Заходите завтра [Григорий Юрьевич Филановский] (fb2) читать постранично, страница - 3

она при этом смеялась. Курносая…

Мы верили ему на слово. И я думала — каким способом он станет реставрировать свою любовь? Или, в конце концов, неважно, осталась ли от нее попорченная фотография, небрежное письмо или часы, на стрелки которых она глядела когда-то…

А на первом этаже шел пир горой. И, видно, ничего особенного здесь не произошло. Нас с порога потащили к столу:

— Пока не выпьете по одной, никаких разговоров не будет! Бутылочка самого лучшего специально вас дожидается…

Тот, кто приглашал, поднял заветную бутылочку и замер: пуста: в пробке и в донышке аккуратные отверстия, под столом лужица.

— Твоя работа?

Виктор сумрачно кивнул головой.

— Такую штуку вижу впервой. Но в другой раз, малый, придумывай повеселей фокусы…

Мы спустились еще и в подвал. В цементном полу тоже виднелась дырочка, уходящая невесть куда.

— Витя, я виновата, но, согласись, зачем тебе было придумывать такое? Изобретать, так что-нибудь полезное, а не разрушительное. Помнишь из истории — Бертольда Шварца, — выдумал порох. Тоже мне… Вот у нас в классе, если ты заметил, есть такой Вася Нежинский, хоть отличник, но, я уверена, пороха он не выдумает…

Витя как будто бы соглашался со мной. И глядел на меня, словно впервые увидел после разлуки:

— Возьми-ка этот шарик на память, ладно?..

Первый подарок. Ладно…

— Ну, чего бы тебе хотелось, Нина?

Мне бы, конечно, больше всего хотелось модельные туфли, но разве их можно взять и выдумать из воздуха? И вообще, я же не скажу такое мальчику, вдобавок изобретателю. Подумала вслух:

— Вот у нас на будущей неделе сочинение, а я, наверное, не успею подготовиться.

Витя несколько минут смотрел сквозь меня, машинально крутя верхнюю пуговицу куртки:

— Заказ принят. Пошли-ка теперь в кино…

МАССОВАЯ РУЧКА

В понедельник перед началом уроков он вручил мне обещанное, о котором я и думать забыла. Обыкновенную с виду авторучку, разве что несколько толще и тяжелее. Но, оказывается, она была не ручкой, а Ручкой…

На истории я решила накатать записочку: «Майка, зверски хочу жулик, гони 12 коп.» Почерком, похожим на мой, но куда каллиграфичнее, Ручка вывела: «Уважаемая Майя! В виду того, что у меня возникло непреодолимое желание съесть кисло-сладкий хлебец („жулик“ — прост.), стоимостью ноль рублей 12 (двенадцать) копеек, прошу тебя дать мне указанную сумму взаймы. Пожалуйста. Спасибо. С уважением.» Майка так посмотрела на меня, потом на Витю, потом снова на меня, что историчка сделала ей замечание.

В перемену я спросила у Вити — может ли Ручка помочь выпустить стенгазету?

— Нет еще, — он показал на светлый глазок в корпусе, — она ведь не заряжена. Впрочем, если хочешь, за пять минут.

Мы пробежались по этажам школы, останавливаясь у каждой классной стенгазеты и попутно наводя микроэкранчик Ручки на статьи и рисунки. Еще через пять минут похожая газета висела в нашем классе. Называлась «Прожектор». В ней была передовая: «В канун решающей четверти». Заметки: «Все в физический кружок», «Наша команда», «Новости науки». Карикатура на нерадивого дежурного, виньетка.

Я подумала о том, что вообще такая ручка отлично облегчает труд школьника. И хорошо бы выпустить их побольше, серией «массовая»… Но это уж не моя забота. Главное теперь было подготовиться к сочинению на тему: «Простые люди в романе Льва Толстого „Война и мир“».

Откровенно говоря, ни Витя, ни Ручка романа не читали, он — только смотрел киносерии, а она — учебник. Их сочинение было готово за десять минут — все, что нужно. А затем Витя законно передал Ручку мне. И тут началось…

«В образе простых людей гениальный художник, — пошла-поехала Ручка, показывает нам величие и силу…» Стоп! Если уж зашла об этом речь, то, по-моему, самый простой у Толстого — Наполеон. В самом деле; он, как машинка, заведенная историей, самодовольно кокетничает перед всевозможными людьми, людишками, стараясь выгадать себе нехитрую тепленькую славу. Точно, как наша Машка Сапрыка — такая простуха, между нами. И Элен кукла, самый простой человек. Николай Ростов — простой парень, тоже герой не моего романа. Наташа немного посложней. А вот Платон Каратаев — это духовная бездна, тут проглядывает — на какую внутреннюю сложность способна душа человеческая…

«Это они, простые люди, в минуту опасности грудью…», — повела Ручка, виляя у меня между пальцами. Нет, голубушка, не пойдет! Гуляй себе по белому полю, а потом заставлю тебя переписать слово в слово на чистовик то, что я придумаю…

Но не тут-то было: не пожелала она быть переписчиком, а снова за свои штучки — марать и править по-своему. Сунула я ее в парту, но и там она не могла успокоиться. Изнутри на дереве коряво выводила: «Чем проще — тем значительней, чем хуже — тем лучше…»

Пропала эта Ручка для нас. Витя ею пару раз пользовался, а потом, перед очередным сочинением, понес к знакомому писателю, в его личную библиотеку — подзарядить критическими статьями. Писатель попросил оставить