Зоопарк в моей квартире [Леонид Анатольевич Сергеев] (fb2) читать постранично, страница - 43

Генка вскочил, а Курортник залаял.

Мы с Алёнкой тоже вышли из укрытия и подошли к воде. Я думал, дельфин сразу повернёт в сторону моря, но неожиданно он подплыл ещё ближе. На поверхности появилась его блестящая чёрная спина и узкая клювообразная голова. На мгновение дельфин скрылся под водой и вдруг вынырнул прямо у наших ног. Курортник бросился на него с лаем. Дельфин развернулся, и тут мы увидели рану у хвоста. Из неё, как дым, струилась кровь.

— Отгони собаку! — сказал я Генке, но он уже тянул Курортника в сторону.

Дельфин подплыл снова.

— Ой, что же делать! — запищала Алёнка. — Он хочет что-то сказать. Ему надо помочь!..

— Надо… — растерянно пробормотал я. — Вот что. Бегите с Генкой домой, возьмите тряпку, бечёвку. Надо его перевязать. А я здесь постерегу.

Ребята с Курортником помчались к домам, а я нагнулся к воде и стал посвистывать. Дельфин подплыл совсем близко, протиснулся меж торчащих из воды камней и замер у моих ног. Его маленькие глаза смотрели на меня — просили о помощи. Я протянул руку и погладил его гладкую голову.

Через некоторое время прибежали запыхавшиеся Генка с Алёнкой; увидев, что я глажу дельфина, разинули рты. Потом присели рядом на корточки и тоже дотронулись до животного. Генка протянул мне белую тряпку и бечёвку.

— Еле посадил Курортника на цепь, — проговорил он. — Всё хотел бежать с нами…

Мы с Генкой вошли в воду и стали перевязывать дельфина: подводить под хвост тряпку, стягивать её вокруг раны и обматывать бечёвкой. Несколько раз дельфин дёргался и поднимал голову, но потом снова замирал. Перевязав животное, мы присели на камни.

— Дядь Лёш, он умрёт? — с дрожью в голосе спросила Алёнка.

— Не знаю, должен выжить, если недавно рану получил.

— А кто его поранил?

— Возможно, задело винтом какого-нибудь мотобота.

— А может, рыбак какой? — предположил Генка. — Папка говорил, что раньше дельфинов ловили и убивали. Жир из них получали.

Мы отошли от дельфина уже в полной темноте.

Утром, проснувшись, я позвал Генку, но никто не откликнулся. Заглянув в дом, я увидел, что Генкина кровать пуста; зашёл к Алёнке, но и её не было дома. «Наверное, около дельфина», — сообразил я и заспешил к морю.

Ещё издали я заметил, что дельфин ожил. Ребята стояли на мелководье, а между ними плавал наш раненый.

— Он рыбу ест, — крикнула мне Алёнка. — Смотрите!

Она впрыгнула на берег, подбежала к бидону и, запустив в него руку, вытащила маленькую рыбёшку, потом снова вбежала в воду и поднесла рыбёшку дельфину. Тот задрал голову и осторожно взял рыбу.

— Что ж ты, дядя Лёш, так долго? — пристыдил меня Генка. — Уж я и рыбы наловил, а ты всё спишь и спишь.

Увидев меня, дельфин подплыл ближе и, как мне показалось, приветливо вильнул хвостом. Со спины он был блестящий, точно лакированный, а внизу белый, как перламутр. На его упругом, стремительном теле нелепо выглядела белая тряпка. «Но ничего, — подумал я. — Если бы не она, может, и не ожил бы».

— А зубы у него мелкие, — продолжала Алёнка. — И их очень много. Но он очень умный. Такой умный, что прямо не знаю. Осторожно берёт рыбку — боится укусить меня за палец…

Через несколько дней дельфин совсем поправился, и мы решили снять с него тряпичный жгут. Размотав повязку, мы увидели, что рана затянулась, остался только небольшой рубец.

Теперь дельфин стал всё чаще уплывать из бухты в открытое море, но, чуть завидит нас, сразу спешит к берегу. Покормим его рыбой, начинаем играть в воде — гоняться друг за другом. Дельфин носится между нами, выпрыгивает из воды, кувыркается или поднырнёт под кого-нибудь из нас и прокатит на спине.

Всего несколько дней я прожил у моря, и вот уже поезд увозит меня из Батуми. За окном мелькают кипарисы и бронзовые, точно кованые, сосны — так много деревьев, что почти не видно домов; не улицы — зелёные тоннели. Я проезжаю порт, где под кранами стоят огромные корабли; проезжаю пляж, и поезд идёт у кромки воды; кажется, ещё немного — и волны затопят вагон, но они только перекатываются через камни и ползут назад, сине-зелёные, с белыми вспышками пены. Поезд проходит мимо волнореза, и я, высунувшись из окна, машу рукой Алёнке и Генке, которые изо всех сил бегут за составом и тоже машут мне руками. Их догоняет Курортник, видит меня, виновато виляет хвостом — извиняется, что запоздал проводить. Так и бегут они втроём: Курортник лает, а Генка и Алёнка улыбаются и что-то кричат мне — не могу разобрать что. Кончается волнорез, а они бегут по мелководью, вспугивая чаек, поднимая тучу брызг. Они бегут и когда поезд, прибавив хода, поворачивает и отдаляется от моря.

…Дома у меня на окне лежат Генкин высушенный морской конёк, Алёнкины голыши и ракушка, и миллион её бумажных «денег». Когда я смотрю на эти вещи, меня сильно тянет в Батуми, к морю. Я достаю плавки, тёмные очки, укладываю чемодан. «Потрачу-ка своё богатство», — бормочу и рассовываю Алёнкин «миллион» по карманам.