Новоселье [Александр Геннадьевич Бачило] (fb2) читать постранично, страница - 4

этом бараке клопов кормлю! И ордер у меня на руках!

Он выкрикивал в телефон еще что-то, но Григорий Ефимович уже положил трубку.

«Начинается! — думал он с тоской, расхаживая по комнате, — а сколько их еще таких, как Таранкин, недовольных? На пятнадцать домов хватит! Ох, будет скандал! Опять пойдут комиссии, опять разбирательства, кто сколько метров получил и за что…»

Он перешел в кабинет, но и там стал расхаживать из угла в угол. Проклятый Колька и предстоящий скандал с насильственным выселением никак не лезли из головы.

«Хватит! — сказал, наконец, Григорий Ефимович. — Что я, в самом деле, нянька им? Взломает двери — будет отвечать по закону.»

Он решительно отправился в спальню, разделся и лег. Но сон не шел к сопредседателю жилкомиссии, тяжелый груз ответственности давил на него поверх одеяла.

Поворочавшись часов до трех, Моралевич сдался, вылез из жаркой постели и, подойдя к окну, раздвинул шторы. Небо на востоке уже побледнело в предчувствии рассвета. Против обыкновения, ни одного горящего окна не было видно в соседних домах, только вдали, на окраине квартала, можно было заметить сияние, разливаемое прожектором. Там-то, на пустыре, и стоял новый дом.

Пойти, посмотреть, подумал вдруг Моралевич. Погода хорошая, воздух свежий. Почему не подышать для внутренней нормализации? Заодно глянуть на захватчиков, а то и пугануть…

Григорий Ефимович неторопливо оделся и вышел под звезды. Ночной воздух в самом деле несколько приободрил его, и он, преисполненный решимости, зашагал темными дворами к пустырю. Странно выглядели пустынные дворы, обычно с раннего утра до позднего вечера заполненные народом. Теперь же только у мусорных баков угадывалось какое-то движение. Там что-то шуршало и похрустывало, однако, к удивлению Григория Ефимовича, неприятный запах настиг его с большим опозданием, шагов через пятьдесят. Что-то словно бы вдруг проплыло за спиной, обдало ароматом гниения и тут же растворилось в ночной свежести. Моралевич поморщился и прибавил шагу. Скоро он был на пустыре.

В лучах прожекторов дом казался молочно-белым дирижаблем, уже зависшим над землей перед дальним перелетом. Он был безмолвен, как никогда, даже глубокой ночью, не бывает безмолвно обитаемое жилье.

Григорий Ефимович шел вдоль шеренги подъездов, вслушиваясь в терпкое эхо собственных шагов. Окна были темны. Представлялось совершенно невозможным обнаружить захватчика, притаившегося где-то посреди этого гигантского поля жилой площади размером в шесть с половиной тысяч квадратных метров.

Моралевичу вдруг стало жутковато и одиноко рядом с нависающей над ним громадой. Захотелось поскорее домой, в обитаемый уют. Он уже собирался повернуть назад, но тут увидел на крыльце одного из подъездов черную узенькую полоску ткани. Это был поясок от плаща, оброненный, как видно, в спешке при переезде. Григорию Ефимовичу сразу живо вспомнился долгополый колин плащ черного цвета, в котором Таранкин постоянно ходил на работу, выезжал к смежникам и даже участвовал в субботниках.

«Так!» — твердо подумал Моралевич, взошел на крыльцо и потянут за дверную ручку. По его личному приказу все подъезды должны были оставаться запертыми до самого момента заселения, тем не менее, дверь легко открылась. Значит, этот момент для кого-то уже наступил.

«Ага! — оживился Григорий Ефимович. — Взлом налицо!»

Он вошел в подъезд, слабо освещенный падавший с улицы светом. В нос вдруг ударила волна зловония, и точно так же, как там, в его собственном дворе, нахлынула и прошла. Моралевич плюнул.

«Вот это уже по-нашему, — подумал он, — не успеют въехать — тут же и нагадят.»

На площадке первого этажа он и задерживаться не стал, резонно полагая, что никакому самозахватчику не придет в голову поселиться на первом этаже, когда в его распоряжении абсолютно пустой дом. Миновав пару пролетов, Моралевич понял, что не ошибся. Где-то совсем рядом, казалось, за ближайшей стеной, вдруг раздался тяжелый скрежещущий звук, будто там двигали неподъемную мебель.

— Вот он куда въехал, паразит! — прошептал Григорий Ефимович. — Это чья-же должна быть квартира?

Вспомнить он не смог и стал слушать у двери. Внутри продолжало что-то сдвигаться и скрежетать.

«Не спят, голубчики! Врастают в быт. Корни, так сказать, пускают. А вот мы их вместе с корнями!..» И откуда это у Таранкина столько мебели? По родственникам держал, иначе как же? Беднотой прикидывался, правдолюбцем. Вот они, правдолюбцы. Чужие квартиры взламывают.

Григорий Ефимович легонько тронул дверь, она подалась, но уперлась во что-то мягкое. Моралевич нажал посильнее, выиграл еще пару сантиметров, но тут на дверь навалились изнутри, и она медленно пошла назад.

— Бесполезно, Таранкин! — закричал, упершись, Григорий Ефимович. Что за детские игры, в самом деле! Прекратите сейчас же!

Дверь упруго колебалась в приливах противоборствующих сил, из-за нее доносилось чье-то упрямое сопение. Моралевичу приходилось труднее — он