Албанская девственница [Элис Манро] (fb2) читать постранично, страница - 3

поправить подушку у меня за головой? Подними ее повыше. Эта история происходит в Албании, в северной Албании, которая называется Малесия-э-Мади. В двадцатых годах, когда жизнь там была очень простая, почти первобытная. Героиня — молодая женщина, которая путешествует в одиночку. В рассказе ее зовут Лоттар.

Я сидела и слушала. Шарлотта наклонялась вперед, даже слегка раскачивалась на жесткой больничной койке, чтобы подчеркнуть какой-нибудь выразительный момент. Опухшие руки взлетали и падали, она то властно и широко раскрывала синие глаза, то откидывалась на подушку и закрывала их совсем, чтобы вспомнить дальнейший ход сюжета. Ах да, говорила она. Да, да. И продолжала рассказ.

— Да, да, — сказала Шарлотта под конец. — Я знаю, что дальше, но на сегодня хватит. Тебе придется навестить меня еще раз. Завтра. Придешь?

Да, завтра, сказала я, и Шарлотта, кажется, уснула, не дослушав.

Кула была большим строением из грубо отесанного камня. На первом этаже располагались конюшни, над ними — жилые помещения. Вокруг по всему периметру шла веранда, а на веранде всегда сидела старуха с коклюшкой-бобиной, которая летала у нее, как птица, из одной руки в другую, оставляя за собой блестящий черный хвост галуна — миля за милей черного галуна, украшающего штаны всех местных мужчин. Другие женщины ткали за станками или тачали кожаные сандалии. Никто из сидящих не вязал — им даже не пришло бы в голову вязать сидя. Вязали они, шагая по тропе к ручью или обратно с пристегнутыми за спиной бочонками для воды. Вязали, идя на полевые работы или в буковый лес, где собирали опавшие ветви. Женщины вязали чулки — черно-белые, красно-белые, с зигзагами, похожими на молнию. Женские руки не должны быть праздными. Еще до рассвета они вымешивали тесто в почерневшей деревянной колоде, лепили караваи на оборотной стороне лопат и выпекали хлеб в очаге. (Хлеб был кукурузный, бездрожжевой, его ели горячим, и в желудке он разбухал, как шар.) Затем женщины должны были вымести пол в куле, выбросить грязный папоротник и принести охапки свежего на следующую ночь. Эту работу часто поручали Лоттар, потому что во всем остальном она была неумехой. Маленькие девочки мешали йогурт, чтобы не образовывались комки. Девочки постарше могли забить козленка, нафаршировать ему живот черемшой, шалфеем и яблоками, и зашить. По временам девочки и женщины всех возрастов выходили стирать белые головные платки мужчин в протекающем неподалеку холодном ручье с водой чистой, как стекло. Женщины растили табак и вешали созревшие листья сушить в темном сарае. Они мотыжили кукурузу и огурцы, они доили овец.

Суровые с виду, женщины на самом деле не были суровы. Просто они были очень заняты, и гордились собой, и стремились превзойти других. Кто принесет самую тяжелую вязанку дров? Кто вяжет быстрее всех? Кто быстрее других пройдется мотыгой по рядку в поле кукурузы? Тима — та старуха, что когда-то ухаживала за раненой Лоттар — работала с невероятной скоростью. Она взлетала по склону к куле с огромной — казалось, вдесятеро больше ее самой — вязанкой дров за плечами. Она скакала с камня на камень над речной водой и колотила белые платки вальком с такой силой, словно это были тела врагов. «Ох, Тима, Тима!» — кричали женщины в ироническом восхищении. Почти с такой же интонацией они кричали «Ох, Лоттар, Лоттар!», когда та — полная противоположность Тиме на шкале пользы — упускала белье и оно уплывало по течению. Порой кому-нибудь из женщин случалось огреть Лоттар палкой по спине, как осла — скорее в отчаянии, чем из жестокости. Иногда кто-нибудь из молодых просил: «Поговори по-своему!», и Лоттар, чтобы развлечь их, говорила по-английски. При звуках чуждой речи женщины морщились и плевались. Она пыталась учить их отдельным словам — «рука», «нос» и так далее. Но женщинам эти слова казались смешными, и они повторяли их друг другу, хватаясь за животики.

Женщины проводили время с женщинами, а мужчины с мужчинами. Исключением были только отдельные ночи (иногда одни женщины дразнили других из-за этих ночей, и те, кого дразнили, сгорали от стыда и все отрицали, и порой дело кончалось оплеухами) и общие трапезы, во время которых мужчины ели, а женщины их обслуживали. Чем занимались мужчины в течение дня — женщин не касалось. Мужчины готовили боеприпасы и чистили оружие — оружию вообще уделяли много внимания, и многие ружья были красивыми, с гравированными серебряными накладками. Еще мужчины взрывали динамитом скалы, чтобы расчистить дорогу, и ухаживали за конями. Где бы ни были мужчины, оттуда всегда слышался смех, иногда пение, а порой холостые выстрелы. Когда мужчины были дома, казалось, что они в отпуске, а потом кто-нибудь из них отправлялся в карательную экспедицию или на совет племен, который должен был положить конец особо кровопролитной ссоре. Но никто из женщин не верил, что из этого выйдет толк — все они смеялись и говорили, что от этого только убьют на два десятка людей больше. Когда юноша впервые отправлялся