дверей выставлялась эсэсовская охрана, чтобы посторонние не могли войти. Впрочем, фюрер раздражался, когда видел, что охранники переусердствовали. В Бад-Годесберге Гитлер еще с середины двадцатых годов предпочитал останавливаться в гостинице "Райнхо-тель Дризен", ее владелец Фриц Дризен относился к нему очень хорошо в те времена, когда отсидевшего в тюрьме Гитлера мало кто принимал всерьез. После прихода к власти Гитлер, побывав в знакомом месте, обнаружил, что гостиница совершенно пуста, а он привык к аплодирующим ему толпам. Выяснилось, что один из его охранников, приехав заранее, велел всем удалиться. Разгневанный Гитлер распорядился вернуть публику. Тогда еще без аудитории фюрер чувствовал себя неуютно. Когда Гитлер триумфально проезжал через какой-нибудь город, то не любил, чтобы людей, которые хотели его увидеть, сдерживали полицейские. Поэтому местные власти расставляли полицейских, переодетых в штатское. Труднее было организовать поездки, если Гитлер не желал привлекать к себе внимание. Однажды он захотел посмотреть эстрадное представление в берлинском театре "Винтергартен". Он сказал, что войдет в зал, когда свет уже потушат, чтобы его никто не заметил. Раттенхубер прибыл к театру без пятнадцати восемь вечера и увидел, что несколько человек у входа с нетерпением ожидают фюрера. Выяснилось, что их предупредили служащие театра, взяв с каждого обещание держать это в тайне. После варьете Гитлер намеревался побывать в пивной "Франц Нагель" — точно так же нагрянуть сюрпризом. Но и там были предупреждены о его появлении. Два официанта замерли у входа, ожидая фюрера. В результате Гитлер поехал в "Клуб немецких деятелей искусств", где у входа его также ожидала толпа. Раздраженный фюрер вернулся в имперскую канцелярию, которая служила одновременно и квартирой канцлера Германии. "Гитлер занимал тогда весь второй этаж имперской канцелярии, — рассказывал тогдашний председатель сената города Данцига Герман Раушнинг. — Обстановка здесь была буржуазной, можно даже сказать, мелкобуржуазной. Комнаты были маленькими, мебель простая. Я и теперь ощущаю атмосферу тесноты и запах новой мебели. Мелкобуржуазные замашки и революционные разговоры. В соседней комнате играл на рояле нелепый Эрнст Ханфштенгль. Он как раз сочинил марш, который понравился Гитлеру. Ханфштенглю нравилось скрещивать любимые мелодии с темами из вагнеровских опер". Гитлер страдал от одиночества, поэтому нуждался в компании и постоянно окружал себя людьми. Несколько десятков человек имели возможность пообедать с Гитлером, им надо было только предупредить дежурного секретаря. В это число входили местные партийные секретари, когда они бывали в Берлине, министры, люди из непосредственного окружения фюрера. Дежурный полицейский знал их в лицо, и они свободно проходили в личные покои фюрера. Минут за пятнадцать до начала обеда появлялся Гитлер. Перед тем как сесть за стол, он перебрасывался парой слов с собравшимися. "На обед подавали суп, мясное блюдо, овощи и сладкое, — вспоминал Раушнинг. — Гитлер не ел мяса, зато поглощал сладости в невероятных количествах. Гостям предлагали пиво и лимонад. Новички, особенно преданные партийцы, глядя на Гитлера, выбирали лимонад, чтобы произвести на него благоприятное впечатление… Постоянно присутствовал Ханфштенгль, ценимый за свое знание иностранных языков, долговязый Брюкнер, адъютант Гитлера. Часто можно было встретить Геббельса. Он держался поближе к Гитлеру, помня старую немецкую пословицу: "Отсутствующий всегда не прав". Все партийные лидеры, бывавшие в Берлине проездом, приглашались к Гитлеру… Просто беседовать с ним было невозможно. Он либо молчал, либо полностью овладевал беседой. После обеда в маленьком кабинете Гитлера подавали кофе и ликер. Некоторые курили. Окружение Гитлер а беспокоилось о его безопасности. Боялись покушений. Гитлера просили не гулять по саду. Он вообще мало двигался. Терраса заменяла ему сад… В кругу приближенных Гитлер давал себе волю. Я слышал, как он кричал и топал ногами. Малейшее возражение вызывало у него приступы ярости. Повсюду сидят бесплодные старики, гордые своим профессионализмом и напрочь потерявшие здравый смысл, жаловался Гитлер в те дни". Внешнюю охрану зданий, где находился фюрер, также несли подразделения СС. Весной 1933 года численность СС выросла до пятидесяти тысяч человек. Тогда сформировали полк "дворцовой охраны" — "Лейбштандарт Адольфа Гитлера". 9 ноября 1933 года личный состав полка принял в Мюнхене присягу. Полком командовал Зепп Дитрих. Он воевал в Первую мировую, дослужился до вице-вахмистра, потом поступил в баварскую полицию. Он рано примкнул к нацистам. Участие в пивном путче поставило крест на его карьере в полиции. Он вступил в СС в 1928 году. В 1931 году ему присвоили звание группенфюрера СС, избрали в рейхстаг по списку нацистской партии. Зепп Дитрих получал указания непосредственно от фюрера, хотя должен был подчиняться Гиммлеру. Но Гитлер следил за тем, чтобы его охрана выполняла исключительно его приказы. Подразделения полка охраняли не только имперскую канцелярию, но и аэродром Темпель-хоф, откуда вылетали правительственные самолеты, все важные государственные здания. Во время войны охрану ставки фюрера (на случай внезапного нападения, например выброски десанта) нёс специальный батальон сопровождения фюрера. В него отобрали подразделения из полка СС "Великая Германия" и авиаполка имени Германа Геринга. Батальоном командовал полковник Эрвин Роммель, будущий генерал-фельдмаршал. Директива от 23 сентября 1934 года возлагала ответственность за охрану фюрера на гаулейтеров, местных партийных секретарей, "как представителей движения, которые полностью отвечают за проведение митингов и демонстраций, в которых принимает участие фюрер". 9 марта 1936 года заместитель фюрера Рудольф Гесс подписал новую директиву, она по-прежнему возлагала ответственность на гаулейтеров, но содержала дополнение: "В таких случаях рейхсфюрер СС или лицо, им назначенное, лично отвечает за меры безопасности". Инструкции были жесткие. Никого без пропуска через кордоны не пропускать. Стоявшим на посту эсэсовцам запрещалось есть, пить, курить, читать, разговаривать с публикой и отдавать честь кому бы то ни было, включая самого фюрера, чтобы не терять бдительность. Ему салютовали только командиры, стоявшие перед строем. Здания, в которых должен был появиться фюрер, брались под охрану за двадцать четыре часа до его появления. Особо опасными считались гостиницы, где проверялись все комнаты. Новоприбывшие постояльцы воспринимались как подозрительные лица. На улице размещались переодетые агенты, которые в первую очередь должны были следить за балконами. Гитлер мало ходил пешком и никогда не ездил на общественном транспорте. В 1923 году он уже владел автомобилем — это был красный "бенц". Он нанял водителя, который стал его телохранителем. После провала пивного путча власти конфисковали машину. Десять лет ее использовала мюнхенская полиция в борьбе с нацистами. В 1933 году нацисты ее выкупили. После назначения Адольфа Гитлера имперским канцлером за его автомобилем повсюду следовала машина сопровождения, набитая эсэсовцами. После 1934 года — две машины охраны. Гитлер обыкновенно садился рядом с водителем — за исключением торжественных случаев. Сзади устраивался один из его слуг. Все были вооружены. Во время войны прихватывали с собой автоматы. Гитлер считал, что главная гарантия безопасности — быть незаметным, поэтому не хотел, чтобы его машины как-то выделялись. Он предпочитал машины "мерседес-бенц", иногда мог сесть в "хорьх". В своей альпийской резиденции Бергхоф иногда пользовался изготовленным по специальному заказу кабриолетом марки "фольксваген". Во время войны, посещая армейские штабы, он гонял свои машины за сотни километров. Военные могли снабдить его хорошими автомобилями, но он предпочитал собственный транспорт. Теперь он предпочитал бронированные машины с усиленным двигателем. В них устанавливались пуленепробиваемые стекла. Время приезда фюрера и маршрут следования держался в строгой тайне до последнего момента. За три минуты до появления кортежа по всему маршруту проезжала эсэсовская или полицейская машина и два мотоциклиста с желтым флажком. Личным водителем фюрера после смерти Юлиуса Шрека 16 мая 1936 года стал штурмбаннфюрер СС Эрих Кемпка. Он получил должность начальника автопарка фюрера и канцлера Германии. Он знал основные маршруты в городах, где бывал фюрер. Если дорога была ему не знакома, то впереди — в пятидесяти метрах — пускали передовую машину с местным водителем. Когда автомобиль фюрера останавливался, то одна машина с охраной проезжала вперед, другая тормозила сзади, третья — на противоположной стороне улицы. Если фюрер желал пройтись пешком, то кордоны эсэсовцев шли в пятидесяти метрах впереди Гитлера, в двадцати метрах позади, а с боков на расстоянии, зависящем от ширины улицы. Охрана запрещала снимать фюрера, это разрешалось только официальным фотографам, имевшим соответствующие документы. Но и они не могли использовать вспышку. Запрещалось вручать Гитлеру букеты цветов, письма, посылки, что-либо кидать в его сторону. Но этого трудно было добиться — женщины бросали цветы и письма, дети бежали за машиной и просили автограф. Если ребенок прорывался через кордон, охранник его перехватывал, но обычно детей подносили к фюреру, чтобы ребенок мог вручить цветы. Наказывать детей на виду у толпы было бы неблагоразумно. Фюрер заботился о своей репутации. Избавить мир от Гитлера попытался молодой швейцарец-антифашист Морис Баво, изучавший теологию. Возмущенный политикой нацистов Баво решил, что он спасет Европу от преступника. Приехав в Германию, Баво выдавал себя за журналиста и поклонника Гитлера. В Германии у него были родственники. Один из них, бригадефюрер СС Леопольд Гутгepep, работал в министерстве у Геббельса, возглавлял управление пропаганды и отвечал за подготовку крупных мероприятий, в которых участвовал фюрер. Морис Баво несколько дней покрутился в Берлине, но не нашел никакой возможности увидеть Гитлера. 25 октября 1938 года он приехал в Берхтесгаден и снял комнату в отеле "Штифтскеллер". У местного подразделения имперской службы безопасности, которое проверяло всех приезжающих, швейцарец подозрений не вызвал. Гитлер все больше времени проводил в своем альпийском пристанище в Оберзальцберге, где в конце концов приобрел дом и большой участок земли. Он хорошо заработал на продаже книги "Майн кампф" и получал отчисления от продажи почтовых марок со своим портретом. Его поместье именовалось Бергхоф. Фюреру нравилась большая комната с огромным окном, из которого открывался грандиозный вид на горы. Он не любил себя утруждать, поэтому не поднимался в горы, а только спускался — у него был любимый маршрут, который вел к кафе. Вверх его везли на машине. Гитлер любил прогуливаться во главе небольшой колонны. Он подзывал кого-то из свиты и беседовал с ним примерно полчаса. Остальные следовали за ними. Затем он говорил: — Пришлите мне Бормана. Это означало, что аудиенция окончена. Когда на дороге фюреру встречался один или два человека, которые его приветствовали, он любезно отвечал. Если появлялась целая компания, которая хотела с ним пообщаться, Гитлер прятался в кафе и ждал, когда за ним приедет машина с охраной. До 1937 года он каждый день ходил обедать между тремя и четырьмя часами. Вдоль дороги выстраивались толпы, Гитлер улыбался, гладил по голове какую-нибудь маленькую белокурую девочку или по руке девушку постарше, что запечатлевал штатный фотограф газеты "Райх". Швейцарец Морис Баво бродил по окрестностям, изучая подходы к резиденции Гитлера. У базельского оружейника он приобрел пистолет калибра 6,35 мм и патроны и в свободное время практиковался в стрельбе в лесу. У Баво не было даже глушителя. Но никто не обратил на него внимания. Впрочем, его оружие было абсолютно непригодным для теракта против фюрера. Пистолет такого калибра называют дамским. Пули величиной с горошину обладают очень малой пробивной силой, на расстоянии больше пяти метров даже самый меткий стрелок не попадет из такого пистолета в движущуюся цель. Морис Баво поинтересовался у местного полицейского, можно ли подойти поближе к Бергхофу, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на фюрера. Тот объяснил, что никто не имеет права заходить за ворота или перелезать через ограду. И тут ему несказанно повезло. В кафе в Берхтесгадене Баво познакомился с майором полиции Карлом Деккертом, который проникся симпатией к швейцарскому студенту и объяснил ему, где тот сможет увидеть фюрера: — Гитлер страшно занят, но 8 ноября он обязательно приедет в Мюнхен. Майор Деккерт даже назвал кафе, откуда можно наблюдать за фюрером с близкого расстояния. Майор был помощником начальника имперской канцелярии доктора Ханса Ламмерса по безопасности… Морис Баво решил воспользоваться ежегодным приездом фюрера в Мюнхен на годовщину пивного путча, чтобы убить Гитлера. Церемония была рассчитана на два дня. 8 ноября фюрер выступал в пивной "Бюргербройкеллер" перед ветеранами партии. Он вспоминал о том, как заставил канцлера Австрии Курта фон Шушнига и президента Чехословакии Эдуарда Бенеша уступить его требованиям: — Я, архидемократ, избавил мир от двух диктатур — диктатуры Шушнига и диктатуры Бенеша. Я пытался мирным путем повлиять на обоих диктаторов, чтобы народы обрели право на самоопределение. Но мне это не удалось. И только тогда я обратился к силе великого немецкого народа, чтобы установить в этих странах демократию и вернуть свободу порабощенным народам. Ночью в присутствии фюрера посвящали в эсэсовцы новичков. На следующий день, 9 ноября, старые борцы шли маршрутом, по которому они двигались во время путча. Всякий раз повторялся один и тот же ритуал. Впереди шел обергруппенфюрер СА Юлиус Штрайхер, гаулейтер Нюрнберга, за ним несли то самое знамя, под которым нацисты маршировали в тот день. Первые шеренги состояли из самых преданных сторонников фюрера, включая Гесса, Геринга, Розенберга, Гиммлера. За ними следовали старые члены партии, награжденные орденом Крови за участие в путче, за ними участники путча, не удостоенные наград, а дальше гаулейтеры, партийные чиновники, те, кто имел высокий ранг в СА, СС и корпусе национально-социалистических водителей. Шествие замыкали отряды гитлерюгенда. Церемония начиналась в 12.10 и заканчивалась в 12.50. Маршировали под барабанный бой и "Песню Хорста Весселя", исполнявшуюся в темпе медленного марша. Охрану несли штурмовики, это было одно из немногих после расстрела Эрнста Рема мероприятий, где доминировали не эсэсовцы, а штурмовики. Флаги приспускались. Звучали шестнадцать выстрелов — в честь шестнадцати погибших в столкновениях с полицией. Затем выкликались все шестнадцать имен, и каждый раз юноши и девушки из гитлерюгенда отвечали: — Здесь! Морис Баво поехал в Мюнхен. Выдавая себя за швейцарского журналиста, получил билет на очень удобное место, хотя приказ Мартина Бормана от 15 июля 1938 года запрещал выдачу приглашений недостаточно проверенным людям. Позднее выяснилось, что Баво был единственным иностранцем, который получил билет, и никто не попросил его показать документы. В ожидании приезда фюрера Баю тренировался в стрельбе по корабликам на озере и тщательно изучал программу торжественной церемонии. Утром 9 ноября он пришел очень рано и занял место в первом ряду. Заряженный пистолет (один патрон загнал в ствол, еще шесть в магазине) лежал в кармане пальто. Но Гитлер находился слишком далеко для пистолетного выстрела. Когда он приблизился, фигуру фюрера закрыли салютовавшие ему штурмовики. Шансов попасть не было никаких. А вырваться вперед с пистолетом было невозможно — охрана выбила бы у Баво из рук оружие раньше, чем он успел бы прицелиться. На следующий день расстроенный Баво поехал в Берхтесгаден. Он приехал на такси в Оберзальцберг и подошел к воротам. Охраннику объяснил, что у него важное послание для фюрера из Франции. Охранник справился по телефону у начальства и ответил, что фюрера нет. Это была правда. Морис Баво вернулся в Мюнхен, но Гитлер уже уехал. Баво опять приехал в Берхтесгаден. Бродил пешком вокруг поместья фюрера, но уже стемнело. Тут он сообразил, что наступил уже субботний вечер, все чиновники разошлись по домам и никто ему не поможет. Арестовали его только потому, что у него кончились деньги — в кармане остались полторы марки, и он пытался уехать во Францию без билета. В Германии это страшное преступление. Под Аугсбургом проводник задержал безбилетного пассажира. Его обыскали и нашли оружие. Поскольку он был иностранцем, железнодорожная полиция передала его в гестапо. Он дал показания и признался в намерении застрелить Гитлера. Улик было больше чем достаточно. Помимо пистолета у Мориса Баво нашли фальшивое рекомендательное письмо, карту Берхтесгадена и странный документ, который гестаповцы приложили к делу, под названием "Охранная грамота". Есть историки, которые считают, что этот документ и составляет главную тайну жизни Баво. На обычном листе бумаги от руки было написано по-французски: "Предъявитель сего находится под моей непосредственной защитой, и он не совершил ничего, что не соответствовало бы моим приказам". Следователи пытались выяснить, кто это написал. В обвинительном заключении прокурор отметил, что им это не удалось: "Обвиняемый лишь указал, что автор послания — очень влиятельная в Германии персона, под чьим покровительством он находится. Сообщить более подробные данные он отказался и заявил, что государственная полиция должна сама выяснить, что означает сие послание". Представ перед судом 18 декабря 1939 года, Морис Баво отказался от прежних показаний. Он признался, что сам написал "Охранную грамоту" и что заказчика покушения, на которого он ссылался, на самом деле не существует. Он самостоятельно принял решение убить Гитлера. Судебное разбирательство заняло один день. Швейцарца приговорили к смертной казни. В конце января 1940 года в письме родным Морис Баво — он каждый день ожидал исполнения приговора — раскрыл секрет: на идею покончить с фюрером его натолкнул друг, с которым они учились в школе миссионеров. Баво три года провел в этой школе в Бретани. Там он познакомился с молодым французом по имени Марсель и проникся к нему дружескими чувствами. В спальне их койки стояли рядом. Позже удалось выяснить, что этот странный француз называл себя наследником русского престола. Марсель объяснял юному швейцарцу, что готовится занять царский трон. Конечно, для этого ему нужны верные помощники. И вроде бы Морис Баво поклялся сделать все, чтобы помочь другу стать русским императором. Марсель сказал ему, что Гитлер — один из тех, кто препятствует его восхождению на трон, и Баво взялся устранить немецкого диктатора… Известный немецкий писатель-антифашист Рольф Хоххут не верит в эту романтическую историю. Для него швейцарский юноша — настоящий герой. Побывав у его родителей в Невшателе, Хоххут писал: "Он родился в идиллической обстановке, в семье почтальона, где росло пятеро детей. Высокий, красивый мальчик пользовался всеобщей любовью. У него рано проявился талант художника. А он в двадцать два года отправился убивать человека, который через год начал войну, поглотившую пятьдесят шесть миллионов жизней. Для меня он герой, который абсолютно точно знал, что отправляется на погибель. Морис Баво оказался большим реалистом, чем столяр Эльзер и граф Штауффенберг, взорвавшие бомбы. Пистолеты при покушениях полезнее взрывчатки. Но не нашлось ни одного немца с пистолетом, был только этот швейцарец!" Попытки швейцарских властей спасти молодому человеку жизнь не увенчались успехом, 14 мая 1941 года ему отрубили голову. В оккупированной Франции гестапо искало его таинственного друга. 1 января 1942 года Марселя схватили. На допросе он признался, что склонял Баво к покушению на Гитлера. В обвинительном приговоре говорится: "Судя по всему, Баво верил рассказам обвиняемого, испытывал к нему глубокую симпатию. Находился под его сильным влиянием и видел в нем будущего властителя России". Возможно, Морис Баво действительно принимал за чистую монету рассказы своего друга. Он носил при себе фотографию Марселя, на обороте которой посвящение на латыни: "Я верю в твою звезду. Мы одно тело, одно сердце, одна душа — всегда и навеки". Баво твердо верил, что "Охранная грамота" спасет его от всех неприятностей. В 1943 году Марселя тоже казнили в берлинской тюрьме Плётцензее… История студента-теолога не произвела впечатления на телохранителей Гитлера. Они пренебрежительно относились к одиночкам-любителям. А вот убийство в Марселе хорватскими националистами югославского короля Александра и французского министра иностранных дел Луи Барту повергло охрану Гитлера в панику. В январе 1929 года лидер хорватских националистов Анте Павелич основал Повстанческую хорватскую революционную организацию. По-хорватски ее название звучит так: "Усташа хрватска революционарна организация". Отсюда и название людей Павелича — усташи, повстанцы. Усташ Влад Георгиев приехал во Францию с чешским паспортом и необходимыми визами, чтобы застрелить ненавидимого хорватскими националистами короля Александра. Король прибыл для важнейших переговоров с французским министром о широкой системе европейского сотрудничества. 9 октября 1934 года не успел королевский автомобиль выехать с территории марсельского порта, как появившийся из толпы Влад Георгиев вскочил на подножку машины и застрелил короля и министра. Югославский король получил две пули в грудь и сразу умер. Луи Барту пуля попала в предплечье, он умер через несколько часов в больнице. Охранник саблей зарубил усташа. Документальный фильм о событиях в Марселе демонстрировали немецким спецслужбам и полиции, чтобы все видели, как может быть организовано такое преступление. Все получили строгое указание не позволить толпе линчевать террористов, чтобы иметь возможность провести допрос и выяснить, кто устроил заговор. Больше всего во время публичных мероприятий охрана Гитлера боялась выстрелов из толпы, а также из окон верхних этажей, с балконов и крыш. Каждый год 30 января отмечался приход нацистов к власти. Этот ритуал соблюдался, пока не началась война. Утро начиналось смотром полка "Лейбштандарт Адольфа Гитлера". В час дня фюрер выступал в рейхстаге, который после пожара собирался в здании оперы Кролля. В пять вечера он проводил в имперской канцелярии заседание кабинета министров. В восемь устраивалось факельное шествие членов партии, на которое Гитлер приглашал иностранных дипломатов. Старое здание имперской канцелярии было признано неподходящим для фюрера. Молодой архитектор Альберт Шпеер, поставивший свое искусство на службу нацистам, построил Гитлеру новую канцелярию всего за год. 7 января 1939 года она была готова. А в апреле пышно отмечалось пятидесятилетие фюрера. К юбилею готовились заранее. Руководители промышленности тайно купили партитуры ранних опер Рихарда Вагнера и оригинал его оперы "Кольцо нибелунга". Заместитель фюрера по партии Рудольф Гесс отыскал коллекцию писем прусского короля Фридриха Великого. Гиммлер подарил портрет Фридриха работы художника Адольфа фон Менцеля — в надежде, что картина украсит личный кабинет Гитлера. Накануне, 19 апреля 1939 года, фюреру представили только что получивших первую командирскую должность эсэсовцев. В семь вечера Гитлера поздравили партийные работники во главе с Рудольфом Гессом. За ними пришли ветераны движения, те, кто участвовал в пивном путче. В девять вечера на пятидесяти машинах руководство рейха отправилось открывать только что построенный проспект имени Адольфа Гитлера. Власти согнали туда почти полмиллиона берлинцев, чтобы они приветствовали фюрера. В половине одиннадцатого вечера примерно шесть тысяч членов партии устроили перед имперской канцелярией любимое им факельное шествие. С балкона за ними наблюдал Гитлер вместе с Борманом и Геббельсом. В одиннадцать вечера во дворе имперской канцелярии личный состав полка "Лейбштандарт Адольфа Гитлера" услаждал слух фюрера хоровым пением. С этого же начался и собственно день рождения фюрера. В восемь часов 20 апреля охранный полк приветствовал Гитлера игрой оркестра. В девять утра был устроен парад частей СС. Через двадцать минут приехал с поздравлениями папский нунций, за ним появились протектор Богемии и Моравии барон Константин фон Нейрат, президент Чехии Эмиль Гаха, президент объявленной независимой Словакии Йозеф Тисо. Затем настала очередь министров и представителей вермахта во главе с рейхсмаршалом Германом Герингом. Прибыл обер-бургомистр Берлина. Гаулейтер Данцига преподнес фюреру документ о присвоении ему звания почетного жителя города. В одиннадцать утра был устроен большой парад, после полудня фюрер принял дипломатический корпус. Во время парада Гитлер не радовался зрелищу. Безумно боявшийся покушений, он думал о том, что в любую секунду может стать жертвой снайпера с телескопическим прицелом. Ведь он проехал через весь город в открытой машине и сидел на трибуне, видный множеству людей. Идея застрелить Гитлера действительно возникала. Британский военный атташе в Берлине полковник Ноэль Мэйсон-Макфарлейн жил в квартире в доме № 1 на Софиенштрассе, из окон которой всегда был виден Гитлер, принимающий военный парад. Полковник, в отличие от британского посла в Германии Невила Гендерсона, считал, что политика умиротворения опасна: Гитлер идет к войне, и диктатора следует остановить. Мэйсон-Макфарлейн предлагал объявить Германии войну как можно скорее, поскольку время работает против Запада, — вермахт с каждым днем становится сильнее. Видя, что его начальники не понимают, с кем они имеют дело, полковник Мэйсон-Макфарлейн поехал в Лондон и совершенно серьезно предложил руководству разведки, пока не поздно, застрелить Гитлера: — Это можно сделать из винтовки с оптическим прицелом и глушителем. Стрелять надо из окна моей ванной. Звуки музыки, крики и шум заглушат выстрел, так что полиция не сможет понять, откуда стреляли. В Лондоне отвергли это предложение полковника.Столяр мог убить Гитлера
Каждый год в ноябре в Мюнхене руководители национально-социалистической немецкой рабочей партии отмечали годовщину первой безуспешной попытки взять власть 9 ноября 1923 года. Вечером 8 ноября Гитлер собирал старых борцов в пивной "Бюргербройкеллер", где когда-то выстрелом в потолок провозгласил начало национальнойреволюции. Каждый год в одно и то же время фюрер появлялся на трибуне и произносил речь. В ноябре 1939 года из-за начавшейся войны Гитлер решил было в Мюнхен не ехать и от выступления отказаться. Но в последний момент не захотел обижать ветеранов партии. Вечером пивная была заполнена до предела. Больше трех тысяч нацистов собрались послушать фюрера. Все надели коричневую униформу. Внесли знамя, появился Гитлер, он пожал руки старым знакомым и поднялся на трибуну. Он произнес очень короткую речь и сразу исчез, потому что спешил в Берлин. Из-за сильного тумана мюнхенский аэропорт был закрыт, невозможно было воспользоваться самолетом, и фюрер намеревался ехать поездом. Поэтому он начал свою речь ровно в восемь вечера, на полчаса раньше обычного. В семь минут десятого он покинул "Бюргербройкеллер". В девять двадцать, через тринадцать минут после ухода Гитлера, в пивной взорвалась бомба. Мюнхенский туман спас ему жизнь. Если бы не эти тринадцать минут, если бы покушение на фюрера удалось, то в течение последующих шести лет, с 1939 по 1945 год, не погибли бы пятьдесят шесть миллионов человек. И сама Германия избежала бы катастрофы, которая едва не смахнула ее с политической карты мира. На долгие десятилетия Германия оказалась разделенной на два государства. Многих трагических событий удалось бы избежать, если бы не эти тринадцать минут… Взрыв обрушил потолок. Трибуна, с которой выступал фюрер, была погребена под многометровой кучей обломков. Если бы Гитлер задержался всего на тринадцать минут" с ним было бы покончено. Вместо него погибли семеро нацистов и одна официантка. Больше восьмидесяти человек были ранены. Гитлер в этот момент на своем лимузине подъезжал к вокзалу. Имперский министр народного просвещения и пропаганды Йозеф Геббельс записал в дневнике: "Пройди эта встреча, как и во все предыдущие годы, строго по программе, никто из нас в живых бы не остался. В отличие от прошлых лет фюрер начал и закончил речь на полчаса раньше обычного. Он — под защитой Всевышнего и умрет только после того, как исполнит свою миссию…" Гитлер не сомневался, что покушение — дело рук агентов британской разведки; их искали по всему рейху. За их головы назначили большое вознаграждение. Гестапо и полиция получили сотни бесполезных доносов. Только через несколько дней появилась информация о некоем мастеровом, который перед покушением на Гитлера часто бывал в пивной. За полчаса до взрыва, без пятнадцати девять вечера, на швейцарской границе пограничный патруль задержал тридцатишестилетнего Георга Эльзера, столяра по профессии, который пытался бежать из рейха. Таможенники решили, что перед ними обычный контрабандист, но у него с собой не было ни спиртного, ни сигарет. Обыскав Эльзера, они обнаружили открытку с изображением пивной "Бюргербройкеллер", какие-то записи и весьма подозрительные предметы, оказавшиеся деталями детонатора. Таможенники не знали, что с ним делать. Но тут они получили сообщение о попытке убить фюрера. Эльзера отправили в Мюнхен и передали гестапо. Поначалу он молчал. Его выдали не только детали детонатора, которые столяр прихватил с собой, но и разбитые в кровь колени, потому что ему день за днем пришлось готовить взрывное устройство в невероятной тесноте, буквально стоя на коленях. Официантки из "Бюргербройкеллер" опознали Эль-зера как завсегдатая, и он признался, что хотел уничтожить Гитлера. В германской истории персоны столь невысокого ранга редко выходили на первый план. Но это действительно особый случай. Столяр Георг Эльзер — за пять лет до полковника графа Клауса фон Штауффенберга — едва не убил фюрера. Действия Штауффенберга были частью большого заговора, о котором мы еще расскажем. В покушении на Гитлера 20 июля 1944 года участвовало множество высокопоставленных военных. Георг Эльзер действовал в одиночку. Полковник Штауффенберг в последний момент занервничал и привел в действие только половину взрывчатки, поэтому Гитлер выжил. Георг Эльзер все рассчитал правильно. 8 ноября 1939 года фюрера спасла случайность. Если бы замысел Эльзера удался, он бы спас Европу, десятки миллионов людей. Если бы Штауффенберг убил Гитлера, масштаб потерь уменьшился бы ненамного. К лету сорок четвертого Европа уже была разрушена. О полковнике графе фон Штауффенберге знают все. Что касается Георга Эльзера, то его и по сей день не очень-то желают признавать героем антигитлеровского Сопротивления. Почему Георг Эльзер пытался убить фюрера? В конце февраля 1932 года актриса Лени Рифеншталь, намеревавшаяся стать режиссером-документалистом, впервые услышала выступление вождя национальных социалистов Адольфа Гитлера в переполненном берлинском Дворце спорта. "После того как духовой оркестр сыграл марш, — вспоминала Рифеншталь, — появился Гитлер. Люди повскакали со своих мест, крича: — Хайль! Хайль! Когда выкрики умолкли, Гитлер заговорил: — Соотечественники и соотечественницы! В этот момент передо мной возник почти апокалиптический мираж, который я не смогу забыть. Казалось, что разверзлась земля и оттуда вырвалась мощная водяная струя, настолько мощная, что достигла неба и сотрясла землю. Меня словно парализовало. Хотя многое из его речи я не поняла, подействовала она на меня потрясающе. Будто гром обрушился на слушателей, и я почувствовала, как все они оказались во власти его магнетизма". Лени Рифеншталь описала свое восхищение Гитлером через много лет после войны, уверенная в том, что ее поймут и простят, — она полагала, что в тридцатых годах все восхищались Гитлером… Отнюдь не все. Столяр Георг Эльзер не разделял ее восхищения фюрером. Национальные социалисты с самого начала вызывали у него омерзение. Йоханн Георг Эльзер родился в 1903 году в Вюртемберге, в местности, которую именуют Швабскими Альпами. Рос в трудных условиях. Отец пил, семья нищенствовала. Окончил семилетку. Пошел учеником на металлургический завод. Ушел по причине слабого здоровья. Стал столяром, которого ценили работодатели. Он был хорошим музыкантом, в свободное время играл на цитре и на контрабасе. Путешествовал. Симпатичный молодой человек, он нравился женщинам, хотя так и не женился. Матильда Нидерманн в 1930 году родила ему сына Манфреда. Интерес к политике заставил Георга Эльзера вступить в профсоюз рабочих лесоперерабатывающей промышленности и присоединиться к боевой организации "Красный фронт", которая действовала под руководством компартии. На выборах голосовал за коммунистов, считая, что они лучше всех представляют интересы рабочих. Но он не был убежденным коммунистом. По воскресеньям посещал протестантскую церковь. Он вообще был человеком не слова, а дела. После прихода нацистов к власти он перестал голосовать, считая устраиваемые ими выборы фикцией. Выходил из комнаты, если по радио передавали речь Гитлера. Отказывался тянуть руку в "немецком приветствии" и кричать "Хайль Гитлер!". У Эльзера было сильно развито чувство справедливости. В профессиональной и личной жизни он придавал большое значение собственной независимости. Он подсчитал, что после 1933 года зарплата стала ниже, а вычеты выше. И запрещают работать там, где хочешь… И отец больше не хозяин своим детям — детьми командует гитлерюгенд. Столяр Эльзер был не мастак говорить, но он точно выразил свои фундаментальные убеждения — он не согласен с контролем государства над личной жизнью человека, с ограничением прав и свобод. А ведь в те времена из двадцати восьми европейских стран только одиннадцать имели демократические конституции. В большинстве европейских государств воцарились диктаторские режимы. Таков был дух времени. Поразительно, что Георг Эльзер не терял веру в ценность свободы. Осень тридцать девятого была временем, когда очень многие немцы восхищались фюрером. А Эльзер уже понял, что Гитлер ведет страну к войне. Эльзер пришел к выводу, что спасти Германию можно только одним путем. Если будет устранено нынешнее руководство страны, то к власти придут другие люди, которые не захотят захватывать чужие земли и позаботятся о жизни рабочего класса. Однажды он сказал приятелю, что от фюрера надо избавиться. Тот изумленно ответил, что у Эльзера, должно быть, не все дома, — невозможно убрать фюрера. Георг Эльзер с невероятной серьезностью сказал, что именно это он и намеревается сделать. И на своем швабском диалекте попросил: — Aber schwaetzat net! Не болтай! 8 ноября 1938 года столяр Георг Эльзер обнаружил, что практически любой может беспрепятственно зайти в мюнхенскую пивную "Бюргербройкеллер", когда выступает Гитлер. Эльзер решил взорвать фюрера, когда он на следующий год вновь будет здесь выступать. Ему предстояло приготовить мощное взрывное устройство и установить его так, чтобы взрыв обрушил крышу пивной и придавил Гитлера и его свиту. В течение нескольких месяцев Эльзер планомерно похищал взрывчатку на арматурном заводе в Хальденхайме, на котором работал. Затем нашел себе работу на каменоломне, где тоже было полно взрывчатки. Он забирал ее небольшими порциями, хранил дома, в платяном шкафу. Там же он научился делать взрыватели. Пробные взрывы устраивал в саду у своих родителей. В августе он перебрался в Мюнхен и умудрился более тридцати раз остаться на ночь в пивной. Он приходил в восемь вечера, заказывал ужин. Ближе к десяти прятался и ждал, пока все не уйдут. Самым простым инструментом он вскрыл колонну за ораторской трибуной, куда решил заложить бомбу. Работа была изнурительной, делать ее приходилось стоя на коленях. Он работал до двух-трех ночи, потом немного дремал и, когда пивная открывалась, уходил через заднее крыльцо. Низенького роста, неприметный, он не вызывал ни малейших подозрений. Один раз его все-таки обнаружили после того, как пивная закрылась, но он со многими официантами уже подружился, так что все просто посмеялись над засидевшимся клиентом. Георг Эльзер всю жизнь любил возиться с часами. Готовя взрыватель, он установил двое надежнейших часов, боясь, что одни могут отказать. Причем ему удалось в те времена установить механизм часов так, чтобы взрыв прогремел ровно через три дня. И ошибка составила всего несколько минут. Об этом он с гордостью мастера говорил на допросе в гестапо. В ночь со 2 на 3 ноября 1939 года Эльзер принес взрывчатку в пивную и заложил ее в колонну. В ночь с 5 на 6 ноября установил часовой механизм. 6 ноября утром уехал в Штутгарт. Но ему показалось, что работа недоделана, и пришлось вернуться 7 ноября. Эльзер провел в пивной последнюю ночь, вновь и вновь все проверяя. Утром он ушел уверенный в успехе. За день до выступления фюрера эсэсовцы взяли здание "Бюргербройкеллера" под охрану. Но внутри они удовлетворились поверхностным осмотром. Дело в том, что сам Гитлер распорядился: — В этом здании меня охраняют мои старые товарищи. Полномочия полиции заканчиваются у входа в "Бюргербройкеллер". 8 ноября в пивную проверить здание пришел полицейский Йозеф Герум. Он тоже был старым бойцом, членом партии с 1920 года. Ничего опасного он не обнаружил… После того как Георг Эльзер признал, что намеревался убить фюрера, его из Мюнхена перевели в Берлин. Эльзер повторял, что действовал в одиночку. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер ему не верил: неужели этот необразованный шваб в одиночку едва не убил фюрера? Двух британских разведчиков уже арестовали, и в гестапо прикидывали, не удастся ли связать их со столяром. Гитлер готовил вторжение на Британские острова, и суд над английскими агентами-террористами был бы хорошим пропагандистским актом. В главном управлении имперской безопасности Эльзера пытали, надеясь все-таки выбить признание в работе на британскую разведку, но безуспешно. Родителей Георга Эльзера тоже арестовали. В Берлине было принято решение "конфисковать и использовать на благо рейха имущество врага народа Георга Эльзера". Нацистскому государству досталось все его имущество, оцененное в двести марок и сорок семь пфеннигов. Георга Эльзера сначала держали в концлагере Заксенхаузен, потом перевели в Дахау. Он сидел в одиночной камере. Двое эсэсовцев охраняли его круглые сутки. Любые контакты с другими заключенными ему были строго запрещены. Больше пяти лет он провел в строгой изоляции. Нацисты собирались после "окончательной победы" устроить показательный процесс и вывести его на суд вместе с какими-нибудь британскими агентами. Почему Эльзера не судили одного? Гитлеру не хотелось, чтобы Германия и весь мир узнали, что фюрера пытался убить простой немецкий рабочий и что нацистские спецслужбы так сплоховали. Когда Третий рейх шел к концу, Гитлер распорядился его уничтожить, чтобы он не попал в руки союзников. Этот документ сохранился: "Коменданту концентрационного лагеря Дахау штурмбаннфюреру СС Эдуарду Вайтеру. Лично. Судьба нашего особого заключенного на днях снова обсуждалась на самом верху. Нам дано следующее указание. Во время ближайшего налета авиации противника на Мюнхен или на окрестности Дахау он должен стать случайной жертвой бомбардировки. Поэтому я прошу при наступлении соответствующей ситуации самым незаметным образом ликвидировать заключенного. Прошу также позаботиться о том, чтобы об этом знали лишь немногие доверенные лица, имеющие допуск к особым секретам. Сообщение об исполнении указания, адресованное на мое имя, должно звучать примерно так: такого-то числа в результате вражеского налета вместе с другими получил смертельное ранение такой-то заключенный. Начальник четвертого управления группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Генрих Мюллер". Метод уже был опробован. 23 августа 1944 года в Бухенвальде убили руководителя компартии Германии Эрнста Тельмана, а сообщили, будто он погиб при авианалете. Но в апреле 1945 года лагерному начальству было уже не до игр, которыми увлекался начальник гестапо. Никто не стал ждать появления вражеских самолетов. Как только получили письмо из Берлина, обершарфюрер СС из охраны лагеря вывел заключенного из камеры и застрелил возле старого крематория. На следующий день труп сожгли. Из имущества Эльзера осталась только самодельная цитра, на которой он играл в своей камере… После войны про Георга Эльзера стали говорить, будто он был тайным эсэсовцем и мнимое покушение — провокация Генриха Гиммлера, дело рук самих нацистов, которым был нужен повод для новых репрессий. Никто не хотел верить, что одиночка едва не одолел империю СС. После сорок пятого года пережившее катастрофу немецкое общество искало себе извинения и оправдания. Многие немцы были уверены, что они — исключительно жертвы, соблазненные и обманутые. Назвать участников антифашистского сопротивления героями значило признать, что были люди, которые видели преступный характер гитлеровского режима и имели мужество выступить против него. Особенно неприятно было сознавать, что такое мужество проявил не офицер из аристократических кругов, не священнослужитель и не дипломат, а простой швабский ремесленник. Эльзер не вписывается в общую картину немецкого Сопротивления. Он голосовал за коммунистов, но не следовал линии партии. Он был христианином, но не участвовал в делах церкви. И в социалистической ГДР не сочли возможным поставить ему памятник, потому что храбрый одиночка не вписывался в историю классовой борьбы. Осенью 1939 года, когда Эльзер решил спасти Германию от Гитлера, коммунисты об этом и не думали. Только что был подписан пакт Молотова — Риббентропа, нацистская Германия и сталинский Советский Союз стали друзьями и союзниками. Берлинский мемориал немецкого Сопротивления организовал выставку, посвященную Георгу Эльзеру. Но в книге записей посетителей можно прочитать и такое мнение: "Я потрясен тем, что на такой выставке бездумно восхваляется террорист. Покушение стоило жизни многим людям. Кому из террористов будет посвящена следующая выставка?" С большим опозданием в родной деревне Эльзера прозвучали слова, которые выдавил из себя местный начальник: — Земля Баден-Вюртемберг гордится одним из своих выдающихся сыновей. Печально знаменитую пивную "Бюргербройкеллер" в Мюнхене снесли. На этом месте прямо в тротуаре вмонтировали памятную доску, посвященную Эльзеру. Со стороны ее даже не видно. Я приехал туда специально, чтобы поклониться его памяти, и потратил немало времени, чтобы отыскать доску. Этим городские власти и ограничились. На предложение ежегодно отмечать подвиг борца Сопротивления городское управление ответило незабываемым письмом: "Ваше предложение ежегодно отмечать память покушавшегося на Гитлера Йоханна Георга Эльзера в день его гибели 9 апреля возложением венка на посвященную ему памятную табличку на месте бывшего "Бюргербройкеллера" было доложено господину обер-бургомистру. Господин обер-бургомистр не желал бы установления подобного ежегодного дня памяти". Пренебрежение к Георгу Эльзеру есть, во-первых, величайшая несправедливость и, во-вторых, свидетельство того, как трудно обществу примириться со своим позорным прошлым. А ведь в реальности Йоханн Георг Эльзер и был настоящим немецким героем.Разгром на западе
Идеологическая машина Третьего рейха превратила Польшу в главного врага немецкого народа. Уничтожение Польского государства и "освобождение" немецкого меньшинства из-под польского гнета казалось делом справедливым. Через три недели война была выиграна. Первый боевой опыт вермахта произвел впечатление на весь мир. Фотогеничный главком сухопутных войск генерал Вернер фон Браухич появился на обложке американского журнала "Тайм". Но Польская кампания выявила серьезные недостатки вермахта и военной промышленности, о чем знали немногие. Авиация исчерпала запас бомб и не была готова к продолжению военных действий. Ограниченные возможности немецкой экономики позволяли восстановить запас авиабомб только за семь месяцев. Выявилась недостаточная выучка пехотных подразделений. Проблемы возникли и с танковыми частями. Меньше чем за месяц четверть боевых машин были либо повреждены в бою, либо вышли из строя. Легкие танки Т-I и Т-II вообще не годились для современной войны, требовали замены. Но именно в этот критический для Германии период между октябрем 1939 и октябрем 1940 года выпуск танков наполовину сократился. Больше всего Гитлера, помнившего Первую мировую, беспокоила нехватка боеприпасов. Он потребовал пустить запасы стали и меди на производство патронов и снарядов. Приоритет он отдавал артиллерии (как и Сталин) — гаубицам и тяжелым минометам, оружию позиционной войны. Две трети ресурсов страны шли на программы, лично одобренные фюрером: это самолеты и боеприпасы. Танки, машины, стрелковое оружие — на втором месте. Главком Вернер фон Браухич и начальник Генштаба Франц Гальдер потребовали серьезной передышки для подготовки войны на Западе: нужно пополнить технический парк и арсеналы, подготовить еще миллион призывников. Гитлер не хотел ждать. Он требовал нанести удар на Западе уже в ноябре 1939 года и исполнился классовой ненависти к генералам, не желавшим его слушать. 5 ноября 1939 года генерал Браухич пришел к Гитлеру — уговаривать его отсрочить наступление. Для поддержки он привел с собой генерала Эдуарда Вагнера, отвечавшего в Генштабе за снабжение сухопутных войск. Фюрер слушал генералов нетерпеливо и обрушился на Браухича с упреками. Он требовал начать военные действия 12 ноября. Генерал Гальдер запаниковал, испугавшись, что строптивыми генералами займется гестапо. Гальдер уверял потом, что осенью тридцать девятого он был готов сам застрелить фюрера и приходил на ежедневный доклад с заряженным пистолетом. Что же спасло фюрера? Кровь немецкого солдата, которая бежала по жилам Гальдера. Немецкий офицер не может восстать против командира, которому поклялся в верности. Впрочем, так и осталось неясным, можно ли верить рассказам Гальдера о его оппозиционности. Плохая осенняя погода исключала массированные действия авиации, и Гитлеру пришлось смириться с тем, что наступление откладывается на следующий год. Нападение Германии на Польшу изменило настроения в Америке. Изоляционисты утратили влияние в конгрессе. 3 ноября 1939 года президент Франклин Рузвельт подписал закон о ленд-лизе, который снимал запрет на продажу американского оружия иностранным державам. Формально Германия тоже могла воспользоваться этой возможностью. Но нацисты не имели ни валюты, ни флота, чтобы прикрыть свои конвои в Атлантике. Германия оказалась в экономической изоляции. Вступление в войну Франции и Англии отрезало ее от поставок из-за рубежа. Импорт важнейших видов сырья — нефти, железной руды, меди — упал до кризисно низкого уровня. Немецкую военную экономику спасало только экономическое соглашение с Москвой. Осенью 1939 года Советский Союз обещал поставить Германии в течение года миллион тонн фуражного зерна, девятьсот тысяч тонн нефти, сто тысяч тонн хлопка, пятьсот тысяч тонн фосфатов, такое же количество железной руды и другое сырье. Москва обещала даже дать больше, чем просил Берлин. "Сталин поразил нас, — вспоминал советник немецкого посольства Густав Хильгер, — заявив, что наши страны должны помогать друг другу и во имя этого идти на жертвы. Поэтому советское правительство снизило цены на свои товары и не настаивало на том, чтобы Германия за все платила твердой валютой… Для германской военной экономики это было громадным успехом. Дверь на Восток была широко открыта, и британские усилия ввести экономическую блокаду были значительно ослаблены". В 1940 году Советский Союз обеспечил Германии: 74 процента нужных ей фосфатов, 67 процентов асбеста, 65 процентов хрома, 55 процентов марганца. 40 процентов никеля и 34 процента нефти. Как выразился назначенный начальником оперативного управления Генштаба сухопутных сил генерал Эдуард Вагнер, "договор с Советским Союзом спас нас". Поставляя Гитлеру все, что он просил, Сталин покупал время, надеясь, что Германия втянется в долгую истощающую войну с Западом. Железная руда поступала только из Скандинавии. А что, если Швеция под давлением англичан прекратит поставки? Гитлер, опять же, считал, что победоносная война все решит. Геринг объяснил генералу Томасу: — Фюрер твердо уверен в победе. Он исходит из того, что Бельгия, Голландия и Северная Франция перейдут под наше управление. Он считает, что эти промышленные зоны заменят нам поставки сырья из Скандинавии. Поэтому фюрер распорядился пустить в ход все запасы сырья, не думая о будущем. Немецкая экономика полностью зависела от угля — девяносто процентов энергии получали, сжигая запасы бурого угля и антрацита. Кроме того, уголь нужен был в металлургии и химической промышленности. Запасов угля в стране хватало. Но его залежи находились в западных и восточных приграничных районах — в Руре и Силезии. Транспортировка угля в промышленные районы съедала треть возможностей немецких железных дорог. В 1939 году массовая переброска войск сначала на восток, потом на запад оказалась непосильной для транспортной системы. Прекращение пассажирских перевозок не спасло от того, что десятки тысяч вагонов и платформ застряли в пробках. С декабря 1939 года шахтеры не могли отправить добытый уголь потребителям. Замерзали города, даже Берлин. А угольщики вынуждены были снизить добычу, потому что некуда было отгружать поднятый на поверхность уголь. Проблема возникла с рабочей силой. В 1938 году Геринг поручил начальнику главного управления полиции общественного порядка оберст-группенфюреру СС Курту Далюге зарегистрировать всех жителей рейха, чтобы иметь представление о наличии и местонахождении трудовых ресурсов. Прекращалось гражданское строительство, сокращались штаты невоенных учреждений. По данным имперского ведомства статистики, на 31 мая 1939 года рабочая сила составляла: двадцать четыре с половиной миллиона мужчин, четырнадцать с половиной миллионов работающих женщин и триста тысяч, обозначенных в статистических справочниках как "иностранцы и евреи". Через год число работающих сократилось на четыре миллиона — за счет призыва в вооруженные силы. Добавились триста пятьдесят тысяч пленных, и число иностранных рабочих возросло до восьмисот тысяч. Но трудовые резервы Германии неуклонно сокращались. Мужчин брали в армию, они гибли на фронте, их места занимали пленные и иностранные рабочие. В воюющей Англии ушедших в армию мужчин заменили женщины. Но в Германии уже в 1939 году трудилось больше женщин, чем в Англии даже в конце войны. Больше половины немецких женщин в возрасте от пятнадцати до шестидесяти лет работали. Разница с Англией состояла еще и в том, что большая часть немок — шесть миллионов — оставались в отсталом и трудоемком сельском хозяйстве. А в Англии из шести миллионов работающих женщин только сто тысяч пошли на фермы. Иначе говоря, в Германии крестьянские хозяйства покоились на женских плечах. Когда мужчин брали в армию, все сельское хозяйство тащили на себе женщины. Они и обеспечивали страну продовольствием. Рабочую силу привязывали к сельскому хозяйству или к тяжелым и вредным производствам с помощью системы трудовой повинности. После начала войны попытались вообще закрыть мелкие предприятия, чтобы высвободить рабочие руки. Эта политика была крайне непопулярна, и от нее отказались. Пошли по другому пути — на гражданские компании перекладывали заказы вермахта. Германии не хватало ни солдат, ни рабочих. Выбор был между призывом в армию и работой на военном производстве. Вермахт сам был заинтересован в бесперебойном производстве оружия. Но все равно в казармы отправлялись те, кто обеспечивал военное производство. Только на некоторых заводах рабочие были освобождены от действительной службы. Призыв в армию четырех миллионов рабочих нанес серьезный удар по экономике. Пострадал и транспорт… Армия сама нуждалась в квалифицированных специалистах, которых отправляли в инженерные войска, войска связи, армейские ремонтные мастерские. Образованные молодые люди нужны были авиации и системе противовоздушной обороны, где появилось много сложной техники. Министерство экономики и Верховное командование вермахта забирали дефицитное сырье в пользу предприятий военной промышленности. Режим отказался даже от престижных объектов — перестали строить новые здания партийных комитетов и автобаны. Гитлер распорядился о драконовских мерах: гражданское производство не имеет никакого значения, все усилия — для армии. Гитлер добился своего: за семь месяцев, с января по июль 1940 года, Германия вдвое увеличила военное производство. Этого удалось добиться благодаря безжалостной мобилизации всех ресурсов, без оглядки на нужды населения или будущее страны. Настроения людей фюрера не интересовали, хотя ему было известно, что в стране возникло напряжение. Немцы — в отличие от времен Первой мировой — совсем не радовались войне. Даже гаулейтеры пытались защитить свои области от тотальной мобилизации сил и ресурсов. Уровень потребления на территории рейха быстро падал. Люди зарабатывали, но тратить деньги было не на что. Несли в сберегательные кассы. К концу тридцатых в каждой семье была как минимум одна сберкнижка. Накануне войны многие снимали деньги, миллионы немцев тратили сбережения на закупку предметов первой необходимости. Зато с сорокового года сбережения стали расти с необыкновенной быстротой, в сорок первом ежемесячно на счета поступал миллиард марок. Только немногие предпочитали припрятывать неизрасходованную наличность, потому что не доверяли банкам. Остальные шли в сберегательные кассы. Во время войны продолжался рост зарплат, и у людей было ощущение, что, когда война наконец закончится, они заживут… В нормальной ситуации эти деньги пошли бы в первую очередь на покупку жилья. Но война не просто сократила, а почти срезала гражданский сектор экономики. В 1937 году построили триста двадцать тысяч квартир, в сорок втором — всего сорок тысяч. Так что личные сбережения прямиком отправлялись в Имперский банк на финансирование военных расходов. В первые недели Второй мировой войны ввели рационирование продовольствия и одежды. Возник и черный рынок, куда тоже утекали деньги, но поначалу черный рынок не имел особого значения. Министерство продовольствия и сельского хозяйства 25 сентября 1939 года установило рационы, которые должны были обеспечить две с половиной тысячи калорий обычным гражданам и до четырех тысяч калорий военнослужащим. С учетом классового неравенства в Германии эти карточки даже улучшили уровень жизни определенного числа рабочих, которые жили весьма скудно. Но остальные, кто жил получше, быстро ощутили перемены к худшему. Имперский руководитель медицины и заместитель министра внутренних дел по санитарной службе и здравоохранению Леонардо Конти в октябре 1939 года предупредил, что удлинившийся рабочий день и нехватка продовольствия могут пагубно сказаться на состоянии гражданского населения. Урожай тридцать восьмого года был приличным. А урожай тридцать девятого — значительно хуже. Эта вело за собой сокращение количества картошки, которая шла на корм животным, что, в свою очередь, означало уменьшение поставок свинины и молока. Фюреру не нравилась вялая атмосфера в стране. 24 февраля 1940 года он устроил в мюнхенской пивной "Хофброй-хаус" встречу со старыми бойцами — по случаю двадцатилетия принятия программы партии. В Берлине фюрер встретился с гаулейтерами и сказал им, что "бюрократическая летаргия армейского руководства" должна быть преодолена динамизмом национально-социалистического движения. Гитлер рассуждал так: если он разгромит Францию и Англию, общественное мнение будет на его стороне. Надо выиграть войну, тогда решатся все проблемы. Гитлер хотел, чтобы военным производством вместо склонных к пессимизму генералов занялся герой-чудотворец Фриц Тодт. Фюрер считал, что только Тодт в состоянии совместить преимущества частной инициативы с политической волей партийного работника. Тодта уже поставили во главе всего строительного сектора немецкой экономики. Весной 1939 года он доложил, что половина средств, ассигнованных на строительство в стране, идет вермахту, двадцать процентов — на промышленное строительство, еще десять процентов — на общественно полезные проекты. Остаются еще двадцать процентов, в рамках которых будет строиться жилье для рабочих, занятых в военной промышленности. В 1939 году Фриц Тодт получил погоны генерал-майора авиации. Это было поощрение. В марте 1940 года Гитлер создал министерство вооружений и боеприпасов — для руководства всей военной промышленностью. 17 марта назначил министром Тодта. Новый министр верил в командно-административную систему. Создал комитет по наращиванию производства танков, затем комитет по выпуску артиллерии… После победы на Западном фронте Гитлер поблагодарил за оружие одного только Тодта, не сказав ни одного доброго слова военным. Заместитель министра продовольствия и сельского хозяйства Герберт Бакке и генерал Георг Томас исходили из того, что Германии предстоит длительная война с западными державами и ресурсов должно хватить на три года. Адольф Гитлер тоже боялся повторения изнурительной Первой мировой, но твердо рассчитывал на быструю победу. И все же: почему весной 1940 года Гитлер так торопился? Почему рисковал, начиная войну, к которой не был так уж готов? Почему начал войну против Запада в союзе с Москвой, хотя это противоречило его антикоммунистической идеологии? Генералам Беку Людвигу или Георгу Томасу союз между Англией, Францией и Соединенными Штатами против нацистской Германии был понятен. С учетом опыта Первой мировой войны трансатлантический союз против опасной континентальной державы просто напрашивался. А Гитлер никак не мог понять, что объединяет эти страны. Он находил только одно объяснение: всемирное еврейство сплачивает всех врагов Германии. 7 мая 1940 года немецкий посол в Москве Фридрих фон Шуленбург предупредил наркома Молотова о том, что через три дня начнется большое немецкое наступление на Западе. Молотов, доложил в Берлин посол, ответил, что советское правительство понимает: Германия вынуждена вести оборонительные действия против напавших на нее Франции и Англии, и добавил, что не сомневается в победе вермахта. После нескольких месяцев "странной войны" в 5 часов 35 минут утра 10 мая 1940 года на Западе развернулись настоящие боевые действия. Победа далась вермахту на диво легко — всего сорок девять тысяч погибшими и пропавшими без вести, значительно меньше, чем в Польскую кампанию. Потери французов составили сто двадцать тысяч человек. Поражение Франции было непостижимым. Еще несколько лет назад немецкие генералы боялись французской армии. Разгром англо-французских войск воспринимался как личная победа Гитлера. Фюрер рискнул и выиграл. Вот тогда и возник миф о превосходстве вермахта. В реальности немецкая армия не была так уж хороша. Из девяноста трех немецких дивизий только девять были танковыми (две с половиной тысячи танков). Французская армия имела больше танков (три тысячи двести), а вместе с британскими, голландскими и бельгийскими машинами и того больше — четыре тысячи двести. Большинство немецких танков — устаревшие легкие машины Т-I и Т-II — качественно уступали французским и британским. Только к маю в войска поступили средние танки Т-III и T-IV, а также трофейные чешские машины. Тем не менее ни один из них не мог сравниться с тяжелыми французскими танками. Не располагал вермахт и эффективным противотанковым оружием. Тяжелые французские танки давили колонны немецкой пехоты. Немецкие танковые части брали хорошим вооружением и отличной радиосвязью, что позволяло им действовать организованно. Немецкая авиация тоже не располагала количественным превосходством — три с половиной тысячи самолетов. Западные страны имели на тысячу машин больше. В мае 1940 года Франция получила пятьсот новых американских самолетов, которые были лучше немецких моделей. Так что не стоит говорить о том, что Германия победила благодаря самому современному оружию. Но миф о блицкриге и о техническом превосходстве вермахта устраивал не только победителей, но и побежденных. Французам и англичанам проще было объяснять поражение невероятным превосходством врага — иначе бы пришлось говорить о профессиональной некомпетентности собственных генералов. В ведомстве Геббельса выпустили пропагандистский фильм "Победа на Западе", в котором демонстрировали стратегию моторизованной войны и делали акцент на мистическом превосходстве немецкого солдата. Верховное командование вермахта говорило о "революционной динамике Третьего рейха и его партийного руководства". Для Гитлера победа была выражением преимущества немецкой расы и его личного гения. Но победа в мае сорокового не может считаться чудом, рожденным боевым духом солдат вермахта и нежеланием французов сражаться. Удачный план, разработанный начальником штаба группы армий "А" генералом Эрихом фон Манштейном, оказался совершеннейшей неожиданностью для французов и англичан. Вермахт намеревался наступать, следуя классическим схемам. Но в феврале 1940 года самолет с двумя немецкими штабными офицерами был сбит французами, им попали в руки планы военной операции. Все пришлось спешно переделывать. Тогда обратились к идее Манштейна. Он предлагал сконцентрировать силы и прорваться там, где противник не ожидает, — через Арденнский лес. В декабре 1939 года Браухич и Гальдер отвергли идею как непозволительно рискованную. В конце февраля 1940 года они вынуждены были принять этот план. Наступление группы армий "В" через Голландию и северную часть Бельгии носило отвлекающий маневр. Двадцать девять немецких дивизий отвлекли вдвое больше дивизий противника, причем лучших. А вот в Арденнах немцы собрали мощный кулак, сорок пять дивизий, которым противостояли всего восемнадцать дивизий — и далеко не лучших. Командование вермахта бросило в бой все, что имело! В резерве немецкое командование не смогло оставить ни одной танковой дивизии. Боевые действия носили ожесточенный характер. 10 мая 1940 года, в первый же день боевых действий, люфтваффе потеряло триста сорок семь машин, добиваясь превосходства в воздухе. Танковой группе генерала Эвальда фон Кляйста (вновь призванного на военную службу) предстояло прорвать линию фронта и нанести удар по французским войскам с тыла. Она состояла из тысячи двухсот танков и десятков тысяч грузовиков, а также инженерно-ремонтных групп. Если бы эти машины встали одна за другой, цепь протянулась бы от границы Люксембурга до Кёнигсберга, то есть на полторы тысячи километров. Реку Маас танковая группа форсировала 14 мая, имея в распоряжении только четыре узких моста. Это было крайне рискованно. Если бы авиация французов и англичан прорвалась через немецкое истребительное прикрытие, она бы сожгла эту танковую армаду. Только немецкая точность и аккуратность позволили регулировщикам избежать пробок и неразберихи. Офицеры-управленцы курсировали на мотоциклах и легких самолетах. Стремительное продвижение вперед зависело от точного исполнения плана переброски частей. Заправщики со своим опасным грузом подъезжали почти к самой линии фронта. Вдоль маршрутов движения были установлены цистерны с горючим для заправки. План предусматривал трехдневный марш без остановок. Чтобы водители не заснули, им раздавали сильное стимулирующее средство первитин, который именовали "танковым шоколадом". Но бензин и первитин были зарезервированы только для дюжины ударных дивизий. Остальная армия вступила в бой в пешем строю. Это была очень рискованная для немцев кампания. Ошибочно думать, что германские генералы открыли чудодейственный рецепт победы. Больше они не смогут повторить успех лета сорокового. Как и при нападении на Советский Союз, вермахт не имел необходимых резервов. Топлива было только на пять месяцев войны. Если бы не удалось сразу добиться успеха, вермахт бы утратил наступательный потенциал и положение изменилось не в пользу Германии (как это произойдет в войне с Советским Союзом). И в сороковом, и в сорок первом ставка делалась на первый удар. Французы в сороковом быстро сдались. Советский Союз, куда более мощное государство, располагая несравнимо большим потенциалом и пространством для маневра, выстоял. Но в вермахте никто не анализировал опасные повороты уже выигранной войны. Упоение победой сыграло дурную шутку с генералами вермахта. Политическая карта Европы переменилась. За несколько недель Германия стала властителем континента от Балтики до Гибралтара, от Северного моря до Черного. Генералы поверили в гений фюрера. 13 июля 1940 года Франц Гальдер записал в дневнике: "Больше всего фюрера волнует вопрос, почему Англия не хочет пойти по пути к миру. Как и мы, он считает, что Англия еще имеет надежду на Россию. Придется силой заставить Англию согласиться на мир. Но на это он идет неохотно. Если Англия будет разбита, Британская империя распадется. Пользы от этого Германии — никакой. Пролив немецкую кровь, мы добьемся чего-то такого, что пойдет на пользу лишь Японии, Америке и другим…" 18 июля в Берлине был устроен парад победы. 19 июля Гитлер произнес большую речь в рейхстаге. Он предложил Англии мир. "Я снова заметил, — отмечал корреспондент американского радио в Берлине Уильям Ширер, — что он может произносить речь с честным лицом порядочного человека. Возможно, кое-что из его вранья ему самому таковым не кажется, потому что он фанатично верит всему, что говорит". Гитлер торжественно объявил, что произвел Германа Геринга в рейхсмаршалы и присвоил высшее воинское звание генерал-фельдмаршал двенадцати генералам: пехотинцам Вальтеру фон Браухичу, Федору фон Боку, Эрвину фон Вицлебену, Вильгельму Кейтелю, Понтеру фон Клюге, Вильгельму фон Леебу, Вильгельму Листу, Вальтеру фон Райхенау, Герду фон Рундштедту и летчикам: командующему 2-м воздушным флотом Альберту Кессельринту, заместителю министра авиации и командующему 5-м воздушным флотом Эрхарду Мильху, командующему 4-м воздушным флотом Хуго Шперле. Генрих Гиммлер и начальник главного управления имперской безопасности Райнхардт Гейдрих сидели в зале и ловили каждое слово фюрера. Гейдриха фюрер вовсе не упомянул. О рейхсфюрере сказал одной фразой, отметив заслуги "товарища Гиммлера в обеспечении безопасности нашего государства". 21 июля Гитлер отправился в Байройт на вагнеровский фестиваль. Перед отъездом он приказал генералу Вернеру фон Браухичу готовить план военной кампании против Советского Союза. Из Байройта Гитлер поехал в Бергхоф. Несколько дней подряд он совещался со своими военными. Фюрер никак не мог принять решение: кто станет следующей жертвой? 29 июля к нему приехали начальник штаба оперативного руководства вермахтом генерал Альфред Йодль и его подчиненный генерал Вальтер Варлимонт. Гитлер сказал им, что время нападения на Советский Союз надо перенести с осени сорокового на весну сорок первого. 31 июля прибыл главнокомандующий военно-морским флотом гросс-адмирал Эрих Рёдер. Он предложил назначить высадку в Англии на 15 сентября. Операции будет предшествовать восемь дней ожесточенных бомбардировок. Гитлер согласился с адмиралом. Потом к фюреру пришли руководители Верховного командования вермахта генералы Кейтель и Йодль, а также командование сухопутных сил — генералы Браухич и Гатьдер. С ними фюрер говорил о войне против СССР, а не против Англии. — Англия надеется на Советский Союз и Америку, — говорил им фюрер. — Если надежда на СССР исчезнет, Америка тоже потеряна для Англии, потому что разгром Советского Союза повысит шансы Японии на Дальнем Востоке… Словом, чем быстрее мы уничтожим Советский Союз, тем лучше. Но операция будет иметь смысл, только если мы сможем сокрушить Советский Союз одним ударом. 3 сентября Гитлер отложил высадку на Британских островах на три недели. 6 сентября гросс-адмирал Рёдер предложил вообще взамен рискованной высадки на островах уничтожить британские позиции на Средиземном море — захватить Гибралтар и Суэцкий канал. 17 сентября Гитлер вновь отложил высадку. На сей раз новая дата даже не была определена. 26 сентября гросс-адмирал Рёдер информировал фюрера о невыполнимости в настоящее время задачи по высадке в Англии. Он просил Гитлера принять решение: есть ли вообще смысл в этой операции? Германия может вести успешную войну против Англии на Средиземном море. Когда будет захвачен Суэцкийканал, итальянский флот отправится в Индийский океан. Если оторвать Индию, что же останется от Британской империи? 12 октября Гитлер принял окончательное решение: военная операция против Великобритании откладывается до следующей весны, но военное давление на Англию продолжается.Ярость и смерть в осажденном городе
Когда Англия в сентябре тридцать девятого объявила войну Германии, но небо над Лондоном еще было чистым, пожилой джентльмен, ужиная в своем клубе, был потрясен тем, что впервые ни от кого не потребовали прийти в смокинге. — Телеграммы не доходят, — жаловался он. — Телефоны не отвечают, такси невозможно поймать! Надеюсь, что, когда начнется настоящая война, жизнь нормализуется. В тот вечер, когда немецкие бомбардировщики впервые появились над Лондоном, в одном из самых известных аристократических домов, где собралось избранное общество, к ужину подали шампанское. — Надо же отметить начало настоящей войны, — сказала хозяйка дома. В лондонских ресторанах сократился ассортимент пирожных и сыров. Владелец модного заведения сетовал, что посетители заказывают черной икры в двадцать раз меньше, чем раньше, а в дни, когда объявляется воздушная тревога, вообще предпочитают отсиживаться дома. Один из проголодавшихся лондонцев вспоминал, что ужинал практически в полном одиночестве. Он заказал фуа-гра (паштет из гусиной печени), филе морского языка и хорошо зажаренного голубя. Он сдобрил это бутылкой белого вина и бокалом старого арманьяка. Но во время ужина бомба упала на другой стороне улицы, все заволокло дымом. Ему пришлось уйти, не закончив трапезы. Он не смог поймать такси, пошел домой пешком и на все лады клял войну. Ввели карточки. Они отоваривались полностью, и еды хватало. Бекона полагалось два фунта в неделю, масла — четыре фунта. В Англии фунт — это примерно четыреста пятьдесят граммов. Но семьи с низкими доходами жаловались на рост цен, им не хватало денег, чтобы выкупить продукты. Лорд Вултон, назначенный в апреле 1940 года министром продовольствия, объявил, что до конца войны бананов не предвидится. Но в некоторых закрытых клубах бананы все равно можно было получить. Исчезли продавцы мороженого, потому что холодильники использовались для перевозки запасов крови. Из магазинов вдруг пропал лук. Потом появился, но очень дорогой. Министр продовольствия получил одну луковицу в подарок вместе с язвительным письмом: "Заплатив за эту луковицу такие безумные деньги, я не решилась использовать ее для готовки, а посылаю ее Вам. Надеюсь, эта луковица заставит Вас плакать так же, как она заставила плакать меня". Правительство было озабочено обвинениями в неравенстве. Министерство продовольствия призвало владельцев ресторанов подавать дешевые блюда. В Лондоне наладили систему супердешевых обедов: большие порции жареной баранины с морковью и картофелем и рисовый пудинг стоили буквально копейки. Вдруг возникла проблема с сигаретами. Говорили, что причина в женщинах, которые закурили во время войны. Некоторые продавцы отказывались продавать сигареты женщинам, чтобы не обделять мужчин. Летом сорокового года объединенные англо-французские силы были разбиты наголову. Франция капитулировала, Англия осталась без союзников и армии. Она в одиночку противостояла нацистской Германии и, казалось, представляла собой легкую добычу для вермахта. Пожалуй, один Черчилль в те дни вселял в страну уверенность и надежду. Он произнес знаменитую речь, в которой обещал: — Мы будем сражаться на побережье, мы будем сражаться на полях и на улицах наших городов! Мы никогда не сдадимся! Его выступление наполнило англичан уверенностью. Они не переживали по поводу утраты союзников. Им даже нравилось, что теперь они одни противостоят проклятым немцам. Англичане не заблуждались относительно соотношения сил. Но в этом проявился британский стоицизм: они предпочитали не говорить и не думать о плохом. Летом 1940 года Британия и Германия противостояли друг другу, и ни одна из них не способна была одолеть противника. После поражения летом сорокового маленькая британская армия вообще осталась без оружия. Гитлер располагал мощными сухопутными силами, но слабость флота и авиации не позволяла ему нанести смертельный удар по островной Англии. Британия находилась в худшем положении. Она могла выжить только с помощью Соединенных Штатов и полностью зависела от доброй воли президента Рузвельта, который в ноябре 1940 года был переизбран на третий срок. Но для успешного вторжения на Британские острова Германия нуждалась в превосходстве на море и в воздухе. На это немецкая промышленность не была способна. В самые опасные месяцы лета 1940 года Британия держала минимум половину своих кораблей в Гибралтаре, готовая схватиться с Италией, обладавшей значительным флотом, и не очень опасалась вторжения немецких войск через Ла-Манш. Чтобы гарантировать поставки шведской железной руды, Германия пожертвовала своим флотом. Британские корабли потопили все десять современных эсминцев, которые сопровождали немецкий десант в Нарвик. Главнокомандующий военно-морскими силами гросс-адмирал Эрих Рёдер отправил два тяжелых крейсера "Гнейзенау" и "Шарнхорст" в норвежские воды, где их серьезно повредили британские торпеды. Линкор "Бисмарк" британцы потопили в мае 1941 года. Осенью немецкие надводные корабли вернулись в порты — закончилось топливо. Немецкий надводный флот перестал существовать как серьезный военный фактор. В Берлине сделали ставку на подводный флот, но лодки не сильно изменились с Первой мировой и ощутимой опасности для британского флота не представляли. Англичане боялись вражеских субмарин, но подводная война не смогла принести Германии успеха. Британские судоверфи работали эффективнее, чем немецкие подлодки. Англичане строили больше, чем топили немецкие моряки. Командующий подводным флотом адмирал Карл Дёниц подсчитал, что его подчиненные должны топить в месяц судов водоизмещением не меньше чем шестьсот тысяч тонн. Чтобы "поставить Англию на колени". Дёницу нужно было иметь триста подводных лодок. Германский флот вступил в войну, имея всего пятьдесят семь подлодок, из них только тридцать две действовали в Атлантике. 10 октября 1939 года воодушевленный победой во Франции Адольф Гитлер и главнокомандующий военно-морским флотом гросс-адмирал Эрих Рёдер договорились построить шесть суперлинкоров, восемь крейсеров и шестьсот восемьдесят пять подводных лодок. Все судоверфи были уведомлены, что военно-морской флот вправе воспрепятствовать любому строительству в гражданских целях, если военным морякам понадобятся мощности. К концу 1942 года Рёдер намеревался иметь флот, способный нанести серьезный ущерб Англии, а к 1948 году немецкий флот должен был стать мощной силой в Мировом океане. Каждая подлодка стоила от двух до четырех миллионов марок (для сравнения: линкор класса "Бисмарк" — двести миллионов). Но помимо денег требовалось драгоценное сырье — особенно медь и каучук, которых так не хватало в первую военную зиму. Так что к июню 1940 года выпустили только двадцать лодок. В июле Гитлер объявил, что строительство подлодок — высший приоритет. Стали спускать на воду по двадцать пять лодок в месяц. Но возмутились конкуренты моряков — сухопутные силы и министерство авиации: строительство лодок съедает все скудные ресурсы! Гитлеру пришлось пересмотреть планы военной экономики. Он пожертвовал амбициозными планами военно-морского флота, которые сам же утвердил. К марту 1941 года построили всего семьдесят две лодки, но не все вышли в море, потому что еще предстояло обучить экипажи. В Атлантике действовали всего двадцать две немецкие подлодки. К марту 1940 года немецкий подводный флот пустил ко дну британские суда общим водоизмещением шестьсот тысяч тонн, ни о каком серьезном ущербе для Англии речи не было. В июне 1940 — марте 1941 года немецкие подводники умудрились потопить суда общим водоизмещением два миллиона тонн. Казалось, что возможности британского флота снабжать армию и страну серьезно подорваны. Но англичане умело использовали захваченную шифровальную машину "Энигма", чтобы читать немецкие радиограммы, выработали успешную тактику сопровождения конвоев и противолодочной борьбы. Летом сорок первого потери британского флота сократились до ста тысяч тонн в месяц. Видя, что подводный флот не способен задушить Англию, Гитлер пустил в ход авиацию. Но во время французской кампании люфтваффе потеряло треть своих самолетов. Машины промышленность выпускала новые, но летчиков не хватало. Пилотов готовят дольше, чем строят машины. Летом и осенью 1940 года англичане со дня на день ожидали немецкого вторжения. Кабинету министров доложили о настроениях в рабочих кварталах. Там говорили так: — Нам нечего бояться Гитлера. Нам он ничего не сделает. Это пусть капиталисты боятся, а нам, может, даже лучше будет. Но Гитлер и его генералы не решились совершить бросок через Ла-Манш. Германия не располагала флотом, достаточным для такой грандиозной десантной операции. Рейхсмаршал Герман Геринг обещал фюреру, что его летчики сровняют Англию с землей. Во время Первой мировой войны, 31 мая 1915 года, над Лондоном неожиданно появился первый немецкий дирижабль. Под бомбами семь человек погибло и тридцать пять было ранено. В 1917 году начались налеты самолетов. Всего в Первую мировую от налетов погибло шестьсот семьдесят человек, но психологический шок был сильным. Лондонцы прятались на станциях подземки и утром боялись выходить. Этот опыт запомнился, поэтому накануне Второй мировой правительство отказывалось строить глубокие и надежные бомбоубежища. Эксперты утверждали, что люди, которые там спрячутся, впадут в истерику и не смогут подняться на поверхность, чтобы исполнять свои обязанности. Решили так: кто хочет, пусть сам о себе позаботится. Многие вообще выступали против программ гражданской обороны: зачем пугать людей несчастьями? Это только ввергнет их в депрессию. Врачи считали, что количество людей, чья психика не выдержит налетов, превысит число раненых в три раза, что миллионам англичан понадобится срочная психиатрическая помощь. Британские военные считали, что от вражеской авиации не спасешься. Атаки с воздуха опасались так же, как сейчас атомной бомбы. Предсказывали, что Лондон будет охвачен хаосом, транспорт перестанет работать, толпы бездомных потребуют немедленного заключения мира… Больше всего боялись химического оружия. Лондонцы с ужасом думали о том, как облака отравляющего газа накроют город, люди ослепнут и задохнутся. Каждый лондонец должен был носить с собой противогаз. Двух дезертиров приговорили к смерти, их уже вывели из зала суда, чтобы привести приговор в исполнение, но тут возмущенный полицейский заметил, что они забыли взять свои противогазы… Детям раздавали противогазы с Микки Маусом. Впрочем, некоторые матери с раздражением смотрели на маски: — Даже Гитлер не заставит моего сына надеть эту гадость! Мы с ним укроемся под одеялом. Только что появившемуся телевидению запретили выходить в эфир, опасались, что вражеские бомбардировщики будут заходить на цель по излучению телепередатчиков. По всему городу погасли огни, Лондон погрузился в темноту. Приняли закон, который запрещал несанкционированное использование сирен и заводских гудков. В июне 1940 года церквям запретили звонить в колокола. В зоопарке из соображений безопасности хлороформом умертвили ядовитых змей и пауков — вдруг бомбардировка позволит им выйти на свободу и они распространятся по городу. Опустел и огромный аквариум — рыбу съели. Панды, слоны и другие крупные животные были эвакуированы. В первые дни войны хозяева умертвили примерно четыреста тысяч домашних животных, в основном кошек. В результате началось настоящее нашествие мышей и крыс. Городские власти обратились к горожанам с просьбой не избавляться от домашних животных. Животных подстерегали и другие опасности. "Берегите своих кошек!" — предупреждали газеты: разразилась настоящая эпидемия краж кошек. Говорили, что это дело рук персов, которые по традиции занимались мехами, — не хватало кошачьих шкурок для скорняков. 24 августа 1940 года на Лондон упали первые бомбы, в Ист-Энде вспыхнули пожары. 7 сентября, в субботу, небо словно заволокло тучами — немецкие бомбардировщики стройными рядами обрушились на город. Их прикрывали истребители, которые вились вокруг, как пчелы вокруг матки. Ночью немецкие самолеты вернулись — двести сорок семь "юнкерсов". Бомбили до половины пятого утра. Погибли четыреста тридцать человек. С этого дня бомбардировки продолжались каждый день, и утром, и ночью. Сто семьдесят "юнкерсов" днем, двести — ночью. Тысячи людей остались без крова. В уцелевших домах не было ни газа, ни электричества, ни воды. Утром выяснялось, что молока не привезут, а ближайшая булочная сгорела. Многие убежища оказались недостаточной защитой от мощных бомб. Но и в самые тяжелые дни, когда бомбили постоянно, один из семи лондонцев все равно оставался дома. Англичане не любили большие бомбоубежища: верх брали любовь к одиночеству и нежелание покидать дом, презрение к опасности и нежелание выказать свой страх. В большинстве убежищ условия были невыносимыми — ввиду нехватки туалетов и воды. Запах нечистот и пота особенно плохо выносили женщины. Они смачивали носовой платок духами и прижимали к лицу. Правительство возражало против использования метро в качестве убежища. 8 сентября толпа потребовала открыть станцию метро на Ливерпул-стрит. Вызвали войска, но толпа не хотела расходиться. Наконец-то кто-то отдал распоряжение, и двери открылись. Зенитный огонь был малоэффективным, пока не начали действовать радиолокаторы. В сентябре сорокового на один сбитый самолет уходило тридцать тысяч снарядов, в октябре — одиннадцать тысяч, а в январе сорок первого — всего четыре тысячи. Уходя от зенитного огня, немецкие бомбардировщики сбрасывали груз с большой высоты и промахивались. Вместо портов и железных дорог бомбы попадали в жилые дома. Зенитный огонь был опасен не только для немецких летчиков — с неба сыпались осколки и неразорвавшиеся снаряды. Не успевшие укрыться рисковали быть убитыми собственными снарядами. В результате погибло больше лондонцев, чем немецких пилотов. Но даже если бы англичане об этом знали, они бы все равно хотели слышать грохот зенитных орудий. Некоторые англичане уверяли, что немцы бомбят только бедные кварталы, потому что богатые договорились с Берлином. Власти всерьез боялись бунтов. Когда люфтваффе обрушило бомбовый груз на Вест-Энд, в правительстве облегченно вздохнули: — Если бы немцы продолжали бомбить восточную часть города, началась бы революция. Теперь, когда они разнесли Бонд-стрит и Парк-Лейн, баланс восстановился. Несколько бомб разорвались рядом с Букингемским дворцом. Если бы окна были закрыты, король и королева могли пострадать от взрывной волны. Королева сказала: — Я рада, что нас тоже бомбили. Лондонцев периодически охватывала паника. Вдруг газеты стали писать, что гестапо располагает в Англии огромной агентурной сетью. Одного швейцарца бдительные соседи обвинили в том, что он своей сигарой подает сигналы врагу: "Он специально попыхивает так, чтобы сигара ярко вспыхивала, и всякий раз направляет сигару прямо в небо". Если кто-то включал свет, собиралась гневная толпа, вызывали полицию. Был случай, когда полицейский, обнаружив освещенное окно на четвертом этаже, полез туда по водосточной трубе, сорвался и погиб. Отдохновения искали в кино. Зрители сидели в зале во время бомбежки, испытывая иллюзорное чувство безопасности и стараясь отвлечься. Один и тот же фильм крутили два раза подряд, да еще и приглашали музыкантов. Никто не расходился, пока не объявляли отбой воздушной тревоги. В питейных заведениях вино текло рекой. Молодые люди спешили вступить в брак — а вдруг это их последняя ночь вместе? Англичане избегают слова "подвиг" и "героизм". Они делали то, что делают все остальные, их друзья и соседи. В самые трудные дни лондонцы проявили терпение, стоицизм и железную решимость. Англичанам повезло. Германия оккупировала 30 июня 1940 года только несколько островков в проливе — Гернси, Джерси, Олдерни, но на основную территорию Великобритании нога немецкого солдата не ступала. Лондонцам не пришлось оборонять родной город. Британские военные, конечно, опасались, что немцы все-таки вторгнутся на острова. 14 мая 1940 года Энтони Иден, назначенный в новом правительстве министром обороны, объявил о создании добровольческого корпуса местной самообороны. Многих англичан тогда опрашивали, какой вклад в оборону родины они смогут внести в случае немецкого вторжения. Одна супружеская пара ответила, что готова как-то помогать стране в промежутке между пятью и семью вечера. За исключением субботы и воскресенья, предупредили супруги, — в конце недели они всегда уезжают за город. В добровольческий корпус записались в основном пожилые люди, не подлежавшие призыву в вооруженные силы. Англичане не теряли чувства юмора и называли их "папочкина армия". Не нашлось ни оружия, ни инструкторов, чтобы обучить ополченцев. Вместо гранат бросали картошку. Сумела ли бы "папочкина армия" оказать реальное сопротивление, если бы немцы действительно вторглись на Британские острова? В декабре сорокового Энтони Иден сменил лорда Галифакса на посту министра иностранных дел. "Нашел я его в очень хорошем настроении, — докладывал в Москву советский посол Иван Майский, — бодрым, веселым, довольным. Даже внешность кабинета его как-то изменилась, при Галифаксе здесь было всегда сумрачно и тоскливо. Иден зажег на всех столах лампы, и в комнате стало светлее и уютнее… Вообще видно было, что Иден очень рад возвращению в министерство и чувствует себя почти триумфатором". — Я не думаю, — сказал Иден советскому послу, — чтобы вы могли желать нашего поражения, не из любви к нам, а просто потому, что это не соответствовало бы вашим интересам. Стало быть, непримиримых конфликтов между нами нет. Когда в сорок первом налеты внезапно прекратились, лондонцы бросились развлекаться. На модные концерты за билетами стояли очереди. Театры были переполнены. Люди соскучились по хорошей музыке, балету, поэзии, живописи. И страсть к танцам охватила лондонцев! Большие танцевальные залы заполнились до отказа. Музыка, веселье, общество, улыбки — вот чего хотелось в те военные дни. Даже маленькие рестораны обзавелись собственными оркестрами. Развлекались, как могли. Недостатка в доступных женщинах не ощущалось: выбор был широким и днем и ночью — англичанки, итальянки, француженки и даже немки-эмигрантки. Один генерал восхищался проститутками: в то время как все бежали в поисках бомбоубежища, они преспокойно вышагивали по лондонским мостовым в ожидании клиентов. Лондонцы не спешили верить, что все кончено. Они готовились к новым налетам, еще более тяжелым. Думали, что люфтваффе зализывает раны. В действительности авиацию перебросили на восток, весной сорок первого немцы оккупировали Югославию и Грецию и готовились к нападению на Советский Союз. Для победы над британской авиацией Герману Герингу нужен был куда более мощный флот бомбардировщиков и истребителей дальнего радиуса действия, чем он располагал. Имевшиеся на вооружении люфтваффе истребители не в состоянии были прикрыть свои бомбардировщики во время налетов на Англию. Без прикрытия немецкие самолеты становились жертвой британской системы противовоздушной обороны. Во второй половине 1940 года британская промышленность выпускала уже вдвое больше истребителей, чем немецкая. И началось быстрое строительство тяжелых бомбардировщиков, чтобы разрушать германский военный потенциал. В 1932 году в авиационной промышленности Германии было занято три тысячи двести человек, уровень производства — сто самолетов в год. Меньше чем за десять лет создали мощную авиапромышленность с числом занятых в четверть миллиона и выпускали больше десяти тысяч машин в год. Все авиакомпании — "Юнкере", "Арадо", "Хейнкель", "Дорнье", "Фокке-Вульф" и "Байерише флюгцойгверке" (фирма Вилли Мессершмитта) — контролировались министерством авиации. Если кто-то сопротивлялся, с ним поступали очень жестко. Ранним утром 17 октября 1933 доктор Гуго Юнкерс был арестован у себя дома по обвинению в предательстве. Известный конструктор, он владел крупнейшим в стране авиационным заводом, на котором построил первый в мире цельнометаллический самолет. Он был националистом и сторонником милитаризации. Но его беда состояла в том, что министерство авиации хотело напрямую контролировать его производство. Гуго Юнкере провел в заключении всего двадцать четыре часа, после чего согласился передать завод рейху. Через два дня после реквизиции завода у Юнкерса Герман Геринг собрал в Берлине представителей авиационной промышленности. Он сообщил о намерении фюрера за год превратить Германию в авиационную державу. "Юнкерс" и "Дорнье" должны были создавать бомбардировщики, "Арадо" и "Хейнкель" — истребители, разведчики и учебные самолеты. Вся авиапромышленность контролировалась министерством и финансировалась через специализированный Аэробанк. 10 июня 1936 года министерство авиации подписало соглашение с "ИГ Фарбен" о строительстве завода, способного давать двести тысяч тонн авиационного керосина в год. Технология, повышающая октановое число синтетического бензина, была получена от американской компании "Стандарт ойл". Американская компания подписала соглашение, несмотря на протесты Государственного департамента Соединенных Штатов. Это была бартерная сделка, выгодная обеим сторонам. В обмен американцам раскрыли секрет производства синтетического каучука. Каково было участие в германской промышленности иностранного капитала? Четыреста пятьдесят миллионов американских долларов было прямо инвестировано в Германию. "Стандарт ойл" вложила шестьдесят пять миллионов долларов в Немецко-американскую нефтяную компанию, тесно связанную с "ИГ Фарбен". Пятьдесят пять миллионов "Дженерал моторс" инвестировала в "Опель АГ", крупнейшую автомобильную компанию… Авиационная промышленность Германии считалась примером успешного государственного управления. В реальности успех зависел от умелой частной инициативы. В 1930 году большинство самолетов строилось из дерева. Первое поколение полностью металлических машин люфтваффе испытало только в 1935 году. А меньше чем через пять лет авиаконструктор Эрнст Хейнкель продемонстрировал прототип первого реактивного истребителя Хе-176. Все это требовало технологической инициативы, успешного менеджмента и конкуренции среди производителей. Конкуренция была в большей степени движущей силой, чем указания партии и правительства. Геринг и Мильх остановились на истребителе Вилли Мессершмитта Me-109, который стал главной боевой машиной люфтваффе во Второй мировой. Проблема возникла с бомбардировщиком. Запустили в производство сразу три модели — "Дорнье-217", "Хейнкель-111", "Юнкерс-86", чтобы не простаивали заводы и было на чем готовить пилотов. Но все три самолета не подходили для современной войны — им не хватало ни скорости, ни бомбовой нагрузки. Герман Геринг сказал своим подчиненным в министерстве авиации, что для победы ему нужен воздушный флот в двадцать одну тысячу самолетов. Максимум, что имело люфтваффе, — это пять тысяч самолетов (в декабре 1944 года). Британия, которая сконцентрировала свои усилия на авиации, в 1944 году располагала воздушным флотом в восемь тысяч триста самолетов. Красная армия в апреле 1945 года имела семнадцать тысяч самолетов. Для такой страны, как Германия, выпуск двадцати одной тысячи самолетов был просто недостижимой целью. Германия не имела таких средств и такого количества топлива. Та же проблема ограничивала возможности немецкого флота. Судоверфи могли бы справиться с заданием, но не хватало топлива. Гигантские планы перевооружения, которые обсуждали Гитлер и его окружение, не могли быть исполнены. Выплавка высококачественной стали за десять лет выросла в семь раз. Правда, даже на пике выплавка стали в Германии не достигала и половины уровня американского производства. Авиационные заводы получали на треть меньше алюминия, чем требовалось, и лишь половину необходимой меди. Чтобы продолжить выпуск бомбардировщиков "Юнкерс-88", пришлось пожертвовать более старой моделью пикирующего бомбардировщика "Юнкерс-87 Штука", хотя машина хорошо себя проявила в Испании. Между тем "Юнкерс-88" признали неудачным: невысокая скорость, слабое вооружение и малая бомбовая нагрузка. Во время битвы за Англию в одном из рапортов начальству говорилось: "Экипажи боятся не врага, они боятся летать на Ю-88". "Мессершмитт-109" показал себя удачным истребителем ближнего радиуса действия, но он состоял на вооружении еще с испанской войны и морально устарел. Скоростной истребитель "Фокке-Вульф-190" был явно лучше, но руководители компании не имели таких, как у Вилли Мессершмитта, пробивных способностей и политических связей. Двухмоторный истребитель "Мессершмитт-110", который использовался для прикрытия бомбардировочной авиации при налетах на Англию, тоже уступал британским машинам. Начальник боевого снабжения министерства авиации генерал-полковник Эрнст Удет намеревался заменить "Мессершмитт-110" новой моделью — Ме-210, но этот истребитель оказался еще хуже. Военное противостояние между двумя державами продолжалось в других регионах. В конце января 1941 года британские войска нанесли удар по итальянским силам в Северной Африке, а через месяц их полностью разгромили. Эфиопия была освобождена. Германии пришлось прийти на помощь итальянскому союзнику. В апреле 1941 года генерал Эрвин Роммель принял на себя командование объединенными немецкими и итальянскими силами в Триполи. Немцы выбили британские войска из Греции и с помощью парашютного десанта захватили остров Крит. Зато англичане подавили путч в Ираке и выгнали из Сирии французские правительственные войска, которые подчинялись правительству в Виши. В 1940 году больше половины железной руды поступало в Германию из-за границы, из них восемьдесят три процента закупалось в Скандинавии. В свою очередь, Швеция и Швейцария зависели от немецких поставок каменного угля. В апреле 1939 года социал-демократическое правительство Швеции заверило Берлин, что продолжит поставлять руду и в случае войны. Швеция Германию не тревожила. Беспокоила Норвегия. В зимние месяцы шведская руда поступала в Германию через норвежский порт Нарвик. Немцы опасались, что, если англичане захватят порт, заводы в Руре остановятся. Премьер-министр Уинстон Черчилль действительно попытался это сделать. Гитлер тоже приказал захватить Норвегию. После трехмесячных боев британским войскам пришлось эвакуироваться, и поставки шведской руды не прекращались до самого конца войны. Все страны в Европе, оставшиеся неоккупированными, примерялись к новой реальности. Швейцария предоставляла Германии кредиты на очень выгодных условиях, зато резко сократила поставки в Англию стратегически важных товаров. Немцы следили за тем, чтобы все полезное шло в Германию, а не врагу. Победа над Францией оказалась весьма выгодным дельцем. Германия ограбила побежденную страну: с 1940 по 1944 год выкачала имущества почти на восемь миллиардов марок. Треть составило оружие: триста с лишним тысяч винтовок, пять тысяч артиллерийских орудий, четыре миллиона снарядов, две с лишним тысячи танков. Французские танки использовались в операциях на Балканах весной сорок первого. Французская артиллерия защищала рейх. В марте 1944 года почти половина артиллерийского парка Германии в семнадцать тысяч стволов была иностранного производства, в основном французского. Вермахту достались и запасы полезных ископаемых. Например, восемьдесят тысяч тонн меди, что обеспечило потребности вермахта на восемь месяцев. Имперский банк прикарманил валютные резервы европейских банков — десять миллиардов марок. Немецкие банкиры по-своему организовали внешнюю торговлю на континенте. Европейские фирмы поставляли товары Германии, а расплачивались за них местные банки, потом они выставляли счет Имперскому банку, но Берлин не платил по счетам всю войну. В 1944 году Имперский банк был должен по внешнеторговым счетам тридцать миллиардов марок. Немецкие концерны брали под контроль важнейшие иностранные предприятия — если ими владело государство, которое проиграло войну. Ключевые голландские компании не попали в руки немцев, потому что вовремя были переоформлены на офшоры. Германия не спешила подписывать с побежденными окончательный мирный договор, поэтому ограбление шло не под флагом репараций, а как оплата расходов оккупационной администрации. Европейцы оплачивали содержание гарнизонов, аэродромов и баз подводных лодок, которые действовали в Атлантике. Французы платили около двадцати миллионов марок в день — на эту сумму не только содержались оккупационные войска, но и закупалось необходимое вермахту стратегическое сырье. Оккупированная Европа была в распоряжении Гитлера, но подневольный труд не так эффективен. Экономическая машина Германии уже уступала ее противникам. 16 мая 1940 года президент США Рузвельт представил конгрессу план создания крупнейшего в мире военно-промышленного комплекса. Так что мобилизация американской экономики началась не после атаки японцев на Пёрл-Харбор, а после нападения Германии на Францию. Летом сорокового британская армия уже получала с американских складов стрелковое оружие и легкую артиллерию. В августе Соединенные Штаты передали Англии пятьдесят эсминцев времен Первой мировой войны в обмен на создание баз — на британских территориях (Ньюфаундленд, Карибские острова). Когда конгресс США закончил работу над законом о ленд-лизе, то 11 марта 1941 года ассигновал восемь с лишним миллиардов долларов на поставки для Англии. Эта сумма была эквивалентна двум годовым военным бюджетам Германии. В 1940 году Соединенные Штаты выпустили шесть тысяч самолетов, из них две тысячи получила Англия. В сорок первом выпустили девятнадцать с лишним тысяч самолетов, из них пять тысяч отправили в Англию. В сорок втором — сорок восемь тысяч машин, Англия получила семь с лишним тысяч. Немцы пытались расширить свои военные возможности за счет оккупированной Европы. 12 февраля 1941 года имперское министерство авиации договорилось с Францией о производстве для люфтваффе трех тысяч самолетов. Франция имела запасы бокситов — для выплавки алюминия, но не было угля, чтобы вырабатывать электричество. К концу года Франция и Голландия передали люфтваффе всего семьдесят восемь машин. За всю войну Германия получила две с половиной тысячи самолетов из Франции и около тысячи из Голландии. Производительность труда на французских авиационных заводах была вчетверо ниже, чем в Германии. В 1943 году поставки продукции военного значения в Германию из Франции, Бельгии, Нидерландов, оккупированой части Польши, Дании, Норвегии и Сербии составили около девяти процентов общего военного производства. Поэтому немцы не столько рассчитывали на промышленность оккупированной зоны, сколько везли к себе иностранных рабочих. 4 сентября 1942 года французское правительство в Виши учредило Service du Travail Obligatoire (обязательную трудовую повинность). Все французы призывного возраста должны были отправиться на работу в Германию. К 1944 году один из трех работающих в немецкой военной промышленности был иностранцем. Немецкая военная промышленность не была эффективной. В 1940 году, когда Германия потратила на оружие шесть миллиардов долларов, а Великобритания всего три с половиной миллиарда, британская промышленность выпустила в полтора раза больше самолетов, в двенадцать раз больше бронированных автомобилей, больше боевых кораблей, танков и артиллерийских орудий. К тому же Германия не поспевала готовить летчиков… Но Герман Геринг просто не желал видеть разведывательные сводки о военном производстве союзников."Слабый уступает место сильному"
Последний шаг, который привел к мировой войне и предопределил катастрофу Германии, Адольф Гитлер сделал, напав на Советский Союз. Если бы он не пошел на эту авантюру, нацистская Германия, возможно, существовала бы достаточно долго — как минимум до смерти фюрера. Но вся политика Гитлера была сплошной авантюрой! Просто до поры до времени ему невероятно везло. Его натура не позволяла ему жить в мире и согласии с окружающими. Его безумные взгляды толкали его к завоеваниям. Нехватка земли — вот главный мотив, который определял политику европейских держав с XVII века. По этой причине коренные жители Северной Америки, Латинской Америки и Австралии подвергались геноциду. Тридцать миллионов рабов были доставлены из Африки в Северную Америку — выращивать рис, сахарный тростник и хлопок. Сорок миллионов переселенцев из Европы отправились по миру в поисках плодородной земли. Желание расширить свою территорию, чтобы иметь больше земли и природных ресурсов, владело умами европейцев как минимум двести лет. Первая мировая война оказалась такой невероятной трагедией для Европы, что изменила воззрения многих людей. Но не Гитлера. Он жил старыми представлениями. Нацисты не признали результаты войн, которые велись в XVIII и XIX веках, не признали распределение ресурсов и территорий. Германия оставалась аграрной страной — в одном ряду с Ирландией, Болгарией и Румынией. Когда нацистские идеологи славили крестьянскую жизнь, они находили немалый отклик среди немцев. В 1933 году почти треть населения Германии работала в сельском хозяйстве. Большая часть населения страны жила в небольших поселках, а не в городах, зависела от сельского хозяйства или как минимум еще морально не оторвалась от деревни. Многие миллионы горожан подкармливались со своих участков, держали кур и свиней. Первая мировая война перевела продовольственный вопрос в разряд политических. Блокада кайзеровской Германии французским и британским флотом привела к тому, что немцы почти голодали. Считается, что от голода в Первую мировую погибло около шестисот тысяч немцев и австрийцев. Страх остаться без продовольствия преследовал Гитлера, как и многих других немцев. Германия нуждалась в закупках продовольствия за границей. Гитлер считал, что импорт — это смерть Германии. Ему рисовались пугающие картины. Немцы, остающиеся без работы или получающие низкую зарплату, ютящиеся в маленьких квартирах, перестанут рожать. Лучшие и яркие эмигрируют в другие страны. Нацизм был идеологией отсталого общества. Деревня сыграла важнейшую роль в приходе нацистов к власти. За них голосовали крестьяне. Влиятельное аграрное лобби, которое постоянно требовало списания долгов, защиты от иностранных конкурентов и сокращения импорта продовольствия, давило на президента Гинденбурга, чтобы он привел к власти Гитлера. В первом кабинете министров Гитлера, сформированном 30 января 1933 года, пост министра сельского хозяйства достался одному из самых богатых немцев Альфреду Хугенбергу. Он позаботился о введении протекционистских пошлин, которые обезопасили бы немецкое сельское хозяйство от конкуренции. Он создал центральное закупочное бюро, которое гарантировало определенный уровень цен на продукцию сельского хозяйства. В июне 1933 года крестьяне-должники были взяты под защиту государства от кредиторов. Как и желало аграрное лобби, были введены квоты на импортное продовольствие. Рядом с Альфредом Хугенбергом даже Яльмар Шахт казался либералом. Но Альфред Хугенберг не был нацистом, он представлял в правительстве германскую национальную народную партию. Уже через несколько месяцев Гитлеру не нужны были союзники, и с Хугенбергом расстались. Новым министром сельского хозяйства стал нацист Рихард Вальтер Дарре, автор книги "Кровь и почва". Он руководил аграрно-политическим отделом партии и считался главным специалистом по сельскому хозяйству. Своим заместителем он назначил Герберта Бакке, еще одного старого нациста. Дарре родился в Аргентине в семье немецкого переселенца в 1895 году. Он не смог получить аттестат об окончании школы. Но после Первой мировой войны поступил в сельскохозяйственный институт, который окончил в 1925 году, овладев специальностью "свиноводство". Значение избирателя-агрария сделало Рихарда Дарре важной фигурой для партии. Он тесно сотрудничал с другим специалистом по сельскому хозяйству Генрихом Гиммлером и по его просьбе руководил в аппарате СС главным управлением рас и поселений. Потом отношения между ними испортились, зато Гиммлер сблизился с Гербертом Бакке. Впрочем, базовые представления у них были общие: сохранение немцев на земле — вопрос выживания германской нации, немцы должны оставаться крестьянами. Враги немцев — это лишенные корней городские жители-космополиты. Выдвинув лозунг прав и свобод человека, либералы разорвали мистическую связь между немецким народом и землей. Земля превратилась в товар, который продают и покупают. Это лишает народ жизненных сил, потому что земля может принадлежать только настоящим немцам, в жилах которых течет арийская кровь. Люди чуждой крови не станут заботиться о земле. Основу расы составляют крестьяне, чью кровь нужно сохранять. Герберт Бакке родился в 1896 году в Батуми, окончил гимназию в Тифлисе. Его семья переселилась в Россию из Вюртемберга еще в XIX веке. После начала Первой мировой семью интернировали и отправили за Урал. В 1918 году он вернулся Германию. В 1922 году вступил в нацистскую партию. В 1926 году написал докторскую диссертацию на тему "Российская зерновая экономика как основа народа и экономики России". Бакке исходил из того, что развитие России возможно только в том случае, если страной будут руководить иностранные этнические элементы. Он имел в виду немцев. Дарре и Банке считали главной опасностью "придуманные англичанами и евреями" свободную торговлю, парламентаризм и либерализм. Собственное сельское хозяйство должно производить все, что необходимо государству, иначе враги задушат Германию. Нехватка земли — вот что тревожило немецких политиков, потому что Германия — более населенная страна, чем Франция. И она не имела колоний, как Англия. Дарре и Бакке полагали, что для успешного ведения хозяйства землевладельцу нужно не менее двадцати гектаров. И выходило, что восемьдесят восемь процентов сельского населения Германии фактически лишены земли; крестьяне обрабатывали участки в полгектара или немногим больше. Для двенадцати миллионов малоземельных крестьян обещания нацистов дать им наделы были крайне важны. Перераспределение в их пользу земель крупных помещиков не изменило бы положения вещей. Даже если бы всю землю в Германии переделили, то на одно хозяйство пришлось бы не более тринадцати гектаров. 1 октября 1933 года нацисты провели первый праздник урожая. В район Хамельна свезли делегации со всех концов страны. Вечером на самолете прилетел Адольф Гитлер. Ему организовали восторженную встречу. За несколько дней до праздника урожая, 26 сентября, Дарре и Бакке представили правительству проект закона о защите германского крестьянства. Это один из первых законов, подготовленных нацистами. Закон возвращал Германию к древним понятиям крови и почвы и знаменовал отказ от современных представлений о собственности. В законе гарантировалось "здоровое питание германского народа благодаря свободному крестьянскому сословию, в котором только старший сын — единственный наследник неделимого крестьянского двора". "Настало время борьбы, — писал участвовавший в разработке закона нацистский юрист Роланд Фрайслер. — время борьбы — это время сева. Посеем верность, пожнем жизнь". Дарре и Бакке предлагали выделить наследственные наделы, которые должны быть защищены от долгов и от колебаний рынка. Размер надела — от семи с половиной до ста двадцати пяти гектаров. Но эти наделы нельзя продать или заложить. Владельцы обязаны были подтвердить чистоту своей крови вплоть до 1800 года и передавать землю только наследнику мужского пола. Делить надел запрещалось. Предварительно министр Дарре съездил в Бергхоф, чтобы получить одобрение Гитлера. Тем не менее законопроект встретил сопротивление. Крупные землевладельцы не любили Дарре и Бакке, которых именовали "аграрными большевиками". Глава Имперского банка Яльмар Шахт считал, что законопроект подрывает экономику сельского хозяйства. Крестьянин берет кредит под залог земли, покупает посадочный материал, технику, удобрения, выращивает урожай, продает его и возвращает кредит. Откуда крестьянин возьмет деньги, если землю запретят закладывать? Министр экономики Курт Шмитт предупреждал, что появятся землевладельцы, которые совершенно не будут заинтересованы в эффективном хозяйствовании, потому что, как бы плохо они ни вели дела, государство спасет и от долгов, и от падения цен. Идея передавать землю одному наследнику, чтобы надел не дробился, нравилась. Но получалось, что в таком случае хозяин и вовсе лишается права решать судьбу своей собственности. К тому же остальные наследники не могли рассчитывать даже на компенсацию за то, что земля досталась другим. Обделялись жены и дочери землевладельца. Гестапо фиксировало недовольство сельского населения. Был и другой аспект: Дарре и Бакке хотели стимулировать рождаемость, а этот закон подталкивал крестьянина к тому, чтобы иметь только одного наследника. Тем не менее закон 29 сентября 1933 года приняли, земельные наделы площадью до ста двадцати пяти гектаров перевели в разряд наследственных неотчуждаемых владений. Но закон не привел к изменению структуры землевладения в Германии. Он прижился только в тех районах, где наделы равнялись примерно тем самым двадцати гектарам, что нужны были для эффективного хозяйствования. Сельское хозяйство Германии оставалось отсталым, ему не хватало специалистов и умелых управляющих. Ситуация только ухудшалась тем, что Дарре и Бакке старались вывести сельское хозяйство из-под влияния сил рынка, введя систему контроля над производством и над ценами. Деревню пронизали партийные структуры. В каждой из пятидесяти пяти тысяч немецких деревень появился ортсбауэрнфюрер, который присматривал за односельчанами. Они докладывали о ситуации пятистам крайсбауэр-фюрерам (секретарям сельских райкомов партии), а те девятнадцати ландесбауэрнфюрерам (секретарям сельских обкомов)… Закупочныецены были повышены — к радости крестьян, но к неудовольствию остальных немцев: расходы правительство напрямую переложило на потребителя путем повышения цен на продовольствие, что ударило по карману горожан. В 1933 году был хороший урожай, и нацистские идеологи радовались. В 1934 году урожай был плохим. Министр продовольствия и сельского хозяйства Вальтер Дарре 21 июля попросил правительство выделить полтора миллиона марок в валюте на закупку за границей продовольствия и кормов. Предупредил: иначе придется сократить потребление. Но валюты катастрофически не хватало. Летом 1934 года президент Имперского банка Яльмар Шахт каждый день лично распределял валюту на покупку важнейшего сырья. Шахт не только отказал коллеге-министру в деньгах, но еще и обвинил Дарре в создании бесполезного бюрократического монстра. Дарре в ответ назвал Шахта масоном. В 1935 году Дарре и Бакке объявили "битву за урожай". Проводились собрания и митинги, распространялись листовки. Нацистские уполномоченные ездили с лекциями по деревням. Пытались уменьшить зависимость от импортных кормов. Сократили вдвое закупки масличных семян, в два с половиной раза — закупки жмыховой муки. От покупки кукурузы отказались почти полностью. Крестьянам рекомендовали заменять импортные корма отечественными — сеном, турнепсом (то есть репой), ботвой сахарной свеклы. Свиней — откармливать картошкой. Урожаи ржи и пшеницы в 1934–1937 годах были очень низкими. Пустили в ход стратегические резервы, оставшиеся от рекордного урожая 1933 года. Крестьян заставляли продавать молоко и масло по низкой цене. Они несли убытки. Теми, кто пытался самостоятельно торговать продовольствием, занималось гестапо. Немцы получали работу на военном производстве, стали зарабатывать, хотели нормальной еды и не желали удовольствоваться диетой, предписываемой нацистскими лидерами. Летом тридцать пятого возникла идея введения карточек на хлеб. По политическим соображениям ее отвергли. В муку подмешивали кукурузу и картофельный крахмал. А вот масло и мясо в 1935 году продавали уже только местным жителям — по спискам. "Даже я, дипломат, — записывал в дневнике американский посол в Берлине Уильям Додд, — должен написать заявление, чтобы покупать мясо у местного торговца. Магазинам разрешено продавать продовольствие только тем, кто включен в список, да и то в ограниченном количестве". В 1936 году стало очевидно, что сельское хозяйство Германии не в состоянии обеспечить страну продовольствием. Но что-то менять в аграрном секторе нацистские руководители не хотели. Они видели выход в территориальных приобретениях — нужны еще семь-восемь миллионов гектаров плодородной земли. Взоры обращались на восток. — Естественная сфера обитания немецкого народа, — говорил министр продовольствия и сельского хозяйства Вальтер Дарре, — это территории к востоку от рейха — до Урала, к югу до Кавказа, Каспийского моря, Черного моря. Мы должны освоить это пространство, следуя тому природному закону, что более полноценный народ имеет право захватывать землю, принадлежащую неполноценному народу. Вопросы морали к этой ситуации неприменимы. Немецкий народ имеет право считать своими огромные территории на востоке и выселить оттуда тех, кто там сейчас живет. На земле действует только один закон: слабый уступает место сильному… Призыв в армию молодых мужчин, разгром и плен, сокращение выпуска кормов для скота и удобрений (их производство сократили ради выпуска взрывчатых веществ), мобилизация конского поголовья для военных нужд привели к тому, что во многих странах Европы, которые поставляли зерно и мясо Германии, в 1940 году разразился сельскохозяйственный кризис. Германия начала Вторую мировую войну, имея меньше девяти миллионов тонн зерна. Через год войны остался миллион. Немецкие проблемы с продовольствием не были секретом для советского руководства. 13 августа 1940 года нарком внутренних дел Лаврентий Павлович Берия со ссылкой на своих разведчиков доложил Сталину: "Германия начала вывозить из Норвегии и отчасти из Голландии имеющиеся там запасы продовольствия. В самой Германии нынешний урожай, по предварительным справкам, будет далеко хуже среднего. Положение же в Польше, Бельгии и Франции такое, что Германии придется заботиться о снабжении продовольствием этих стран". С экономической точки зрения военные победы 1940 года не уменьшили зависимости Германии от поставок из Советского Союза. Только украинское зерно могло сохранить поголовье скота в Западной Европе. Историки сегодня говорят о том, что Сталин и Молотов, на которых произвели впечатление успехи вермахта, проводили политику умиротворения Гитлера и шли на серьезные уступки в торгово-экономических делах. Это стало особенно ясно после того, как нарком иностранных дел Молотов во главе большой делегации побывал в Берлине в ноябре 1940 года. Советские руководители желали объясниться с Гитлером. Но зазвать Риббентропа в Москву уже было невозможно. Пришлось Молотову впервые в жизни отправиться за границу. Сталин продиктовал ему подробные инструкции (записи сохранились), и Вячеслав Михайлович отчитывался перед ним после каждого раунда бесед. Нарком натолкнулся на жесткую позицию Гитлера. Вячеслав Михайлович телеграфировал Сталину: "Похвастаться нечем, но по крайней мере выяснил теперешние настроения Гитлера, с которыми придется считаться". Немцы поставили вопрос об удвоении поставок зерна, которые уже достигли миллиона тонн в год. Они получили согласие. Советское руководство изъявило готовность распечатать стратегические запасы зерна, чтобы удовлетворить просьбу Германии. 28 ноября 1940 года Молотов, вернувшись в Москву, сказал Шуленбургу и Шнурре: — Советское правительство решило пойти навстречу германскому правительству и потревожить свои общегосударственные резервы, причем эти резервы пришлось потревожить значительно. Тем не менее, учитывая нужду Германии в зерне, советское правительство решило полностью удовлетворить просьбу Германии и поставить два с половиной миллиона тонн зерна… 3 июня 1941 года, меньше чем за три недели до начала войны, в Москве особо секретным решением политбюро разрешили "из особых запасов" поставить в Германию тысячи тонн стратегического сырья, необходимого военной промышленности, — медь, никель, олово, молибден и вольфрам. В 1940 году на нацистскую Германию пришлось 52 процента советского экспорта. Но все это не умаслило Гитлера. Напротив, он уверился в том, что первым делом, чтобы кормить Германию, надо захватить Украину. Только в СССР были уголь, сталь, природные ископаемые, необходимые для бесперебойной работы военнопромышленного комплекса. Только на Кавказе была нефть, которая сделала бы Германию и захваченные ею территории независимыми от импорта нефти. Только с ресурсами Советского Союза Германия могла продолжать войну против Британии и Соединенных Штатов. В октябре 1940 года сотрудник германского посольства в Москве Гебхард фон Вальтер отправил доклад начальнику Генштаба сухопутных войск Францу Гальдеру. Он предупреждал, что не стоит ожидать распада Советского Союза после первого удара и что Германия не так много приобретет, захватив Украину: это перенаселенный район с очень неэффективным сельским хозяйством. Но в аппарате генерала Георга Томаса подсчитали, что смогут выкачать с Украины не менее четырех миллионов тонн зерна. Томас твердил, что вслед за Украиной нужно взять и Кавказ: для вывоза урожая с оккупированных территорий понадобится большое число тракторов и грузовиков, а топливо можно взять только в самом Советском Союзе. Заместитель министра продовольствия и сельского хозяйства Герберт Бакке внушал Гитлеру: — Оккупация Украины решит все наши экономические проблемы. Если нам нужна какая-то территория, то именно Украина. Только на Украине есть зерно… Для своих подчиненных, отправляемых на работу в оккупированные советские районы, Бакке, родившийся в Российской империи, составил памятку: "Не разговаривайте, а делайте. Русского вам никогда не переговорить и не убедить словами. Меньше слов и дебатов. Главное — действовать. Русскому импонирует только действие, ибо он по своей натуре женствен и сентиментален… Россия всегда была страной подкупов, доносов и византизма. Эта опасность может проникнуть к вам, особенно через эмигрантов, переводчиков и т. д. Русские, занимающие руководящие посты, а также руководители предприятий, старшие рабочие и надсмотрщики проявляют всегда склонность к подкупам и вымогательству взяток у своих подчиненных. Пресекайте взяточничество, будьте сами всегда неподкупны…" После нападения на Советский Союз, 20 августа 1941 года, секретарь фюрера Криста Шрёдер писала подруге из "Волчьего логова": "Мне непонятно, почему англичане не берутся за ум. После того как мы двинулись на восток, нам не нужны их колонии. Украина и Крым такие плодородные, что мы сможем получать все, что нам нужно, а остальное (чай, кофе, какао и так далее) ввезти из Южной Америки. Само по себе это так просто и ясно. Дай бог, чтобы вскоре англичане образумились".Появляется любимый министр
Быстрый успех в сороковом стал неожиданностью даже для германских генералов. Разгром Франции привел к тому, что в вермахте приняли на вооружение стратегию блицкрига. Там поверили, что сочетание танков, авиации, хорошей организации всего за несколько месяцев позволит одолеть и Советский Союз. Гитлер, зачарованный успехами собственных танкистов, заботился о том, чтобы за год, к лету сорок первого, число танковых дивизий удвоилось — с десяти до двадцати. Удвоилось и количество автотранспорта для перевозки пехоты. Оккупация европейских стран не облегчила ситуацию с топливом в Германии. Напротив, Германии пришлось частично снабжать топливом эти государства (чтобы обеспечить выполнение собственных заказов), хотя оккупационные власти пытались вернуть Францию в эпоху до появления двигателей внутреннего сгорания. С лета 1940 года Франция получала всего восемь процентов предвоенного количества бензина. В результате французские крестьяне выливали тысячи литров молока, потому что не было бензина, чтобы отправить его потребителям. Кроме того, Германии пришлось поставлять топливо воюющим итальянским войскам и флоту. Германия добивалась гарантий поставок румынской нефти. Министерство иностранных дел Германии и абвер делали все, чтобы привлечь Румынию на свою сторону, играя на страхе перед Советским Союзом. Румыния согласилась поставлять нефть по умеренной цене — в обмен на гарантии безопасности и поставки оружия, в основном трофейного, польского. После разгрома Франции Румыния 27 мая 1940 года подписала договор с Германией о том, что практически вся нефть пойдет вермахту. В июле поставки нефти Англии прекратились. В 1940–1943 годах Германия импортировала полтора миллиона тонн нефти, в основном из Румынии. Кроме того, немецкие заводы выпускали синтетический бензин: четыре миллиона тонн в 1940 году, шесть с половиной миллионов тонн (это был максимум) в 1943-м. Англия же в 1942 году, несмотря на действия подводников Карла Дёница, получила десять с лишним миллионов тонн нефти — в пять раз больше, чем Германии давала Румыния. Вермахт, уже сражавшийся в России, отчаянно нуждался в топливе. В Москве, Лондоне и Вашингтоне не могли поверить, что Гитлер вступил в войну, имея так мало топлива. В конце мая 1941 года генерал Адольф фон Шелль заговорил о том, что вермахту частично придется отказаться от моторов из-за нехватки топлива. Прежде всего страдала подготовка военных летчиков. Водителей в вермахте сажали за руль после того, как они проедут всего 15 километров, то есть совсем неопытных новичков. Машины постоянно выходили из строя и ломались (впрочем, не стоит забывать о плохих советских дорогах). В ноябре сорок первого остановилась работа на заводе компании "Опель", где выпускали грузовики для вермахта, потому что не было ни капли бензина, чтобы грузовики могли выехать из сборочного цеха. Призыв в вооруженные силы серьезно повредил немецкой экономике. Весной сорок первого в Рурском экономическом районе стали обычными воскресные смены. Рабочие не имели и одного дня, чтобы перевести дух, побыть с семьей и отдохнуть. Вермахт уговорили демобилизовать как можно больше опытных горняков. Это было сделано еще и по политическим соображениям, потому что смертельно боялись, что, как в Первую мировую, начнется нехватка угля и это приведет к возмущению среди населения. К лету сорок первого мужское население Германии в возрасте от шестнадцати до пятидесяти шести лет делилось на три группы: семь миллионов триста тысяч мужчин уже были призваны на воинскую службу; два миллиона двести тысяч юношей в возрасте от шестнадцати до девятнадцати лет проходили военное обучение и готовились к службе; три миллиона шестьсот тысяч немцев были признаны негодными к воинской службе в основном по медицинским основаниям; остальные пять с половиной миллионов были необходимы для военной экономики. Низкая рождаемость после Первой мировой означала, что призывали всех юношей, которых не отбраковывали врачи. Из молодых людей в возрасте от двадцати до тридцати лет летом сорок первого восемьдесят пять процентов уже носили военную форму. Иначе говоря, летом сорок первого вермахт уже мобилизовал всех, кого было можно призвать. Людские резервы Германии были исчерпаны. Обширная территория, экономический потенциал и людские ресурсы Советского Союза были несопоставимы с немецкими. Население СССР в два с половиной раза превышало население Германии (хотя десятки миллионов остались на оккупированной территории). Все равно оставалось достаточно мужчин, чтобы создать новую армию. Эвакуация промышленности на восток и практически полный отказ от гражданского производства (плюс помощь, полученная от Соединенных Штатов по ленд-лизу) позволили снабдить Красную армию всем необходимым. А вот Германия длительной войны выдержать не могла. Почему же Гитлер решился напасть на Советский Союз? В мире сложилось дурное впечатление о боеспособности Красной армии. Все видели, что многолетние сталинские репрессии уничтожили командные кадры и деморализовали солдатскую массу, которая не верила своим офицерам и генералам. Неудачная зимняя война с маленькой Финляндией, казалось, подтвердила невысокий уровень командного состава и слабые боевые возможности частей Красной армии. Руководство вермахта пришло к выводу, что советские вооруженные силы более не представляют опасности. 6 мая 1941 года советский разведчик Рихард Зорге сообщал из Токио в Центр: "Немецкие генералы оценивают боеспособность Красной армии настолько низко, что они полагают, что Красная армия будет разгромлена в течение нескольких недель. Они полагают, что система обороны на германо-советской границе чрезвычайно слаба…" Последний абзац начальник разведывательного управления Генштаба генерал-лейтенант Филипп Иванович Голиков вычеркнул своей рукой, оставил резолюцию: "Дать в пять адресов (без вычеркнутого)". Начальник военной разведки знал, что нельзя раздражать Сталина, уверенного в превосходстве Красной армии. Маршал Александр Михайлович Василевский, который во время Великой Отечественной возглавил Генеральный штаб, говорил так: — Без тридцать седьмого года, возможно, и не было бы вообще войны в сорок первом году. В том, что Гитлер решился начать войну, большую роль сыграла оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошел… Германия подготовила для вторжения в Советский Союз более мощный кулак, чем для удара по Франции. Но немецкие планировщики исходили из того, что победа над Красной армией будет достигнута в кратчайшие сроки. Отклонение от этого плана исключалось. В 1940–1941 годах в Германии наблюдалась стагнация военного производства и катастрофическое падение производительности труда. Германия оккупировала большую часть Западной Европы, но это не решило ее проблем. Британская блокада не позволяла Германии в полной мере использовать экономический потенциал оккупированных территорий. Помощь Соединенных Штатов помогла Англии выжить и продолжить борьбу. А тут еще началось стремительное развитие американской военной промышленности. Если Германия не захватит нефть и зерно Советского Союза, не нарастит добычу угля, говорили в Берлине, произойдет резкое падение производства и катастрофическое снижение уровня жизни. Адольф Гитлер уверенно обещал своим солдатам, что они вернутся на свои рабочие места в конце августа. Даже в октябре сорок первого вермахт еще планировал демобилизацию трети солдат после разгрома Красной армии, чтобы нарастить военное производство. Гитлер намеревался, захватив Советский Союз, продолжить наступление на Ближний Восток и Северную Индию с баз в Северной Африке, Турции и на Кавказе. Для этого, подсчитали генералы, понадобится тридцать шесть дивизий и пятнадцать тысяч танков. Вермахт исходил из того, что в 1942 году в его распоряжении окажутся нефтяные богатства Кавказа. Это было условием развития военной авиации для будущей борьбы за раздел Британской империи и против Соединенных Штатов. 18 января 1941 года заместитель наркома внутренних дел генерал-лейтенант Иван Иванович Масленников, которому подчинялись пограничные войска, в недоумении докладывал первому заместителю наркома Всеволоду Николаевичу Меркулову: "За последнее время отмечен ряд случаев, когда органы немецкой разведки дают забрасываемым ими в СССР агентам задание о доставке в Германию образцов употребляемых у нас нефти, авто- и авиабензина и масел… Агентам было предложено при добыче бензина точно выяснять, какой это будет бензин — летний или зимний… Какую цель преследует германская разведка, занимаясь добыванием образцов наших нефтепродуктов, и для чего они ей нужны, ни один из задержанных не указал, ссылаясь на незнание". Меркулов оставил резолюцию: "Надо выяснить цель этих заданий". Подчиненная ему политическая разведка обратилась за помощью к военной. 29 января 1941 года начальник 5-го отдела главного управления госбезопасности НКВД старший майор госбезопасности Павел Михайлович Фитин отправил записку начальнику разведуправления Красной армии генерал-лейтенанту Филиппу Ивановичу Голикову: "Нами получены сведения, что германская разведка проявляет большой интерес к выяснению качества Советской нефти, авто- и авиабензина и масел, применяемых как в гражданском, так и в воинском ведомствах… Прошу сообщить имеющиеся у Вас данные по этому вопросу и дать Ваше заключение о причинах заинтересованности немцев этим вопросом". Трудно заподозрить советских разведчиков в наивности. Они переадресовывали друг другу вопрос, ответ на который напрашивался: немецкие снабженцы заранее хотели выяснить качество советского бензина, которым они собирались пользоваться. Но Сталин запретил даже думать о возможности скорого нападения нацистской Германии… Немецкие генералы делали ставку на первую решительную битву, на скорость, на моторы, на концентрацию сил на главных направлениях. А ведь с самого начала им было понятно, что если Красная армия избежит разгрома на линии Днепр — Двина, то вермахту придется остановиться и перегруппироваться, чтобы продолжить боевые действия. И Германии не выдержать длительной войны на истощение. Но после победы на Западе военные утратили авторитет. Адольф Гитлер казался более умелым и удачливым стратегом… Даже летние месяцы сорок первого, когда Красная армия терпела поражение и отступала, показали, что фюрер ошибся. В конце июля сорок первого запасы всех трех групп армий — "Север", "Центр" и "Юг" — были исчерпаны. Гитлер засомневался в быстром успехе еще раньше генералов. В конце июля он потребовал подготовить план боевых действий на тот случай, если Красная армия не будет уничтожена до конца года. 18 августа 1941 года министр пропаганды Йозеф Геббельс приехал в штаб-квартиру фюрера "Волчье логово". Он был потрясен, услышав, что Гитлер рассуждает о возможности мира со Сталиным. Начальник Генштаба Франц Гальдер настаивал: прежде всего нужно добраться до Москвы. Но Гитлер потребовал захватить Украину и Кавказ, а потом уже спокойно нанести удар по Москве. В октябре сорок первого нацистская империя достигла пика своего могущества. Под властью Гитлера находилось пятьсот тридцать миллионов человек на площади в семь миллионов квадратных километров. — Теперь, когда мы управляем Европой, — гордо произнес Гитлер, — мы можем властвовать и над миром. Население рейха — сто тридцать миллионов, еще девяносто миллионов есть на Украине. Вместе с другими народами новой Европы мы легко можем противостоять ста тридцати миллионам американцев… 17 октября Гитлер объяснил министру вооружений Фрицу Тодту и гаулейтеру Фрицу Заукелю, что ждет оккупированные территории Востока: со славянами надо обращаться как с "красными индейцами". Полезных сохранить. Городское население пусть умирает от голода. Вермахт нёс большие потери. К середине октября в 4-й танковой дивизии осталось всего тридцать восемь танков. Боевое счастье покинуло вермахт. Через две недели после начала операции "Тайфун" 10-я танковая дивизия потеряла сто сорок машин из двухсот. Герой дивизии лейтенант Вальтер Рубарт, который в мае сорокового со своим взводом захватил мост через реку Маас и обеспечил успех операции против Франции, был убит 26 октября 1941 года в бою на шоссе Москва — Минск. 8 октября начались дожди. Через несколько дней вся территория, по которой наступала группа армий "Центр", размокла. К концу октября немецкие войска остановились в ста километрах от Москвы. Ситуация с поставками топлива поставила вермахт в тяжелейшее положение. В начале сорок второго топливо кончилось, и это привело к параличу армии. На складах закончился уголь. Упала выплавка стали. Армии пришлось сократить свои заказы. В сухопутных войсках запаниковали: как снабжать армию, которая ведет тяжелые бои на Востоке? Это было банкротство военной стратегии Гитлера. Но Гитлер просто не понимал, что происходит. Генерал Георг Томас записал в дневнике: "Фюрер отказывается верить, что нам не хватает сырья. В конце концов, он захватил всю Европу. Вооруженные силы имеют право получить все, что им нужно". 5 декабря 1941 года началось контрнаступление Красной армии под Москвой. Группа армий "Центр" была поставлена на колени. В дневнике боевых действий 3-й танковой группы записано: "Дисциплина нарушилась. Все больше солдат, бросив оружие, пешком бредут на запад. Дороги подвергаются постоянным бомбежкам с воздуха". Контрнаступление под Москвой могло стать для вермахта таким же гибельным, как позднее — окружение под Сталинградом. Но Сталин 7 января 1942 года приказал Красной армии наступать чуть ли не по всей линии фронта. Вермахт получил резервы только в апреле, но Сталин не сумел сконцентрировать силы на главных направлениях и нанести удар по слабым местам в немецкой обороне. Ошибки Сталина и Генерального штаба Красной армии затянули войну. Генерал-инспектор истребительной авиации генерал Эрнст Удет застрелился 17 ноября 1941 года. В какой-то степени он пал жертвой интриг заместителя министра авиации Эрхарда Мильха, который оттеснял Удета. Но убило генерала другое. Он с 1940 года предупреждал Гитлера и Геринга об опасности стремительного роста авиации в Англии и США. В сорок втором, предсказывал генерал Удет, люфтваффе столкнется с воздушными армадами союзников, имея за спиной войну с Советским Союзом. Даже у Фрица Тодта были дурные предчувствия. В ноябре сорок первого он отправил своих работников на Восточный фронт, в штаб генерала-танкиста Хайнца Гудериана в Орел. Они вернулись в глубокой депрессии: вермахт замерзает, солдаты плохо одеты, техника не готова к эксплуатации в зимних условиях… Руководители промышленности, встретившись с Тодтом 28 ноября 1941 года, придерживались одного мнения: "Война с Россией не может быть выиграна!" 24 ноября, когда войска вермахта завязли под Москвой, начальник Генерального штаба сухопутных сил Франц Гальдер отметил в дневнике плохое настроение генерала Фридриха Фромма, командующего резервами и руководителя программы вооружения: "Фромм рассказал о ситуации с производством вооружений. Падение производства! Он думает о необходимости заключать мир!" Ни Тодт, ни Фромм не питали иллюзий относительно положения Германии. Но делали все, чтобы восстановить мощь вермахта, возможно надеясь, что с позиции силы легче будет заключить мир. Тодт мобилизовал промышленников для поддержки новых усилий. 7 февраля 1942 года, после долгих обсуждений с промышленниками и военными имперский министр вооружений и боеприпасов генерал-майор авиации и обергруппенфюрер СА Фриц Тодт вылетел в "Волчье логово" для встречи с Гитлером. Судя по свидетельствам тех, кто там был, разговор получился тяжелым. После короткого сна Тодт сел в двухмоторный "Хейнкель-111", чтобы вернуться в Берлин. Едва самолет взлетел, его повело влево, словно летчик хотел совершить экстренную посадку, а через несколько секунд машина взорвалась в воздухе. Заместитель министра Вальтер Роланд говорил, что, узнав о взрыве, был уверен: Тодта взорвали эсэсовцы. Обстоятельства взрыва не подтверждают эти подозрения. Но сами по себе эти предположения свидетельствуют о тяжелом кризисе в руководстве Третьего рейха. Тодта фюрер тотчас же заменил человеком, лично ему преданным, — своим любимым архитектором Альбертом Шпеером. Это было одно из роковых решений фюрера. Уже в начале 1942 года было ясно, что Германия проиграла. Это осознали те, кто разбирался в экономике: Эрнст Удет в министерстве авиации, Фридрих Фромм в сухопутных войсках, Георг Томас в командовании вермахта, Фриц Тодт в министерстве вооружений, Вильгельм Канарис в разведке, Вальтер Роланд и его коллеги-промышленники. Другое дело, что военные усилия определяли другие люди: Герберт Бакке, автор плана удушения голодом, гаулейтер Фриц Заукель, который свозил со всей Европы рабочую силу. И Альберт Шпеер. Это не были прагматичные технократы. Это были преданные Гитлеру люди, которые желали воевать до конца. На этих людей Гитлер мог положиться даже в последние месяцы войны. Миллионы людей убивали ради экономии калорий и протеина, необходимых для того, чтобы Шпеер продолжал создавать оружие. Недаром в 1943 году он нашел партнера в лице рейхсфюрера СС Гиммлера. Шпеер безжалостно уничтожал будущее Германии ради продолжения войны. Новый министр пытался создать впечатление, что нехватка ресурсов не фатальна для Германии, Ее можно компенсировать волей и молодой энергией. Немецкий солдат способен на все, если только снабдить его необходимым оружием… Альберт Шпеер уверял после войны, что до него в стране сохранялась экономика мирного времени. Если бы он стал министром двумя годами ранее, Германия вступила бы в войну с Советским Союзом, имея как минимум вдвое больше оружия. Ганс Керль, начальник организационного управления министерства, вторил ему: нераспорядительность и неумелость их предшественников в первые годы войны привели к тому, что Германия проиграла войну… На самом деле все усилия немецкой экономики давно были сосредоточены на войне. Производство товаров широкого потребления — одежды, мебели и всего прочего — было резко сокращено. Гитлер требовал только исправно снабжать немцев продовольствием и прикрыть страну от воздушных атак. Молодой человек с манерами крупного буржуа считался "гениальным организатором". К концу войны в телефонном справочнике министерства Шпеера значились двести сорок девять различных комитетов и комиссий, которые отвечали за различные отрасли. Жертвой возвышения Шпеера стало военно-экономическое управление генерала Георга Томаса, которое лишилось своей руководящей роли. Но авиационная промышленность и судоверфи оставались вне сферы министра. Генерал-инспектор люфтваффе Эрхард Мильх считался непревзойденным авторитетом в своей сфере. Мильх был главным заказчиком, он платил деньги — причем очень нещедро, поэтому контролировал всех трех основных производителей авиационной техники: Гуго Юнкерса, Вилли Мессершмитта и Эрнста Хейнкеля. Органом управления военной промышленностью стал Комитет центрального планирования. Заседания проходили каждые десять дней. Возглавляли комитет трое — Альберт Шпеер, Эрхард Мильх и Пауль Кернер (помощник Геринга по экономике). Шпеер и Мильх вдвоем контролировали девяносто процентов военного производства. На заседания часто приходили Ханс Керль из министерства экономики, гаулейтер Фриц Заукель, обеспечивающий трудовые ресурсы, и министр продовольствия Герберт Бакке. Альберт Шпеер проявил себя властолюбивым чиновником, беспощадно отстранявшим конкурентов, в том числе Германа Геринга. Как удалось нацистскому режиму продержаться так долго? Обычный ответ: военная экономика была отделена от остальной части режима и управлялась технократами и бизнесменами. Эта стратегия не могла обеспечить победу, но позволила затянуть войну. Альберт Шпеер был куда умнее и изощреннее, чем такие примитивные люди, как Герман Геринг, Роберт Лей или Юлиус Штрайхер. Министр Шпеер пытался сделать вид, что он вне политики. Но подал заявление в партию в начале 1931 года, за два года до прихода нацистов к власти. Уже зимой 1941–1942 года люди, которые понимали ситуацию, пришли к выводу, что войну не выиграть. Предшественник Шпеера на посту министра Фриц Тодт, генералы Георг Томас и Фридрих Фромм (командующий армией резерва и начальник службы вооружений сухопутных сил) говорили в своем кругу, что надо искать политическое решение. Шпеер же, став министром, позволил Гитлеру продолжить войну, снабжая вермахт необходимым количеством оружия и боеприпасов и поднимая боевой дух пропагандистской историей безграничных возможностей немецкой экономики. Между промышленниками и государством шли бои за цены, прибыли и налоги. Уполномоченный по ценам гаулейтер Йозеф Вагнер находился в постоянном конфликте с производителями. Разросшаяся бюрократия платила больше тем фирмам, которые тратили больше. Шпеер ввел другой порядок: он установил фиксированные цены, чтобы фирмы снижали издержки и добивались большей эффективности. Шпеера не интересовал рост инфляции и государственных расходов. Ему нужно было, чтобы промышленники наращивали производство. 10 января 1942 года, за месяц до того, как Шпеер стал министром, министерство вооружений получило директиву создать полугодовой запас оружия с учетом большого расхода боеприпасов в кампанию сорок первого. А в марте Шпеер получил указание от фюрера запастись боеприпасами, чтобы можно было вести войну на два фронта годами. Шпеер придавал особое значение пропаганде достижений своих оружейников. Министр сказал журналистам, что не повторит ошибки времен Первой мировой, когда кайзеровское правительство не смогло информировать народ об удивительных успехах отечественной экономики, а это привело к пораженческим настроениям. Шпеер постоянно рассказывал о грандиозных победах на внутреннем фронте, о фантастических успехах промышленности, о конвейерах, с которых непрерывным потоком сходят танки. Это были новые методы управления военной экономикой. Шпеер вместе с Геббельсом придумал лозунг: "Лучшее оружие лучшему солдату". Например, новый автомат расхваливался как самый скорострельный в мире: три тысячи выстрелов в минуту. Статистика доказывала немецкому народу, что война может быть выиграла, если усилия немецкого рабочего объединятся с мужеством немецкого солдата на фронте. 20 мая 1942 года в Берлине была устроена публичная церемония в честь самого успешного рабочего в оборонной промышленности. Бригадир Франц Хане, работавший на танковом заводе компании "Рейнметалл", получил Рыцарский крест и крест за военные заслуги. На церемонии присутствовали Геринг, Шпеер, Бакке, Мильх, Кейтель, генералы Фромм и Лееб. Одновременно крест за военные заслуги второго класса был вручен тысяче рабочих на разных заводах. 5 июня 1943 года Шпеер выступал во Дворце спорта перед десятью тысячами рабочих оборонных заводов. Здесь же наградили виднейших промышленников за успехи в производстве оружия. Министр сообщил, что производство противотанковых орудий за два года учетверилось, а выпуск танков вырос в двенадцать с половиной раз. Шпеер не называл абсолютных цифр. Он сравнивал нынешние успехи с низшими точками производства в сорок первом, чтобы выставить свои успехи в лучшем свете. На самом деле в подъеме военного производства не было ничего чудесного: в основе лежала безжалостная мобилизация всех ресурсов Германии и оккупированных территорий и готовность пожертвовать качеством ради количества. Шпеер бросил все на чашу весов, потому что такова была директива Гитлера: завершить уничтожение Красной армии в 1942 году, поставить Россию на колени и захватить ее ресурсы. В мае 1942 года вермахт разгромил части Красной армии под Харьковом. Через несколько недель в Крыму генерал Манштейн одержал еще одну победу. Немецкая армия, которая вела наступление на южном направлении, была слабее той, которая вторглась в Советский Союз годом ранее. Но Сталин ошибочно сконцентрировал свои войска для защиты Москвы, и на юге советские солдаты отступали. Немецкая пропаганда вернулась к прежней браваде. В июле Гитлер перевел свою ставку на Украину, поближе к наступающим войскам. В конце июля 1942 года гестапо докладывало вождям государства о волне оптимизма среди населения рейха. Когда немецкие нефтяники прибыли в Майкоп, немецкая компания "Континентал ёль" уже строила планы захвата британских месторождений на Ближнем Востоке. Гитлер, захваченный успехами группы армий "Юг", рассуждал о возможности демобилизовать сотни тысяч немецких рабочих, чтобы они подняли производство в авиационной и судостроительной промышленности. Он распорядился перебросить несколько дивизий войск СС с Восточного фронта на Западный. 13 августа 1942 года приказал ускорить строительство Атлантического вала. Но вермахт нёс огромные потери в живой силе. К лету 1942 года группа армий "Юг" потеряла двести восемьдесят тысяч солдат и офицеров. Из резервов действующей армии компенсировали только половину потерь. Генерал-полковник Фридрих Фромм, командующий армией резерва и начальник вооружений сухопутных сил, считал необходимым закончить войну, чтобы спасти Германию. Начальник Генерального штаба генерал-полковник Франц Гальдер понимал, что к ноябрю 1942 года ему не будет хватать семисот пятидесяти тысяч солдат, а это было больше, чем Германия сможет призвать в вооруженные силы. Гитлер не хотел слышать предостережений. Он отправил пессимиста Гальдера в отставку. 1942 год был решающим. Осенью стало ясно, что Красная армия возродилась и у вермахта нет шансов на победу. Если можно говорить о чуде, то оно произошло в советском военном производстве. Несмотря на огромные потери в территориях, на необходимость эвакуировать заводы и разворачивать их на новом месте, советская промышленность во всем опережала германскую. Экономический потенциал СССР был несравнимо выше, и советские люди шли на огромные жертвы во имя победы над Германией. В 1942 году в Советском Союзе танков и самоходных артиллерийских установок произвели 24 504, а в Германии — 6189 (в четыре раза меньше!). Самолетов выпустили в СССР — 21681, а в Германии — 11408. Теперь война была для нацистского руководства вопросом жизни и смерти. Поражение грозило не только национальным унижением и крушением режима. Призрак коммунизма повис над Германией. Больше всего этого боялся немецкий бизнес. Возник прочный союз гитлеровского режима и индустриального комплекса, которые были в равной степени заинтересованы в выживании в смертельной борьбе против наступающей Красной армии. Поражением вермахта заканчивался сорок второй и в Африке. 21 июня 1942 года Африканский корпус Эрвина Роммеля нанес унизительное поражение превосходящим силам британской 8-й армии в Тобруке. На следующий день Гитлер произвел его в генерал-фельдмаршалы. А президент Рузвельт отправил первые конвои в Египет. Когда прибыли первые четыреста американских танков и самоходных артиллерийских установок, немецкий Африканский корпус, имевший двести пятьдесят боевых машин, был обречен. С 23 сентября шло кровавое сражение за город Эль-Аламейн. 8-я британская армия генерала Бернарда Лоу Монтгомери располагала тысячью танков. Половина была американскими — с мощными 75-миллиметровыми пушками. У Роммеля оставалось всего сто двадцать три танка. 4 ноября он начал отходить. Отступление продолжалось три недели, пока фронт не стабилизировался в четырехстах километрах западнее. 8 ноября 1942 года американские войска под командованием генерала Дуайта Эйзенхауэра высадились в Касабланке и Алжире и атаковали немецко-итальянские войска с тыла. Союзники дожали Африканский корпус весной 1943 года. 13 мая они одержали окончательную победу. "Тунисград" стоил Германии потери еще почти трехсот тысяч солдат и офицеров. Не лучше обстояли дела у германских военных моряков. Весной сорок второго флот перебазировался с Атлантического побережья в воды Норвегии, а в декабре встал на якорь. Не осталось топлива для дальних операций. Германский флот не располагал авианосцами, чтобы обеспечить кораблям прикрытие с воздуха. Ответ Шпеера на военные поражения — мобилизация всех ресурсов. После поражения под Сталинградом фюрер приказал в течение трех месяцев всю продукцию военных заводов отправлять только на Восточный фронт. 13 января 1943 года Вильгельм Кейтель, Ханс Ламмерс и Мартин Борман образовали триумвират, взявший на себя задачу тотальной мобилизации народа на войну: каждый немец должен быть зарегистрирован для того, чтобы его использовали для общественно полезного труда. Тщательно проверили все невоенное производство. То, что не нужно для вермахта, безжалостно закрывали. Это дало прибавку военного производства в первые месяцы сорок третьего. А что касается пропаганды, то 22 января 1943 года обнародовали "танковую программу Адольфа Гитлера". Еще с лета сорок второго ждали новые танки — Т-V "пантера" и T-VI "тигр". Строились новые танковые заводы — самый большой из них рядом с Линцем, во Флориане — "Нибелунги". Шпеер собирался выпускать в месяц тысячу четыреста новых танков, штурмовых и самоходных орудий. После разгрома под Сталинградом Гитлер приказал удвоить цифру. Он хотел иметь к концу 1944 года ежемесячно девятьсот танков и две тысячи штурмовых орудий. Рабочих на танковых заводах освободили от призыва. Тех, кого призвали после 18 декабря 1942 года, должны были немедленно демобилизовать и вернуть к станкам. На танковых предприятиях ввели семидесятидвухчасовую рабочую неделю. Танковый завод в Касселе с осени сорок второго работал круглосуточно — двумя сменами по двенадцать часов. Немецкие стахановцы, охваченные энтузиазмом — "Выполним программу фюрера", пытались работать круглые сутки. Герои национально-социалистического труда вознаграждались дополнительными продовольственными пайками, витаминами и промтоварными карточками. Один из курортов в Тироле был выделен для семей танкостроителей. В кинохронике генерал-танкист Хайнц Гудериан и министр Альберт Шпеер пожимали руки создателям танков. В мае 1943 года выпустили вдвое больше танков, чем осенью 1942 года. Это ударило по другим военным программам. Военно-воздушные силы лишились коленчатых валов для авиационных двигателей, потому что приоритет получил завод танковых двигателей "Майбах". Тайный дневник министерства Шпеера свидетельствует: успех танковой промышленности объясняется дополнительными ресурсами, которыми министр оделял танкостроителей. Шпеер снабжал танкостроение дополнительным количеством стали из своих секретных резервов.На работу в Германию
В 1942 году в вермахт удалось призвать около миллиона юношей, но это лишь компенсировало потери, нанесенные Красной армией. Чтобы увеличить численность сражающихся войск, нужно было поставить под ружье мужчин старшего поколения, работавших на военном производстве. В первой половине 1942 года призвали из военной промышленности сто тысяч человек — в тот самый момент, когда надо было наращивать военное производство. Это был удар по немецкой экономике. Мобилизация женщин не могла ничего прибавить — треть женского населения уже работала. После решения о "тотальной войне" при регистрации всех женщин в возрасте от шестнадцати до сорока пяти лет выяснилось, что можно призвать на работу не больше полутора миллионов женщин. 21 марта 1942 года Гитлер назначил гаулейтера Фрица Заукеля уполномоченным по трудовой мобилизации. Фюрер поручил отправить на работы оборонного значения тридцать миллионов немцев и ввести в Германию семь с половиной миллионов иностранных рабочих. Заукель был полной противоположностью Тодту, образованному городскому технократу. Заукель — типичный представитель популистского крыла партии. Его семья не могла дать ему даже школьного образования. Он нашел себя в партийной работе — стал гаулейтером Тюрингии, где находились важнейшие предприятия военного значения, потому что до этого района союзнической авиации было трудновато долететь. В частности, в Йене находилось производство Карла Цейсса, важнейшего поставщика вермахта. Фриц Заукель позаботился о том, чтобы крупнейший из второго поколения концлагерей был устроен в Бухенвальде, рядом со столицей земли — Веймаром. Именно в Тюрингии было устроено подземное производство первых в мире ракетных истребителей и первых баллистических ракет. Получив от Гитлера в марте 1942 года полномочия по привлечению иностранной рабочей силы, Заукель затеял невиданную в истории программу переселения. Он ввез в Германию миллионы рабочих из разных стран Европы, в основном молодых женщин и мужчин. Половина женщин была в возрасте от двенадцати до двадцати двух лет. Много было поляков, очень много советских людей, но и немало французов, словаков, бельгийцев, голландцев и итальянцев. За 1942–1943 годы в Германию ввезли около трех миллионов иностранных рабочих. К лету 1943 года число иностранных рабочих достигло шести с половиной миллионов человек, из них полтора миллиона были военнопленными. Пик был достигнут летом 1944 года — почти восемь миллионов человек. Иностранные рабочие составили двадцать процентов всей рабочей силы Германии. На военных заводах иностранцев была треть. Каксообщил заместитель министра Эрхард Мильх в июне 1943 года, бомбардировщики "Юн-керс-87 Штука" на восемьдесят процентов собирались русскими. В ту пору Германия была более многонациональной, чем сейчас. Правда, не по собственной воле. Только в окрестностях Мюнхена построили сто двадцать лагерей военнопленных, семь филиалов концлагерей, двести восемьдесят шесть лагерей для иностранных рабочих. В сентябре 1942 года начальник гестапо группенфюрер СС Генрих Мюллер сам занялся созданием сети кордонов на важнейших дорогах, вокзалах, чтобы не позволить иностранным рабочим покинуть место работы. В первые месяцы войны немцы обрекли советских военнопленных на смерть. Летом сорок первого вермахт взял в плен три с половиной миллиона красноармейцев. К концу декабря в живых остались чуть больше миллиона. Тут Гитлер согласился использовать пленных на работах даже в самой Германии. Сотни тысяч пленных повезли в Германию. Кормили их плохо, они умирали. Даже командование вермахта жаловалось в министерство продовольствия: нелепо привезти в страну людей на работу и позволить им умереть. Жаловались промышленники: трудно найти замену квалифицированным рабочим, умирающим от голода. Из почти двух миллионов советских военнопленных, отправленных на работы, выжила половина. На работу в Германию отправили в общей сложности около трех миллионов советских граждан, минимум сто семьдесят тысяч умерли… Когда Геринг в ноябре 1941 года распорядился отправлять русских на работу в Германию, заместитель министра продовольствия Бакке просил этого не делать: ему нечем кормить иностранных рабочих. Циничный Геринг заметил, что русских можно кормить кошками и кониной. Бакке проконсультировался со своими экспертами и всерьез доложил Герингу, что в стране нет достаточного количества кошек, а конина уже идет как добавка в рационы немецких граждан… Рацион для русских рабочих в декабре 1941 года: на неделю — шестнадцать с половиной килограммов турнепса (репы), два с половиной килограмма хлеба (на шестьдесят пять процентов из ржи, на двадцать пять процентов из сахарной свеклы и на десять процентов из листьев), три килограмма картофеля, двести пятьдесят граммов мяса (конина), семьдесят граммов сахара и две трети литра снятого молока. Такой хлеб не усваивался пищевым трактом, что вело к истощению и смерти. Русским не полагалось жиров и протеинов, необходимых при тяжелом физическом труде. Этого рациона было недостаточно для того, чтобы восстановить силы измученных пленом людей. К тому же паек разворовывали. Хваленые немецкие чиновники были продажными. Иностранным рабочим не доставались даже те пайки, которые им выделялись министерством продовольствия. Эти продукты оказывались на черном рынке. Немцы завидовали итальянским рабочим, которым в паек включали овощи и фрукты. В 1943 году Геринг говорил гаулейтерам: — Для нас самое главное — это человек. Если вы посмотрите на американских и британских военнопленных, вы убедитесь в очевидном преимуществе немца. На самом деле информационные сводки службы госбезопасности свидетельствовали о том, что уверенность в себе, внешний облик британских пленных производят сильное впечатление на немцев. Даже содержание посылок Красного Креста возбуждало зависть у немцев, потому что пленные англичане получали мыло, шоколад и белый хлеб. Немецкую экономику спасало ограбление оккупированных территорий. В течение года после поражения под Москвой в вермахт призвали двести восемьдесят тысяч рабочих из военной промышленности. Это было компенсировано привезенным Заукелем для работы миллионом иностранных рабочих. В сорок втором году число работающих на танковом производстве возросло на шестьдесят процентов. На строительстве локомотивов количество рабочей силы удвоилось. В сорок первом году выпустили две тысячи локомотивов, в сорок третьем — пять тысяч триста. В начале 1942 года военная промышленность осталась без угля в результате кризиса железных дорог — на сей раз из-за того, что приходилось обслуживать тысячи лишних километров на территории Советского Союза. Немцы не получали угля для отопления домов. Добыча падала, потому что голодные и истощенные восточные рабочие не могли заменить призванных в армию шахтеров. На одном из совещаний Гитлер вдруг совершенно трезво сказал: — Если из-за недостатка коксующегося угля нельзя поднять выплавку стали, как планировалось, в таком случае война проиграна… Сталь была нужна для производства снарядов и патронов. Гитлер потребовал добывать угля как можно больше — пусть иностранные рабочие дохнут. Фрица Заукеля обязали обеспечить рабочей силой шахты, раз добыча угля стала абсолютным приоритетом. Шахтеров надо было хорошо кормить. Заукель требовал для них повышенных пайков, но его партийные товарищи не собирались делиться продовольствием с иностранцами. В начале октября 1942 года Роберт Лей как руководитель Трудового фронта устроил совещание относительно обеспечения иностранных рабочих. Роберт Лей изучал химию в университете Мюнстера. Воевал в Первую мировую. В 1923 году защитил докторскую диссертацию. Работал в "ИГ Фарбен", занимался изучением пищевых продуктов. В 1924 году познакомился с Гитлером. С 1932 года — руководитель политического отдела нацистской партии. Возглавил Немецкий трудовой фронт, созданный вместо распущенных профсоюзов. Лей, по словам этого участников совещания, был пьян и говорил очень откровенно, раскрывая страх, который уже преследовал руководителей рейха: — Уголек нужно давать стране, что бы ни происходило. Если Рур не справится, обрушится вся программа вооружений… После нас ничего не останется. Германия будет уничтожена. Всех убьют, сожгут и уничтожат. Да мы сами сожжем после себя все мосты. Нам придется это сделать… Роберт Лей требовал, чтобы соблюдалась самая строгая дисциплина. Если вывезенные из России рабочие плохо работают, надо их наказывать: — Если русскую свинью нужно выпороть, пусть немецкий рабочий это и сделает. Я этого делать не стану, и вы не станете. Внизу темно, и до Берлина далеко.На шахтах Силезии всех восточных рабочих делили на три категории. Те, кто выполнял норму, получали паек полностью. Тем, кто не выполнял, продовольствие срезали. Те, кто работал очень хорошо, получал добавку — за счет тех, кто не справлялся с дневным заданием. Такая система позволяла обходиться имеющимся уровнем продовольствия. Более слабыми жертвовали ради того, чтобы более крепкие продолжали работать. Эту систему министр военной промышленности Альберт Шпеер рекомендовал для всех предприятий рейха, которые использовали иностранную рабочую силу. Герберт Бакке считал, что его поставили в идиотское положение. Гитлер хотел, чтобы иностранные рабочие трудились на благо Германии. Заукель ввозил их миллионами. А Бакке не мог их прокормить. Тем более что в апреле 1942 года пришлось сократить рационы немцев. Нацистский режим страшно боялся ухудшения морального состояния немцев, но продовольствия не хватало. Информационные сводки госбезопасности фиксировали массовое возмущение немцев. Немцы требовали: раз рационы сокращают для них, так уж восточным рабочим надо срезать паек в первую очередь. Бакке сделал так: увеличил паек занятым на тяжелых работах и сократил тем, кто занят на менее важных работах. Ведомство Заукеля обещало иностранным рабочим хорошие условия. Приехав в Германию, они оказывались за колючей проволокой и сидели на голодном пайке. Компании докладывали, что "иностранные рабочие желают трудиться, но падают в голодный обморок прямо на рабочем месте". Продовольственный кризис сильно напугал руководство рейха. Гитлер уволил Вальтера Дарре и сделал министром Герберта Бакке, который был в хороших отношениях с начальником главного управления имперской безопасности Гейдрихом и аппаратом Геринга. Задача одна: хорошо кормить немцев любыми средствами. Новый министр договорился, что рейх перестанет отправлять продовольствие в действующую армию. Вермахт пусть кормит себя за счет оккупированных территорий. После военного разгрома нацисты уничтожили Польшу как государство. Ее территорию поделили: часть отошла к Германии (эти земли назвали Вартегау), остальное именовалось генерал-губернаторством. В Вартегау жили восемь с половиной миллионов поляков. Только миллион сочли пригодными для включения в "фолькслист", то есть признали имеющими немецкую кровь. Они были разделены на четыре категории — в соответствии с рекомендациями расовых экспертов СС относительно скорости, с какой их можно будет включить в немецкий народ. Судьба остальных семи миллионов поляков оставалась неясной. Министерство сельского хозяйства констатировало, что поляки не хотят сеять, опасаясь, что к моменту сбора урожая их здесь уже не будет. В январе 1941 года Гейдрих приступил к новой чистке территории от поляков, чтобы отдать хорошие земли этническим немцам. Полмиллиона этнических немцев вывезли в Германию из разных стран в процессе репатриации. Они бросили там имущество, земли, дома. Они коротали дни в транзитных лагерях, ожидая, пока им дадут земельные наделы. К концу 1940 года на польской земле разместились уже сто восемьдесят тысяч немцев-крестьян. А евреев и поляков стали вывозить. Евреев — в концлагеря, поляков — на работу в Германию. Для работы на селе мобилизовали триста тысяч польских военнопленных. Это было недостаточно. В начале 1940 года рейхслейтер Ханс Франк, генерал-губернатор оккупированных польских территорий, разработал программу отправки на работу в Германию безработных поляков. Герман Геринг поручил Франку отправить миллион рабочих, из них три четверти — для работы на селе. Население генерал-губернаторства составляло всего одиннадцать миллионов. Мобилизовать миллион рабочих было серьезной задачей. Причем заместитель министра продовольствия Бакке хотел получить польских рабочих немедленно. Он требовал, чтобы в начале 1940 года каждый день приходило десять поездов с рабочими, в каждом поезде — тысяча рабочих. Это, конечно, шло вразрез с требованием рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера о расовой чистоте Германии. Гиммлер был самым радикальным борцом против нелегальной, да и легальной иммиграции. Гиммлер говорил группенфюреру СС Одило Глобочнику, который руководил полицией безопасности на территории бывшей Польши: — Если иностранные рабочие захотят иметь детей, пусть они делают это где-то в другом месте, не у нас. Мы не позволим, чтобы они создавали у нас семьи и вили гнезда. Они будут здесь работать, а на зиму их будут вывозить. Их надо держать в лагерях, там будут бордели. Я ничего против этого не имею. Но семьи польских рабов мы будем разрушать. Если они хотят иметь потомство, пусть заводят его где-то подальше от нас. Нам нужны рабы, но они не должны жить вместе с нами. Мы им не позволим проникнуть в наше общество… Положение польских рабочих было тяжелым. Они голодали. Им нашивали на одежду бирку с буквой "П", без которой запрещалось выходить на улицу. Зарплата не превышала двадцать пять марок в месяц. Вне работы им запрещалось общение с немцами. Нельзя было посещать кинотеатры, танцплощадки, кафе, театры, музеи и церкви. Желающих ехать в Германию оказалось не так много. Тогда генерал-губернатор Ханс Франк ввел обязательную мобилизацию на работу в Германию для молодежи в возрасте от четырнадцати до двадцати пяти лет. Польская молодежь скрывалась, уходила в подполье. Лагеря подчинялись главному административно-хозяйственному управлению СС. Гиммлер приказал начальнику главка обергруппенфюреру СС Освальду Полю ввести трехступенчатую систему поощрения хорошо работающих заключенных. Первая ступень — сигареты и добавка к пайке за перевыполнение плана. Вторая — небольшие деньги за серьезное перевыполнение плана. И наконец, ударникам труда разрешалось побывать в борделе. Гиммлер удивился, что в Бухенвальде нет публичного дома для заключенных. Для эсэсовцев есть, а для работающих на военном производстве нет. Гиммлер добивался, чтобы проституткам выделяли продовольственные карточки, доказывал, что иностранным рабочим в рейхе нужны проститутки: "Если мы не организуем для иностранцев публичные дома, миллионы иностранных рабочих начнут приставать к немецким женщинам и девушкам". В конце 1939 года на территории рейха появились первые иностранные рабочие — поляки, и партию страшно волновала возможность их интимных отношений с немецкими женщинами. Гиммлер объяснял правила поведения в отношении поляков, которых будут отправлять на работу в Германию: — Надо выделить один день в неделю, когда полякам будет позволено зайти в какую-то пивную. Разумеется, в этот день там не должно быть ни одного немца. Это должно быть абсолютно ясно, и это мое указание должно исполняться беспрекословно. Если поляк вступит в интимные отношения с немкой, он должен быть в назидание другим казнен в собственном лагере, чтобы другие не посмели повторить его преступление. Опозорившую себя немку следует отдать под суд и отправить в концлагерь. Мы обязаны это сделать, чтобы миллион поляков и сотни тысяч других иностранных рабочих не нанесли непоправимого ущерба нашей крови. Лучше было бы совсем обойтись без них, но сегодня мы в них нуждаемся… Когда сто восемьдесят польских рабочих повесили за интимные отношения с немками, кто-то робко заметил рейхсфюреру СС, что в такой ситуации невозможно будет завербовать поляков для работы в рейхе. Гиммлер ответил, что он лично изучал каждое дело: — Мне принесли фотографии, и я убедился в том, что во всех случаях смертная казнь была оправдана с расовой точки зрения. Славянская кровь не должна примешиваться к нордической. Чем дольше продолжалась война, тем чаще между иностранцами и немками вспыхивали романы. Если немец вступал в интимные отношения с иностранкой, его обычно прощали, иностранца же за связь с немкой вешали, а немку отправляли в лагерь. До 1941 года, когда Гитлер это запретил, таких немок стригли наголо и выставляли на всеобщее обозрение. Но остановить это оказалось совершенно невозможным. Министры пропаганды Йозеф Геббельс возмущался, что растет число немок, которые беременеют от иностранцев. Любовь, сердечная привязанность, естественные человеческие чувства брали верх над нацистскими лозунгами. Военная экономика процветала за счет рабского труда миллионов узников концлагерей и насильственно доставленной с оккупированных территорий рабочей силы. Вечером 5 мая 1942 года, рассуждая у себя в "Волчьем логове", Гитлер сказал: — Включение двадцати миллионов дешевых иностранных рабочих в экономический процесс в Германии принесло прибыль гораздо большую, чем образовавшийся во время войны долг рейха. Нужно только подсчитать, какую прибыль можно извлечь из того, что иностранный рабочий, в отличие от немецкого, получает не две тысячи, а сто марок в год. Те, кто не мог пригодиться немецкой военной экономике, должны были умереть.
Последние комментарии
8 часов 33 минут назад
18 часов 52 минут назад
1 день 7 часов назад
1 день 14 часов назад
1 день 15 часов назад
1 день 16 часов назад