Спуск к океану (ЛП) [Уильям Р Форстен] (fb2) читать постранично, страница - 2

его заплакать.

— Как Он умер, чтобы сделать людей святыми, позвольте нам умереть, чтобы сделать людей свободными…

Эхо последнего рефрена угасло, и хотя официальным языком Республики теперь был английский, многие пели на своих родных языках: русском, латыни, китайском, японском, греческом, валлийском, гэльском, старонорвежском и дюжине других языков, используемых в пятнадцати штатах Республики.

Когда обычай был соблюден, когда последние слова унесло прочь, курсанты разразились весельем, шляпы полетели в воздух; черные полевые шляпы пехоты, белые фуражки моряков и небесно-голубые воздушного корпуса.

Он посмотрел на Кэтлин. Не утаиваемые слезы текли у обоих, для них это была не просто еще одна государственная церемония. Она прижалась к его плечу.

— Дом будет пустым сегодня ночью, — прошептала она.

— Это произошло с тех пор, как он ушел в академию.

— Не по настоящему, Эндрю. Он был дома на каникулах, проводил выходные. Мы знали где он находился… — Ее голос сошел на нет.

— Когда-нибудь мы должны отпустить.

Она ничего сказала, и он прижал ее сильнее.

Мэдисон, их старшая дочь, была замужем и жила в Риме, где расположился железнодорожный инженерный корпус ее мужа. Другие — он старался не думать о них слишком долго. Близнецы умерли семь лет назад в эпидемии брюшного тифа, а следующей весной юного Ганса забрала чахотка.

Абрахам был последним из их детей, родился осенью после окончания войны, и он вырос слишком быстро. Эндрю видел как он пробирается через толпу, которая столпилась вокруг трибуны для выступлений. Он обнимал рукой своего ближайшего друга, Шона О’Дональда, одетый в небесно-голубую униформу только что облеченного полномочиями пилота.

Эндрю быстро утер слезы, и Кэтлин, заставив себя улыбнуться, подошла, чтобы обнять его. Мальчики остановились, усмехнулись, и оба взяли под козырьки, отдавая честь президенту. Эндрю надел цилиндр, и ответил на салют. Шляпа, на самом деле целый церемониальный аксессуар президентства в этом мире, заставляла его чувствовать себя весьма смущенным. Старина Калин был первым, кто внедрил цилиндр, черный пиджак, бакенбарды до подбородка как у легендарного Линкольна, и навечно впечатал в разум населения, что президенту полагается это носить. В первый срок в качестве президента, Эндрю скрепя сердце принял это.

Согласно положению Конституции — президент мог служить только один шестилетний срок, и в течение двенадцати лет он был вне политики, хотя и согласился занять должность в Верховном суде и, в то же самое время, он вернулся к своей первой профессии — университетский профессор.

Однако, Чинский кризис, заставил его вернуться на политическую арену. Чины создали нечто, чего он всегда надеялся избежать, политическую партию, основанную на мощи одной этнической группы, катастрофическое развитие для нации, он мечтал каким-то образом объединить их вместе в единое целое, которое игнорировало национальное происхождение и расу.

При написании Конституции он (и никто бы не допустил, что это было преднамеренно) не оставил каких-либо ограничений против непоследовательных сроков, и благодаря этому снова баллотировался на пост президента. Чины организовали оппозицию, но все остальные штаты объединились в поддержку Кина и это стало решающим. За первые сто дней работы он протолкнул дюжины законопроектов и ряд конституционных поправок, ключевой из которых было введение навсегда английского в качестве официального языка государства. Аргумент был прост: из всех боевых частей, солдаты 35-го Мэнского полка и 44-й Нью-йоркской батареи, которые не входили ни в какую конкретную группу, сражались, чтобы освободить всех людей. Английский язык был компромиссом, который не предпочитал ни один штат Республики над другими.

Он выдержал это, охладил кризис, и, в сочетании с бурным экономическим ростом, в настоящее время Республика процветала.

Кэтлин шагнула мимо него, обнимая Абрахама. Мальчик, снисходительно улыбаясь, посмотрел на Эндрю. Он понимал, что его мать никогда не согласится с тем, что он уже вырос.

Он видел Кэтлин в белом цвете лица мальчика, в слабом рыжем оттенке в волосах, но он видел в мальчике и свои собственные глаза, бледно-голубые, зато глубокие и наполненные энергией.

Шон О’Дональд стоял за его спиной, такой непохожий на своего отца, так много от матери римлянки; высокий, стройный, темные глаза, черные как смоль волосы. Так же похож на свою мать и в душе; тихий, замкнутый, великолепный ум. Трудно было поверить, что здесь находился сын драчливого артиллериста Пэта О’Дональда.

Пэт подошел сзади к парням и хлопнул их обоих по плечам. — Поздравляю, мои мальчики, — сказал он голосом наполненным эмоциями.

Он тяжело дышал, нездоровый румянец на лице ярко-красного цвета из-за полуденной жары, и, несомненно, из-за «глотка жестокости», как он выражался, которое все больше и больше влияло на его жизнь. На протяжении всей войны Пэт упивался напряжением битвы, но