Deep in work[СИ] [Анастасия Вихрова] (fb2) читать постранично, страница - 5

этот взгляд. Черен и пуст. Моргнув, ты отвела глаза, лишив меня надежды на спасение. Предложение было сделано. Но сватовство не состоялось.

* * *

Ты стала моим сном, моим бредом, моей воспаленной болезнью и непрекращающейся галлюцинацией. Моим недугом, от которого я больше всего не желаю излечиться. Иногда, посреди шума проскальзывающих неясных контуров людей и машин, посреди сыплющегося колючего снега мне казалось вдруг, что от звука голоса до легкого шелеста волос, вся ты — сплошь призрак моего сознания. Не более, чем фантазия доведенного до отчаяния либидо. Вздрогнув, я поднимала к сырому небу лицо, пульсируя горлом, кишками, всем своим передернувшимся от страха существом пугаясь, что уже давно и окончательно свихнулась на желании обладать тобой.

И никто не мог переубедить меня в обратном.

* * *

— Уже уходишь? — Вован, отбуксировавший секретаршу к общему столу, смотрел на меня осоловелыми глазами, — Ну и ну! Праздник в разгаре, а ты!

— Да. Пойду, — я натянула куртку на плечи.

— Бирюк! — сказал Вован, — Ну, никакого вкуса к жизни… — и он махнул на меня рукой.

«Ну, вот, ну, вот, — обмотав шею шарфом, думала я, шагая по плохо освещенной дороге к метро, — И жених из меня не удачный и ко всему прочему еще и бирюк». Я шла, с наслаждением прислушиваясь к убыстряющемуся шагу своих ног, находя в гулком эхе пустой улицы успокоение. И казалось, за спиной безмолвной толпой вырастают еще сотни и сотни меня, таких же отстраненных и пасмурных бирюков, сплоченных в единый фронт, готовых отстоять меня в случае нападения. Но нападения не было. Мои бастионы рухнули, так и не дождавшись штурма. И неясная стена растворялась, оставляя меня тет-а-тет с моросящей городской ночью, готовящейся впасть в почти антарктическую спячку.

«И куда я бегу?» — метро давно закрыто, в нашем квартале мажорных офисов жизнь умирает после семи безо всякой надежды на такси. Да и какое такси? В кармане полтинник с мелочью. Можно вернуться, занять денег у Вована, попросить начальника подкинуть меня или… самолюбие упрямо толкало меня вперед, дойти до дома пешком.

«К рассвету как раз доберусь», — с досадой признала я и наступив на горло собственной гордости, решительно развернулась навстречу желтым фарам далекой машины, которая слепила меня дальним светом. «На фига в городе врубать дальний свет? — подумала саркастически я, ослепленная и зажмуренная, — Человек явно что-то потерял»… Машина практически ослепила меня, до такой степени, что я была вынуждена остановится. Нет, ну надо такой ксенон себе воткнуть, что у людей глаза выжигает!

— Извини, — сказала ты, притормозив и открыв пассажирскую дверь, — Боялась тебя не увидеть.

* * *

Я сижу на краю кровати, голая, задернувшая простыней, словно занавеской, бедра и усталую промежность, опираюсь локтем одной руки о колено, курю, стряхиваю пепел с некрепких сигарет. И смотрю в пол. Наши случайные спальни превратились в наши казематы, как только нам стало нечего сказать друг другу. Ты, отвернувшись от меня, работаешь. Ты всегда работаешь после секса, и это меня… не знаю, унижает что ли.

— Тебе долго еще? — спрашиваю я и мучительно хочу сплюнуть. Сплюнуть черной угольной слюной уставшего кочегара. Мои руки перепачканы мазутом твоих сочлененений. Они пахнут тобой, твоим еще горячим машинным маслом.

Наша близость превратилась в факт. В действо. В событие, точно выверенное пустыми ячейками твоего ежедневника. Наша страсть стала поездом дальнего следования, в клубах белого пара подкатывающего к замороженному перрону. Он не отстает от графика, не стоит на перегонах, с ним не случается крушений, в нем лишь заканчивается уголь. Забывают подбросить в топку. В котлах падает давление. Поршни ходят все медленнее.

Я затягиваюсь глубоко, глядя, как маленький уголек торопливо подбегает к фильтру в бесплодных попытках ужалить мои пальцы. Я затягиваюсь глубоко, слыша, как жадным красным сжирается папиросная бумага, умирает, подернувшись серым бархатным налетом, всплеснув напоследок перепуганно-радужным всполохом. Я затягиваюсь глубоко, чувствуя разрывающиеся бронхи пораженных легких. Легкие чпоки созревших древесных почек выбрасывают свой сок подобно моим внутренностям, извергающим из себя влагу взорвавшихся капилляров. Я затягиваюсь глубоко, напрасно пытаясь ощутить кончиком языка табачный дым, натыкаясь лишь на следы твоего недавнего присутствия — остатки твоего тягучего вкуса.

— Я вижу тебя только в электрическом свете.

— Это упрек? — ты вскользь с улыбкой взглянула на меня и вновь уткнулась в ноутбук.

— Нет, — говорю я, — Это наша с тобой реальность.

— Послушай, — ты посмотрела мне прямо в глаза, — Я никогда не лгу тебе. Ты понимаешь это?

Я понимаю, что между понятиями «не лгать» и «говорить правду» лежит огромная пропасть. Она мне не лгала, она всегда говорила мне только правду. А еще, она не лгала мне, но и правды — не говорила.

— Мне пора, —