Свежее сено [Эля Каган] (fb2) читать постранично, страница - 3
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (37) »
Осенне-дырявые дни. Холодные дожди насквозь промыли раскаленную, распаренную землю. На улице ветер свистит, как сирена, гасит желтые огненные листья, которые, как тонущие челноки, плавают по дождевой воде без руля, без цели. Осенью все без цели. Почему я теперь хожу к Матильде? Потому, что осень на дворе. Потому, что осенние тучи камнем ложатся на сердце. Потому, что я ногами ощущаю сырость. Проносятся воспаленные мысли. Я не знаю, люблю ли я ее. Я не знаю, ненавижу ли ее. Но меня влечет к ней. Я хожу к ней, как старик, влачащий свою жизнь безотчетно, потому что он привык, что он должен жить. Есть еще какая-то любовь, но не живая. Крестик повис над нашей любовью. Мысли мои прерывает отец Матильды. Он всегда врывается как-то внезапно. И я его не понимаю. Я ничего не могу вычитать в его водянистых глазах. — Молодой человек! — Вам что угодно? — Насколько я понимаю, вы наш друг, — говорит он с водянистой улыбкой. Я не отвечаю. Друг я ему? Я его ненавижу. Я не люблю его развязности, его скрытности, его водянистых глаз, они как-то всегда гасят мой взгляд. Я его ненавижу, потому что в нем есть нечто подобное карикатурам на нэпманов. — Вы можете, молодой человек, сделать нам одолжение. Ваш отец — председатель правления жилкоопа. Меня как нетрудящийся элемент выселяют из квартиры. Я думаю, что вы можете повлиять на вашего отца. Он это говорит твердо, отчеканивая каждое слово. Меня бесит его откровенность, его убежденность, что он может мне, комсомольцу, так просто и открыто предложить, чтобы я помог ему — нэпману, врагу. Я отвечаю твердо: — Я ничем вам помочь не могу. Его лицо мутнеет. Глаза мрачнеют, и губы у него трясутся. Он с силой разжимает их и сквозь узкое отверстие процеживает: — А я-то думал, что вы нам поможете. Вы, я вижу, часто приходите к моей дочери. Его ехидные слова бесят меня. Он, пес, недвусмысленно намекает, что я должен платить за то, что прихожу к его дочери. Я отвечаю: — Так что же из того, что я прихожу к вашей дочери? — Значит, вы неблагодарны, молодой человек? Меня задевает и то, что он говорит таким приличным языком, меня задевает и то, что он все время прибавляет «молодой человек», и я отвечаю ему уже совсем грубо: — Я не знаю, за что я вам должен быть благодарен. Его явно злит, почему я не считаю, что обязан ему. Он отдает мне, комсомольцу, свою плоть и кровь, свою родную дочь, а для меня это ничто. Он, как все откормленные господа, или слишком приличен, или слишком груб. Теперь он вовсю открывает рот и бросает жесткие слова, слова как чурбаки: — Не только неблагодарность, это просто свинство… Во мне что-то взорвалось. Слова я выговаривал из стиснутых зубов, и выходили они, слова, надкусанными, злобными: — Скотина, если ты хочешь сохранить целыми свои копыта… Больше мне говорить не к чему было. Он уже был за дверью.
Я больше не хожу к Матильде. Да и к чему?… Я сижу теперь целыми днями дома. Я играю с детьми, с девочкой соседки. У нее голубые глаза, и она напоминает мне ту, которую я уже, кажется, не люблю, но я еще не могу ее выбросить из сердца. Это мне сделать трудно. Трудно, как матери выбросить пеленки, оставшиеся после только что умершего ребенка.
Сегодня ночь темная,
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (37) »
Последние комментарии
8 часов 10 минут назад
10 часов 27 минут назад
1 день 1 час назад
1 день 1 час назад
1 день 6 часов назад
1 день 10 часов назад