2medicus: Лучше вспомни, как почти вся Европа с 1939 по 1945 была товарищем по оружию для германского вермахта: шла в Ваффен СС, устраивала холокост, пекла снаряды для Третьего рейха. А с 1933 по 39 и позже англосаксонские корпорации вкладывали в индустрию Третьего рейха, "Форд" и "Дженерал Моторс" ставили там свои заводы. А 17 сентября 1939, когда советские войска вошли в Зап.Белоруссию и Зап.Украину (которые, между прочим, были ранее захвачены Польшей
подробнее ...
в 1920), польское правительство уже сбежало из страны. И что, по мнению комментатора, эти земли надо было вручить Третьему Рейху? Товарищи по оружию были вермахт и польские войска в 1938, когда вместе делили Чехословакию
cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
Стервятнику.
— Доктор Рузвельт…
— Что такое? — поинтересовался Стервятник.
Мона когда-то назвала его так в порыве эмоций, и прозвище прилипло намертво.
— Мы нашли кое-что, — у меня перехватило дыхание, пришлось сделать паузу — мне кажется, вам стоит взглянуть.
Стервятник выпорхнул из палатки раньше, чем я успел закончить фразу. У деда нюх на подобные вещи. Он кинулся на урну с останками и разве что не облобызал ее. Он гладил ее, точно девушку. Он просто сиял ясным солнышком. Он тогда еще не знал, какие над нами сгущаются тучи.
— Это амару…
— Я знаю, — сказал я, потому что надо было что-то сказать.
Индейцы окружили нас и молча наблюдали за переговорами. Они не понимали английского, но четко улавливали тонкости ритуала. Я должен был что-то сказать Стервятнику, поэтому я и сказал:
— Я знаю.
— Это фантастика, — у Стервятника горели глаза. — И почти в полном порядке.
Все, сейчас начнется моя партия. И я получу в морду.
— Мы не можем ее отсюда забрать, — я сам поразился собственной наглости, что уж говорить о Рузвельте. Стервятник злобно уставился на меня. До Моны он носил прозвище Фельдфебель. С перепугу я перешел на фальцет. — Нельзя.
— Что значит «нельзя»?
— Тело женщины-шаманки священно для племени. Они не позволят нам потревожить ее останки.
Три. Два. Один. Пли. Рузвельт распрямился взведенной пружиной.
— Мы не тревожим ее, — отчеканил он по-немецки сурово, у меня сразу же появилось желание вытянуться во фрунт и взять под козырек. — Мы ее спасаем. Вы же знаете, какая здесь тяжелая ситуация. Я-то считал, что вы можете справиться с этими людьми.
— Доктор Рузвельт, — не сдавался я, — мне кажется, что это опасно. Мне кажется, это неправильно.
И услышал в ответ:
— Очистить и упаковать экспонат. Он отправляется с нами.
Индейцы молча смотрят на меня. Я смотрю на них и не знаю, что делать. Старый дурак так ничего и не понял. По-своему он, конечно, прав. Но он не сидел с нами вечерами у костра и не слышал разговоров. Правда, если бы он их услышал, то со вкусом прочел бы длинную и познавательную лекцию о примитивных верованиях. Я опять сглатываю сухой ком, царапнувший мне горло, и поднимаю голову. Ну конечно. На гребне холма уже стоит шаман и не отрываясь смотрит вниз, на раскопки.
Вечером мы опять сидим у костра. Из палатки Стервятника доносится классическая музыка, которой он пытается заглушить барабаны и трещотки. Шаман, разрисованный красно-белыми узорами, гнусавит свое, -не обращая внимания на цивилизацию. Он зачерпывает из котелка вязкую желтоватую жидкость и наливает в ритуальную плошку.
Продолжая тянуть заунывное заклинание — я почти не разбираю слов, язык кажется незнакомым — он помешивает в плошке плоской ложечкой. Потом степенно поднимает руки с ложечкой к небесам и, пробормотав напоследок очередную непонятную напевную фразу, осторожно пробует жидкость. При этом он очень напоминает одного из моих приятелей, который столь же важно и вдумчиво относится к приготовлению ухи. Только мне почему-то не смешно. Влажный воздух накатывается волнами и шевелит по-звериному вставшие на загривке волосы. Уже довольно поздно, и я знаю, что сейчас должно быть холодно, но жар костра обволакивает меня. Пако колотит в барабан, и ритм сливается с ударами крови в венах. Ложечка идет по кругу…
Манито передает ее мне. Еще не веря, что я это делаю, я подношу ложку ко рту и глотаю желтоватую вязкую жидкость.
Это как удар в живот. Вас никогда не сбивала машина? Меня тоже, но теперь я, кажется, знаю, каково это в ощущениях. Меня скручивает в тугой узел. Кое-как ухитряюсь передать трясущейся рукой ложку дальше и ничего не разлить при этом. Огонь в костре становится зеленым, лица расплываются цветными пятнами. Комок рвоты прокатывается по горлу… Кажется, я ее не удерживаю, но мне сейчас наплевать на приличия…
И джунгли раскрываются передо мной.
В нос бьет сложная гамма запахов — и каждый из них словно обернут в собственную оболочку, они не смешиваются друг с другом, они плывут в воздухе тугими волокнами, и я пускаю в чуткие ноздри то один, то другой аромат, пробую на вкус… Голова моя легка и свободна. Мне радостно, что не надо думать о… я забываю, о чем мне не надо думать… я все знаю… это удивительно… я просто все знаю… Я слышу каждый шелест, каждый хруст, я знаю все звуки в этом лесу. Я бегу. Моя шкура пятниста, как солнце, что играет в горном потоке. Мои когти подобны ножам, но никакому ножу не сравниться с ними по остроте. Мои лапы сильны и проворны. Глаза мои расплавленным золотом светятся сквозь листву. Джунгли стихают, угадав мой яростный бег. Радость переполняет меня, когда я улавливаю в общем гаме тонкий и терпкий запах человека…
Утром меня растолкал перепуганный Пако. Мешая испанские и индейские слова, он кричал, показывая в сторону палатки Стервятника. Я кое-как поднялся и, шатаясь, пошел в ту сторону. Индейцы галдели, столпившись у входа. Ужасно болела голова. Я тупо разглядывал пятна крови на полу и стенках палатки,
Последние комментарии
7 часов 29 минут назад
1 день 6 часов назад
1 день 7 часов назад
1 день 7 часов назад
1 день 7 часов назад
1 день 7 часов назад