Этот добрый жестокий мир [Олег Игоревич Дивов] (fb2) читать постранично, страница - 214
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Ночью, во сне, Чемоданову было горячо, он метался, губы его были сухи, а пальцы сжимались в кулаки, словно он что-то давил там, в неведомой тьме расторможенного подсознания.
День пятый
День выдался выходным. Свежий октябрь шевелил шторы, сонное солнце заглядывало в раскрытое Катей окно. Телевизор сыпал новостями, будто шрапнелью, и за завтраком Чемоданову стало совершенно ясно, что перемены добрались и до столицы. Сначала показали заунывное интервью с каким-то банкиром. Банкир был похож одновременно на Сурена Тимуровича и на черепаху. С черепахой его роднил серый пиджак-панцирь и морщинистая длинная шея. С Суреном Тимуровичем — кустистые брови и унылое выражение лица. — Понимаете, — говорил банкир. — Без лжи жить нельзя. Все лгут. Вся жизнь любого человека состоит из лжи, большой или маленькой, из компромиссов с родственниками, знакомыми, незнакомыми людьми или с самим собой. Подумайте, даже у детей есть период, когда они открывают для себя возможность обманывать. И пользуются этим! И вдруг… Он тяжело, неодобрительно, удивленно качал головой. — Наш банк вряд ли сможет работать в таких условиях… Он глядел в камеру, и в его глазах мелькал осторожный испуг. — Ведь прибыль или банковский процент, получается, тоже ложь. Обман. И как прикажете обойти данную проблему? Ох нет, — шея пряталась в черепаховый ворот, — мы уходим с рынка. И, поверьте, не мы одни… Репортажи затем посыпались один за другим. Из Думы. Из Газпрома. Из Генеральной прокуратуры. Чемоданову казалось, что-то живое, слипшееся желаниями людей, слепленное ими, ворочается, проснувшись, и входит в силу. Коротким эпизодом с экрана выстрелило происшествие на ВДНХ. Какой-то растрепанный, донельзя возбужденный человек лет сорока грозил небу газовым пистолетом. Вокруг него образовался молчаливый круг из любопытных, сочувствующих и подоспевшего наряда полиции. — Где он? — орал человек, размахивая руками. Из-под дорогого плаща выглядывали мятые брюки. — Где эта тварь, что такое сотворила? Всю жизнь мне испоганила! Щеки его тряслись. — Это не просто так! — кричал он, аккуратно прихваченный полицейскими под локти. — Это болезнь! Честность — это болезнь! Вы все больны! Он указывал на зрителей пальцем, и Чемоданова на миг обожгло холодом — палец выпрямился прямо в камеру, на него.Но дальше… дальше началась какая-то странная, безумная, восхитительная жизнь. Чемоданову позвонили забытые друзья, извинялись, просили прощения за старые обиды, извинялся и Чемоданов. Дети стали гостить чаще, внуки с внучкой бегали из комнаты в комнату, пыхая и тых-тыхая, и честно валились на ковры, если считалось, что их убили. Впереди маячила такая куча дел, что Чемоданову становилось страшно и азартно и как-то даже весело, что ли. Ах, куча, куча, куча!
Вечерами они гуляли. Всей семьей. Тротуарами и набережной. Под желтыми яблоками фонарей. И всюду гуляли тоже. Улыбались. Знакомились. Текли живыми ручейками. Весь город. Думалось, что и вся страна. И весь мир даже. Разве я болен? — спрашивал себя Чемоданов. Конечно же нет. Рядом шла Катя. Рядом сын нес на плечах внука, внук кричал: «Ур-ра!», дочь катила коляску, ток-ток — подскакивало на выбоинках колесо. Вдали румянились остаточным светом облака. А в груди Чемоданова шевелилось огромное, казалось бы, потерянное с годами чувство. Бескрайнее, как небо. Бесконечное. Счастье.
Последние комментарии
22 часов 21 минут назад
22 часов 35 минут назад
23 часов 43 минут назад
1 день 11 часов назад
1 день 11 часов назад
1 день 11 часов назад