След Золотого Оленя. Повесть [Глеб Николаевич Голубев] (fb2) читать постранично, страница - 3

кафтанах.

С этими картинками мирной жизни резко контрастировала одна развернутая сцена, полная драматизма, занимавшая весь средний ряд. Пешие воины с длинными копьями успешно отражали натиск вражеской конницы. Кони поднимались на дыбы, воины в остроконечных шапках вылетали из седел, пронзенные стрелами. Два стрелка из луков натягивали тетивы и целились, прижавшись спинами друг к другу, заняв, так сказать, «круговую оборону».

Художник изобразил самый напряженный, переломный момент боя. Натиск врага был еще силен, но уже чувствовалось, что победа за пешими воинами. И снова было непонятно, каким образом древний художник сумел передать это.

Так же выразительна была и каждая сценка нижнего яруса. Воин с непокрытой головой о чем-то докладывает сидящему на камне вождю. Тот слушает внимательно, сумрачно, настороженно, обеими руками тяжело опершись на копье. Правую ногу вождь вытянул вперед, похоже, она ранена.

А вот длинноусый воин готовится к бою, старательно натягивая на лук новую тетиву. Маленькая фигурка из драгоценного металла выглядела как живая, под кафтаном прямо вздулись от напряжения бицепсы. Так и чувствовалось, как нелегко воину преодолеть сопротивление тугой тетивы.

Две сценки были особенно интересны. Они знакомили нас, видимо, с искусством древнего врачевания. На одной скифский воин перевязывал товарищу раненую руку. А на другой некто в пышном уборе — возможно жрец, склонился над лежащим на земле скифом и что-то делал с его головой. Три воина, опершись на копья, внимательно следили за операцией.

Из всех оценок слагался как бы связный рассказ о жизни людей, давно исчезнувших с лица земли, полный таких сочных, впечатляющих подробностей, что каждую деталь хотелось долго рассматривать и смаковать. Уже одно это делало найденную столь необычным образом древнюю вазу бесценной. Но она к тому же была и замечательным произведением искусства. В промежутках между бытовыми сценками древний художник поместил забавные фигурки бодающихся козлят и задиристого петуха, наскакивающего на длиннорылого поросенка. Рядом с совершенно реалистическими были и фигурки каких-то фантастических птиц, сказочные грифоны терзали вепря, вокруг причудливо переплелись ветви и листья невиданных растений.

Несомненно, все сценки были изображены с натуры — и не скифом, а человеком посторонним, пришлым, для которого кочевой быт казался в диковинку. Он явно любовался экзотическими деталями, зорко подметив и старательно выделяя их. Замечательную вазу сделал, видимо, по специальному заказу приглашенный в кочевой лагерь, как это было в обычае у скифов, какой-то талантливый греческий торевт, художник-ювелир, в совершенстве владевший мастерством и скульптора, и гравера, и резчика.

А вот Золотого Оленя, лежавшего рядом с вазой, создал, конечно, скифский мастер. Когда-то этот олень, видимо, украшал боевой щит скифского вождя. Чеканенный из чистого золота, величиной чуть не в полметра, поджав ноги, гордо выгнув шею и закинув на спину ветвистые рога, он словно взлетел над землей в стремительном прыжке — да так и замер на века.

Прежде всего воспринималось именно стремительное движение, гордый полет, так что не сразу замечались некоторые отступления от реализма: у оленя какие-то причудливые завитки на спине, словно продолжение рогов, всего две ноги вместо четырех — может; для того, чтобы легче было взлететь, прыгнуть?

Я уже рассматривал следующую драгоценную находку, а все еще не мог выпустить Оленя из рук. Какая давно истлевшая в земле красавица носила эти прекрасные золотые подвески, так непочтительно названные экскаваторщиком «висюльками»?

Отложив Оленя в сторону, я взял подвески в руки и начал их рассматривать. Они были тяжелые, в виде маленьких овальных щитов. На каждом изображено прекрасное женское лицо, гордое, надменное. Длинные волнистые волосы как бы скрывали плечи женщины, постепенно переходя уже в чисто декоративное переплетение, вроде рельефного орнамента. Вероятно, это была какая-то скифская богиня.

Чуть в сторонке на брезенте лежало нечто непонятное, озадачившее меня: две выгнутые металлические дужки, соединенные клочками грубой кожи. Я осторожно взял их в руки. Что это могло быть? Металл желтоватый, но совсем не похож на золото, легкий, тусклый. И кожа почему не истлела?

И тут, заставив меня вздрогнуть от неожиданности, откуда-то сверху раздался хрипловатый голос:

— Це ж ручка от чемодана. Мы ее выбрасывать не стали. Может, нужна для выяснения.

Я поднял голову и удивился, увидев, что надо мной склонилось уже несколько одинаково перепачканных и улыбающихся лиц. Одно из них при более пристальном рассмотрении показалось мне смутно знакомым. Наверное, это и был экскаваторщик Працюк, встречавший меня. Но когда успели подойти его товарищи так, что я не услышал? Не заметил даже, что они растянули надо мной кусок брезента и держат его, прикрывая находки от дождя. Какие молодцы!

— А вот бритва. Мы ее в сторонку