Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991 [Борис Натанович Стругацкий] (fb2) читать постранично, страница - 4

свое время, когда я брал у вас интервью в Доме творчества в Дубулты, я спросил, что вас беспокоит в сегодняшнем мире. Вы посмотрели в окно и сказали, что не надо далеко ходить за примерами: загрязнение окружающей среды, странные морально-этические вывихи некоторой части молодежи… Как вы бы сегодня ответили на тот же самый вопрос?

— В принципе — так же. Еще — и угроза войны. К сожалению, мы, обычные люди, не можем принимать основополагающих решений, которые сразу же положили бы конец такому положению дел. Но сегодня никто, кроме некоторых совершенно оголтелых идиотов, не хочет войны. Все понимают, чем она может кончиться… и это вселяет надежды.

— А как вы работаете над своими произведениями? От чего идете — от идеи или же от сюжета, от какого-то «хода»?

— Чаще всего — от идеи. Рождается мысль — проблема ответственности, выбора, — а потом уже эта мысль оформляется в соответствующий сюжет. Конечно, на деле все значительно сложнее, но я говорю лишь о самом принципе.

— И в заключение традиционный вопрос — ваши творческие планы? Видите ли вы, что у вас впереди, или же, поставив точку на жизни Максима Каммерера, вы ощущаете лишь блаженное чувство усталости?

— Нет, почему же… Мы видим, что у нас впереди. Надо доводить до ума повесть «Хромая судьба»: мы нащупали возможность сделать ее лучше. Хотим сделать несколько «легких вещей». Нет, не типа «Отель „У погибшего альпиниста“». Будут действовать знакомые герои, знакомые читателю характеры. Работы много…

— Спасибо за интервью, Аркадий Натанович. Успехов вам — а мы остаемся ждать встреч с Максимом Каммерером и другими, уже знакомыми нам героями.

Кончилась беседа. Мы распрощались, я сунул в сумку злосчастный диктофон и спустился на лифте вниз. В вестибюле дома я решил все-таки разобраться — что же случилось с техникой? А ничего не случилось. Включил, и он заработал, как ни в чем не бывало. Фантастика!

Об этом и предыдущем интервью (АНС. Румата делает выбор // Сов. молодежь (Рига). — 1974. — 17 ноября. — текст см. НС-8) составители попросили рассказать интервьюера.

Полоцк И. Воспоминания, январь 2007

…Не помню, было ли то задание редакции или же моя собственная инициатива, но едва только услышав, что в Дубулты, в Дом творчества писателей приехал Аркадий Стругацкий, я бросил все дела и помчался в Юрмалу.

Люди несведущие старались обосноваться в большом бетонном прямоугольнике основного корпуса, стоящего на дюне над заливом, да еще и на девятом этаже. Знатоки же удовлетворялись каким-нибудь из домиков, раскиданных по саду писательского заповедника. В них было тепло и уютно, и немалая часть советской литературы была создана именно в них…

В таком домике мы и встретились с Аркадием Натановичем, который произвел впечатление вставшего на задние ласты моржа. Мы провели несколько часов в приятной беседе, из которой родилось довольно объемное, почти на газетную полосу, интервью. Я назвал его «Румата делает выбор» — в те годы мне казалось, что это самое главное: сделать правильный выбор. Впрочем, я и сейчас так думаю…

Приводить это интервью смысла не имеет, хотя, чтобы освежить в памяти воспоминания об этой встрече, я перечел его и решил, что краснеть не из-за чего. Помню, что Аркадий засмеялся и сказал, что я первым из интервьюеров заинтересовался, по какому принципу герои получают те или иные фамилии в их книгах.

— А, это хитрая штука, — сказал он. — Порой хорошее имя придумать труднее, чем написать книгу… Мы придумываем не имена, а, скорее, создаем систему имен. В «Обитаемом острове» в основу легла измененная система венгерских имен: Гай Таал, Рада, Кэтшеф, Одри… В «Трудно быть богом» — японских: Румата, Рэба, Тамэо, Окана. Правда, Рэба первоначально должен был именоваться Рэбия, но бдительная цензура сие кощунство выловила…

Интервью писалось легко и раскованно, и на другой же день я повез его на «визирование» Аркадию Натановичу. Строго говоря, этого не требовалось, я отвечал за каждое слово, но мысль, что Аркадию Натановичу может что-то не понравиться и он поморщится, приводила меня в ужас. Но его реакция меня неподдельно удивила. Прочитав текст и не сделав ни одного замечания, он удивленно воззрился на меня:

— И что… вы это все напечатаете? Все целиком?

— Конечно, — настала моя очередь удивляться. — и с большим удовольствием.

— И ничего не вымараете?

— Не дам ни строчки, — твердо сказал я.

— Очень сомневаюсь, — буркнул он.

Сомнения его оказались безосновательны. В «Советской молодежи», где я тогда работал и которая сегодня иначе, чем «легендарная», не называется, редакторствовал толковый и умный Саша Блинов, понимавший толк в хорошей литературе.

Лишь по прошествии времени я осознал, чем объяснялось неподдельное удивление писателя. Шла, не будем забывать, середина семидесятых годов. Конечно, сталинского людоедства не было и в помине, но жилось, словно тебя придавили толстой пуховой подушкой и лишь иногда