Вата войны [Юрий Павлович Валин] (fb2) читать постранично, страница - 2

калитку. Задний двор частного дома, в котором теснятся давно сжившиеся хозяева и эвакуированные, выходит прямиком к насыпи железной дороги. Накатывает из тьмы привычный стук и лязг - эшелоны идут часто, днем и ночью.

...Пролетает слепящий мощной фарой паровоз, гремят буферами вагоны. Идет товарняк: вагоны, платформы с тюками, вновь вагоны. Вот промелькнул часовой, нахохлившийся на хвостовой крытой площадке...

Пошел на запад хлопок нового урожая. Человек у калитки неспешно докуривает. Скоро и ему на запад. Собрать небогатое барахло, дочек, жену с тещей. Отсиделись, пора. Институт возвращается в освобожденный Харьков. Да, пустеет Ташкентский фронт...

Человеку в форменной шинели стыдно. Отсиделся. "Бронь" так и не сняли. Кому-то нужно готовить студентов, инженеры стальных магистралей нужны стране не меньше, чем танкисты. И он готовил. Писал заявления на снятие "брони" и готовил, готовил... Вырывался из города на стуки, метался по корейским совхозам, менял одежду и посуду, возвращался и вновь мучил худых студентов. Ташкент - безопасный тыл, город хлебный. Дифтерит у дочерей, карточки, дежурства в институте...

Брат заезжал после госпиталя. Рассказывал о войне: ускоренный выпуск училища, Сталинград, три дня боев и разбитая "тридцатьчетверка". Полгода госпиталей, заросла обожженная морда, перебитую руку разработал. Ехал получать новую машину...

Нет уже на свете Борьки... Где-то в Крыму сгорел лейтенант-танкист.

Стыдно. Отсиделся преподаватель с административными "ключами" на форменных пуговицах. Но стране жизненно нужны инженеры-железнодорожники. Мальчишки первого ташкентского выпуска давно там - у фронта, под бомбами, восстанавливают разбитое и взорванное, строят новое... А кто из довоенных еще жив?

Окурок улетел под забор. Завтра рано вставать. Институт возвращается в оживающий Харьков: сборы, упаковка инвентаря и наглядных пособий, формирование очередности эшелонов. Двинутся студенты и преподаватели следом за хлопком, мешками с урюком и прочим первоочередным военным добром, что дает советская Средняя Азия...

***

Плановое производство шуток не любит. А ткацкое производство, покраска, крой, пошив - тут все строго. Для фронта, без простоев, отходов и брака.

- Вот курица ты, Марья, и мозги у тебя чисто курячьи! - орет парень, наблюдая за жалобными дерганьями ног в подшитых, но все равно протертых валенках и клокастых теплых шароварах. - Изловчись, говорю! Это ж как два пальца: наживляешь и затягиваешь!

Из-под широкой станины станка доносятся невнятные оправдания - "наживить" пока не получается. Марья "в теле", ей несподручно ловчиться в тесноте холодного промасленного металла.

- Пальцы сначала согрей, да не пихай как попало! - командует Гришка, приседая на корточки и пытаясь рассмотреть подробности битвы с упрямым крепежом. - Поддон-то придержи, он же болты взад отжимает. Ту, да не сиськами держи, молоток же подставь. Во-во! А шайбу кто ставить будет, эх, деревня ты, деревня.

Гришка, ядовитый и злой, как все коренные-замоскворецкие, наступает сапогом на край замасленного бруса, ловко используя его в качестве дополнительного рычага - заклятый поддон, наконец, становиться на место. Затурканная Марья, ерзая спиной по листу фанеры, выбирается на божий свет. Утирая испачканную физиономию и шепотом матюгаясь, обегает широкий станок. Через минуту раздается вой электродвигателя - хитроумный механизм приходит в движение, ткань бодро ползет по направляющим барабанам.

Ремонтники с глубоким удовлетворением смотрят на станок.

- Во, а ты "не управлюсь, не управлюсь". Тут Москва, тут таких слов и знать не знают, - говорит щеголеватый, в пусть и крепко вылинявшей, но чистенькой телогрейке, бригадир.

Подчиненная шмыгает носом, обтирает ветошью лоб и гаечные ключи, потом заботливо запахивает на начальнике ворот ватника.

- Распарился, кричалкин. Протянет вмиг...

- Ну а как еще с тобой, не надрываясь-то? - ворчит парень, косясь на окно - разгулявшийся по набережной Водоотводного канала февральский ветер рвется в цех, норовит растрепать края сложенных на бесконечном стеллаже рулонов готовой продукции. Стекла в высоких окнах сплошь в трещинах - то еще с бомбежек 41-го. Эх, забить бы их толком, фанеры нарезать, штапиком надежно прихватить.

Рукав Гришкиной телогрейки аккуратно заправлен под ремень. Отстала правая рука слесаря-бронебойщика от хозяина, осталась под деревней Малояйкино, что в Белгородской области. Эх, был бы еще какой достойный населенный пункт, а то, тьфу, "Малояйкино", понимаешь. Ну да ладно, перерывчик с сырьем будет, тогда и с окнами управимся. Пора Марье ножовку осваивать - в жизни всяко пригодится.

- Чего стоим? Давай третий поток проверять, - суровый Гришка подхватывает ящик с инструментом...

Шумят цеха "Красных текстильщиков", вредительские сквозняки и