10 отроческих воспоминаний [Николай Михайлович Сухомозский] (fb2) читать постранично, страница - 2

цветы

(1964 год; г. Пирятин, Полтавская обл., УССР)

Нам – по 14. Естественно, уже интересуют девушки, перед которыми каждый ходит гоголем.

Очередное мальчишечье сборище у дома моих родителей. От подруги возвращается девушка с другого «кутка». Дело молодое – слово по слову, и мы уже знакомы. Конечно, кто как может, выпендриваемся.

Прозвучало и слово «цветы».

И вдруг заявив «Я мигом!» рвет велосипед с места Сашка Запорожец. Мы удивленно переглядываемся: где на нашем «кутку», да еще довольно поздним вечером, взять цветы?!

Но через десяток минут наши глаза лезут на лоб: выпендрежник вручает «даме» роскошный букет пионов. Сколько ни расспрашивали товарища, где и как, на чьем неизвестном нам огороде он раздобыл это сокровище, тот молчал, как партизан.

Озарило меня на следующий день. Наглец привез цветы …с кладбищенской свежей могилы - в тот день как раз прошли похороны…

Безусловно, оставаясь джентльменами, мы девушке об этом об этом впоследствии ничего не сказали.

Воспоминание 7. Звездный час выпендрежника

(1964 год; г. Пирятин, Полтавская обл., УССР)

В школу мне каждый день родители дают по 20 копеек – на буфет. Я же никогда их не трачу, оставаясь в обед голодным. Я их собираю. Шесть «подач» в неделю (учились мы и в субботу) – 1.20 рубля. Помножьте на 4 – получается 5 полновесных рублей в месяц, в течение которого я по мере накопления «капитала» менял в соседнем универмаге мелось на ассигнации: сначала – рублевые, а на финише их – на синюю пятерку. Во-первых, бумажные деньги легче прятать от родителей, засовывая их за обложку любого учебника. Во-вторых, вынуть из кармана казначейский билет такого номинала было круто.

И в конце каждого месяца наступал мой звездный час. Повстречавшись в выходные с друзьями, я небрежно вынимал из кармана заветную синюю ассигнацию и великодушно всех угощал, а также брал каждому билеты в кино.

В общем, как теперь понимаю, гусарил. В жестких пределах пяти рублей.

Воспоминание 8. Уроки музыки в отхожем месте

(1964 год; г. Пирятин, Полтавская обл., УССР)

Накатило лирическое настроение, и я попросил своего самого близкого друга Николая Божко (сидели у него) сыграть чего-нибудь на баяне. Увы, как ни терзал он инструмент, ничего путного не получилось.

– Ты что, так ничему в музыкальной школе и не научился? – удивился я.

– А ты будто не знаешь, как я учусь?!

Что да, то да. Тут друг прав.

Вспоминая эту «учебу», мы буквально покатываемся со смеху. Дело в том, что путь в музыкалку обычно заканчивался в городском парке …у общественного туалета. Мы приспособились летом под его крышей прятать домру (баян у Николая была не основанная, а вспомогательная дисциплина). А сами, если было лето, отправлялись на пляж, где прекрасно время его уроков!

Действительно, чему мог мой друг научиться?

Воспоминание 9. Перекати-поле

(1965 год; г. Пирятин, Полтавская обл., УССР)

У меня появилась непонятная страсть каждый последующий урок сидеть за другой партой. Делая перекличку и называя фамилию «Сухомозский», учителя начинают искать меня, шаря глазами по классу.

Видимо, математику Морозу (кстати, поговаривали, что он сослан из какого-то киевского вуза в нашу школу за политику) по кличке Радикал это надоело, и он, найдя меня в новом углу, с сарказмом заметил:

– Вы, Сухомозский, в этой комнате, по-моему, только на печке (в каждом классе имелась печка, которой зимами отапливали помещения) еще не сидели! Перекати-поле…

Воспоминание 10. «Прима» в затяжку

(1965 год; г. Пирятин, Полтавская обл., УССР)

Дорогой домой, не доходя городского парка, заспорили, что пачку сигарет, тем более, без фильтра в затяжку подряд выкурить нельзя. Утверждал, что таки да, лишь Петр Левандовский. Как говорится, за язык никто не тянул! Тут же заспорили (примечательно, что спорил и его младший брат Владимир) и повернули назад к гастроному – за «Примой». Покупали ее в складчину за деньги не верящих.

Из «Спутника» вернулись в парк. Уселись на скамейку. Распечатали сигареты. И Петр начал оставить свою точку зрения, выкуривая сигарету за сигаретой, которые мы – уже зажженными – подносили ему, чтобы не возникало перерыва, даже крошечного. Увы, довести эксперимент до конца не удалось. На пятой сигарете Петр побледнел, и ему стало плохо...