Ансаровы огни [Серафима Константиновна Власова] (fb2) читать постранично, страница - 30

Будто и рубаха из холста, и лапти, и портки — все, как у других стариков, а вот повернется — и сразу видно: не простой человек.

Даже ребятишки заприметили такое. Одной Лукерье старик не поглянулся, что не смирный вид был у него. Как стоял, так и не пошевелился, хотя другие странники давно в сторонку отошли, как требовала Лукерья. Увидала она такое, аж задрожала вся. Губы поджала — и хлесть старика по спине…

Ахнули все, кто тут стоял. Странники всегда были в почете, а тут — огреть плетью.

— Вовсе рехнулась Лушка, — кто-то вслух сказал.

Потемнело лицо у старика. Лохматые брови в одно крыло сошлись, от гнева в глазах искорки заиграли. А как Лукерья его огрела плетью, повернулся к ней, ровно ему и не больно вовсе, поглядел на нее и сказал:

— Брось плеть, неразумная!

И близко-близко к Лушке подошел. У той от злобы пена на губах появилась. Зашипела она на старика:

— Уходи, окаянный, туда, откуда ты пришел! Чего тебе надо? Здесь я в ответе перед господами.

И только хотела опять огреть старика плетью, как из дома показалась сама барыня и целый выводок приживалок. Увидев господ, Лукерья пуще прежнего остервенела. Решила, видать, еще большую верность показать. Вот, мол, глядите, как я стараюсь. Но в этот раз она перестаралась. Не успела поднять плеть Лукерья, чтобы снова стегануть старика, как вдруг старик громовым голосом сказал ей, да так, что горы загудели:

— Отца Урала тебе не столкнуть с места, какой бы плетью ни стегала!..

Загремели горы. Ветер поднялся. Молнии засверкали. Треснула вдруг земля. И Лукерья в трещину, словно в дудку, провалилась. В испуге замерли люди. Господа попятились назад. Задком, задком, да и в дом поторопились. Видать, сразу догадались, как бы с ними не случилось такое. Знали они свои грехи перед народом. Лукерья же в это время, ползая по дну дудки, кричала в страхе:

— Батюшка Урал, прости меня, не наказывай!

И принялась карабкаться из дудки. Только вылезла наверх, хотела подняться на ноги, опять ударил гром и «У-у-у» — загудели горы еще пуще. Лукерью будто придавило.

Тогда старик сказал:

— Не я тебя наказываю, а ты сама наказываешь себя. За то, что руку поднимаешь на тех, кто тебя вскормил и вспоил. Корыстью ты убила красоту свою. Погляди кругом. Видишь — никто тебя не жалеет. Угождая господам, ты не человеком стала, а вся скривилась. Твое сердце почернело. Вот и лежать тебе у дороги черным камнем.

Затем, поклонившись всему народу, он тихонько к лесу пошел. Глядели люди вслед и понять не могли: шел вовсе не старик, а могучий богатырь. И пока глядели на него люди, не приметили, что стало с Лукерьей. А когда повернулись, большой камень на земле лежал. И был он черный, грязный.

С той поры все — и люди, и звери, и птицы — обходят этот камень стороной.

Говорят, как рукой сняло лакейство с дочерей соседа Крапивина.

Вот и выходит: руки мастера булат куют, а слово золотое человека человеком делает. А еще добавляют, что золотое слово — самое простое, сердцем сказанное…