Безжалостный [Шерил МакИнтаер] (fb2) читать постранично, страница - 3

животику, пытаясь услышать стук сердца и дыхание. Всё, что происходило после этого, для меня до сих пор, как в тумане. Я знаю, что набрала 911. Знаю, что сделала искусственное дыхание. Знаю, что пыталась вернуть своего малыша к жизни до самого приезда медиков. Когда они забрали его у меня, я знала, что держу его в руках последний раз.

Знала, что не стоит ожидать ничего хорошего.

Калеба больше не было. Он был с моей мамой на небесах, а я… я была до сих пор здесь. Я поняла, что это не мама не увидит, как он растет. Это была я. Я пропущу его первые слова, первые шаги. Я пропущу его первый день в садике, школьные спектакли, выпускной. Я пропущу всё это, потому что ничего этого не будет. Жизнь Калеба была украдена до того, как он получил шанс прожить её.

Родители никогда не должны хоронить своих детей. Это противоестественно. Особенно, когда ребенок ещё так молод. И такой маленький. Воспоминание, как маленький белый гроб опускают в землю, и осознание, что внутри мой сын, будут преследовать меня до конца жизни.

Вам, наверное, интересно, как я пережила этот момент. Как я смогла найти силы просыпаться каждое утро и идти на работу. Жить. Есть. Спать. Принимать душ. Правда в том, что я не знаю.

Собственно говоря, я не помню всего за тот год. Я имею в виду, кажется, я выбиралась из кровати каждый день и шла на работу. Принимала душ, ела и спала, но всё это было в состоянии оцепенения.

Если кто-либо из вас терял человека, которого любил больше жизни, он поймет, о чём я говорю. Они точно знают, что я имею в виду. Место, в которое мы, слишком занятые мыслями о прошлом, отправляемся подальше от реальности. Где снова и снова мы переступаем через «а что, если»… Пытаем себя постоянной надеждой о том, что всё это всего лишь сон, от которого мы проснемся, но всё равно в глубине души знаем, что мы не настолько везучие. Мы молимся о сне, чтобы забыть в нём о боли. Мы боимся проснуться, чтобы не вспоминать. Плачем, пока в голове не просветлеет, пока глаза не начинает жечь огнём от слез и горло не пересыхает от рыданий. Дни тянутся один за другим, и как-то, как-то, мы переживаем всё это, чтобы завтра снова начать сначала.

Нет какой-либо магической формулы, чтобы по щелчку пальцев снова вернуться в русло жизни. Не знаю, как я это сделала. Но я сделала. И знаю точно, что с каждой секундой, когда Калеба не было в моих руках, я всё больше и больше теряла себя.

Муж это понимал. Ему тоже было больно, но в отличие от моего молчаливого страдания, ему нужен был кто-то. Он не мог обратиться ко мне, замкнутой и поврежденной своей собственной агонией. Он пытался. Боже, знаю, что пытался. Месяцами он хотел помочь мне. Помочь себе. Пытался найти хоть какой-нибудь способ, чтобы унести часть нашего несчастья. Но я не хотела прощаться со своим несчастьем. Я не хотела чувствовать себя лучше после смерти ребёнка. Я хотела ощущать каждую частичку своей утраты. Мне нужно было это. Я хотела увязнуть в своей агонии настолько долго, насколько это было возможно.

В конце концов, мой муж тоже понял это. И поэтому он сделал единственное, что мог сделать. Он нашел кого-то, кто утешил его. Кого-то, кто предложил ему немного света в нашей тёмной жизни.

Я была на работе. Работе, которую любила, которую хотела с момента, как купила свою первую газету в четырнадцать лет и увидела статью, написанную специально для таких подростков, как я. Работу, на которую я вставала каждое утро. И оборачиваясь назад, я не вижу, что же так сильно в ней любила… Всё это было настолько бессмысленным. Кому вообще есть дело до того, как правильно наносить макияж или какое платье выбрать на выпускной? Кому есть дело до колонки советов в подростковом журнале? Не мне. Точно не мне.

Меня больше вообще ни черта не волнует.

С решимостью женщины, которой теперь абсолютно всё до лампочки, я собрала все свои вещи в офисе и отправила документ по электронной почте об увольнении своему боссу. И когда я приехала домой на три часа раньше, чем должна была, я стала свидетельницей того, как задница моего мужа ритмично двигается позади голой задницы Алисы, нагнутой над нашим диваном. Та самая подруга, которая помогала мне выбирать детскую одежду. Та самая подруга, которая была рядом всегда, когда со мной впервые что-то случалось, от моей первой веснушки до первого ребенка. Та самая подруга, которая была моей подружкой невесты на свадьбе. А теперь она стояла раком над диваном, который мы выбирали с Дарреном вместе.

Она увидела меня первой. Шок и ужас отразились на её красивом лице, покрытом маленькими капельками пота. Даррен не заметил изменений, даже когда она прекратила стонать. Не заметил, что его жена стояла в паре метров от места, на котором он рушил наш брак. Он продолжал вколачиваться в неё с чувством высвобождения, и звук хлопков при соприкосновении его влажной кожи об её, эхом отражался по всей комнате. Это был саундтрек к