ПСС. Том 53. Дневники и записные книжки, 1895-1899 гг. [Лев Николаевич Толстой] (fb2) читать постранично, страница - 4


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

англичанами индусов, живших в Южной Африке, Толстой записал в Дневнике: «Читал о действиях англичан в Африке. Всё это ужасно». Толстой решительно отвергает мысль, будто жестокости «цивилизованных» колонизаторов нужны в целях просвещения отсталых народов. «Какой вздор, — восклицает Толстой. — Почему же людям, живущим христианской жизнью, не пойти просто, как Миклуха-Маклай, жить к ним, а нужно торговать, спаивать, убивать» (стр. 161).

Толстой резко бичует правителей капиталистического мира за совершаемые ими «обманы, мошенничества, подкупы, подлоги, шпионства, грабежи, убийства».[7]

Беспощадное осуждение Толстого вызывают действия империалистов в Китае. В связи с разделом Китая на сферы влияния европейских государств и отторжением от него ряда территорий Толстой в марте 1898 года отмечает в Дневнике: «Хотят завладеть Китаем русские, японцы, англичане, немцы; ссоры, дипломатическая борьба, будет и военная...» (стр. 185). И два года спустя, когда в Китае действительно началась «военная борьба» и империалисты потопили в крови боксерское восстание, Толстой выразил горячее сочувствие китайскому народу, отстаивавшему свою свободу и независимость. Он призвал китайский народ не доверять империалистам — «шайке самых ужасных, бессовестных разбойников, не переставая грабивших и грабящих, мучающих, развращающих и губящих телесно и душевно весь рабочий народ, 9/10 населения в Европе я Америке».[8] В статье «Две войны», написанной в августе 1898 года, Толстой подверг резкому обличению агрессивные устремления империалистов Америки.[9]

Писатель указывает, что американские капиталисты грабят и угнетают не только народы других стран, но и трудящихся самой Америки. Он приводит такой яркий факт бесчеловечного отношения к людям в «демократической» Америке: «В Нью-Йорке компании железных дорог по городу давят каждый год несколько человек прохожих и не переделывают переезды так, чтобы не было возможности несчастий, потому что переделка эта стоит дороже, чем уплата семьям ежегодно раздавленных» (стр. 120).

Толстому глубоко противны буржуазные ученые, пытавшиеся своими «теориями» оправдать капиталистический строй. Он резко осуждает мальтузианство — людоедскую теорию английского экономиста Мальтуса, оправдывавшего войны и другие формы человекоистребления. Он зло высмеивает лжеученого Вейсмана с его «теорией» наследственности. «По Вейсману, — пишет Толстой, — объяснение наследственности состоит в том, что в каждом зародыше есть биофоры, биофоры же складываются в детерминанты, детерминанты складываются в иды, иды же в иданты. Что за прелесть для комедии». Приведя далее рассуждение Вейсмана о том, как «не смертные» существа не выдержали борьбы с смертными, то есть «бессмертные померли», Толстой восклицает: «Неужели не удастся воспользоваться этой прелестью» (стр. 48). Очевидно, Толстой мечтал воспользоваться «этой прелестью» в комедии, подобной «Плодам просвещения», где он жестоко высмеял западноевропейских псевдоученых, «теоретиков» спиритизма и их русских поклонников.

Толстой резко критикует русских либералов, превозносящих на все лады западноевропейские «порядки», и показывает истинное лицо буржуазной демократии. В конституционных странах, говорит писатель, правительства состоят «из представителей, депутатов. И вот эти самые депутаты, избранные для того, чтобы избавить людей от самоуправства, разрешают между собой разногласие дракой. Так было во французском, потом в английском, теперь то же произошло в итальянском парламенте» (стр. 44—45).

Толстой разоблачает варварский, людоедский характер современного ему буржуазного государства. «Мы дожили до того, — пишет он в Дневнике, — что человек просто добрый и разумный не может быть участником государства, то есть быть солидарным, не говорю про нашу Россию, но быть солидарным в Англии с землевладением, эксплуатацией фабрикантов, капиталистов, с порядками в Индии — сечением, с торговлей опиумом, с истреблением народностей в Африке, с приготовлениями войн и войнами» (стр. 9).

Беспощадно критикуя помещичье-капиталистическую эксплуатацию, Толстой настойчиво ставит вопрос о том, когда же будет «конец насильственному строю» (стр. 22). Он заявляет, что «существующий строй жизни подлежит разрушению... Уничтожиться должен строй соревновательный и замениться коммунистическим; уничтожиться должен строй капиталистический и замениться социалистическим; уничтожиться должен строй милитаризма и замениться разоружением и арбитрацией... одним словом, уничтожиться должно насилие и замениться свободным и любовным единением людей».[10]

Толстой решительно отвергает все «теории» буржуазных ученых о возможности «улучшения» капиталистического строя без коренной ломки его основ. В годы работы на голоде, близко узнав, до какого предела