Бубба Хо-Теп [Джо Р Лансдейл] (fb2) читать постранично, страница - 2

и драматично исчезают. Морщины такие глубокие, что там могли бы прятаться червяки, большие, ночные твари. Его надутые губки больше не надутые. Скорее похожи на пасть бульдога, напоминая о бульдоге еще потому, что у него текли слюни. Он протащил утомленный язык по губам, чтобы промокнуть слюну, тем продемонстрировав в зеркальце, что у него не хватает многих зубов.

Черт подери! Как Король Рок-н-ролла мог превратиться в такое? В старика в доме престарелых в Восточном Техасе с фурункулом на члене?

И что это за фурункул? Рак? Никто не говорил. Казалось, никто не знает. Может, это проявление всех ошибок его жизни, многих и многих, сделанных именно членом.

Он обдумал эту мысль. Он спрашивал себя об этом каждый день или только изредка? Время как-то сливается, если предыдущий момент, настоящий и будущий одинаковы.

Блин, а когда обед? Он проспал?

Разве не пора прийти главной сестре? Красавице с гладкой шоколадной кожей и сиськами-грейпфрутами? Той, что промокала его губкой, держала его жалкий конец в перчатках и накладывала на гада мазь с энтузиазмом механика, смазывающего неисправную запчасть?

Он надеялся, что нет. Это было самое ужасное. Такая куколка порхает вокруг, и без всякого тепла или эмоций. Двадцать лет назад, всего двадцать, при его виде ее губки бы сложились в улыбку, она бы его в зад целовала. Куда ушла молодость? Почему слава не отменяла возраст и смерть, и зачем он вообще отказался от славы, и как же он хотел ее теперь вернуть, а если бы и вернул — какая разница?

И главный вопрос: когда его выдавят из кишечника жизни и смоют в туалете вечности, и великая канализационная труба принесет его на другую сторону, то будет ли Бог — в виде великой всевидящей какашки с глазками-зернышками — ждать его с распростертыми какашечными объятиями, и будут ли среди нечистот мать (благослови господь ее жирное сердечко), отец и друзья ждать его с бутербродами с арахисовым маслом и стаканчиками мороженого, предварительно переваренными, конечно?

Пока он размышлял, представляя загробную жизнь, Бык выдал адский вопль, выпучил глаза так, что они едва не вывалились, выгнул спину, смачно перднул, как труба Гавриила, и испустил свой изможденный дух из санатория в Мад Крик «Тенистая роща»; смылся прочь, в великую дерьмовую вечность.

Позже в тот же день Элвис уснул, его губы порхали от отрыжки дурного обеда — цуккини на пару и вареные бобы — из брюха. Проснулся он из-за шума, перевернулся на бок и увидел молодую привлекательную женщину, вычищающую тумбочку Быка. Шторы у окна рядом с койкой Быка были широко раскрыты и через них прорезался солнечный луч, подавая ее в весьма выгодном свете. Она была блондинкой с нордическими чертами лица, длинные волосы повязаны сзади большим красным бантом, а еще на ней были большие, золотые круглые сережки, блестящие на солнце. Одета она была в белую блузку, спортивную черную юбку, темные чулки и туфли на высоких каблуках. Из-за каблуков ее задница торчали под юбкой, как мягкие лысые головки младенцев под простыней.

У нее с собой была желтая пластмассовая урна. Она выдвинула один из ящиков из тумбочки и теперь копалась в нем, как сорока в поисках блестящих вещиц. Нашла пару монет, карманный нож, дешевые часы. Их выловила и оставила на тумбочке, тогда как прочее содержимое ящика — фотографии Быка в молодости, сгнившую пачку презиков (Бык всегда был чересчур оптимистичен), бронзовую звезду и «Пурпурное сердце» за участие во Вьетнамской войне — с грохотом и стуком опрокинула в мусорку.

Элвис нашел кнопку койки и приподнялся для лучшего обзора. Сейчас женщина стояла к нему спиной и ничего не замечала. Она вернула ящик на место и выдвинула второй. Тот был забит одеждой. Она достала пару рубашек, штанов, носков и трусов и оставила их на койке Быка — теперь застеленной и без Быка, которого уволокли, чтобы набить чучело, бальзамировать, сжечь или что там с такими делают.

— Вы хотите все выкинуть, — сказал Элвис. — Можно мне взять одну фотографию Быка? Или «Пурпурное сердце»? Он им гордился.

Девушка обернулась и посмотрела на него.

— Наверное, — ответила она. Вернулась к урне, наклонилась и, пока копалась, продемонстрировала Элвису свои черные трусики. Он знал, что трусики она показывала и не специально, и не неспециально. Ей просто было плевать. Она видела его настолько безобидным в физическом или сексуальном плане, что ей было все равно, что он рассмотрит все в подробностях; для нее он был как домашний кот.

Элвис обозрел, как ее тонкие трусики проскальзывают в промежуток между ягодицами, и почувствовал, как его конец один раз дернулся, как птичка с сердечным приступом, а потом замер и остался вяло лежать.

Что ж, в эти дни даже трепет был жизнеутверждающим событием.

Женщина оторвалась от урны с фото и «Пурпурным сердцем» в руках, подошла к койке Элвиса и отдала их ему.

Элвис покачал «Пурпурное сердце» на ленточке, спросил:

— Бык приходился вам родственником?

— Папа, — ответила она.

— Я