Искатель, 1961 №2 [Игорь Иванович Акимушкин] (fb2) читать постранично, страница - 66

оседал под тяжестью висящих на его бортах людей.

Кривой Пуфель, очутившийся лицом к лицу с Папеном, около машины, на одно мгновение растерялся, не зная, что ему делать с разряженной аркебузой. Но тотчас же, словно вспомнив что-то, размахнулся и опустил тяжелый приклад аркебузы на шатун, идущий от цилиндра к гребному колесу. Шатун с металлическим дребезгом переломился. Колесо остановилось.

— Что вы сделали? — крикнул Папен, закрыв лицо руками.

В этот миг умирающая машина сделала последнее конвульсивное движение. Пар, наполнивший цилиндр, выбросил поршень, и сломанный шатун ударил в плечо Кривого Пуфеля. Скорее от суеверного ужаса, чем от толчка, судовладелец упал на палубу, дико завопив:

— Она дерется! Она ударила меня! Воистину это дьявол!

Этого крика было достаточно, чтобы лодочники снова переспевшими яблоками посыпались в свои лодки и, навалившись на весла, врассыпную понеслись к берегам.

Кривой Пуфель, поднявшись, трусливо обежал шипевшую машину и бросился к борту, намереваясь перепрыгнуть на свою шкуну. Модильяни успел лишь запустить поленом вслед убегающему судовладельцу и попал ему по пяткам. Пуфель подскочил, вскрикнув, и, схватившись за брошенный ему с «Вифлеемской звезды» конец, взобрался поспешно на палубу своего судна.

— Не унывайте, синьор! — крикнул Модильяни, осматривая разбитый шатун. — Это пустяковая поломка. Мы на шестах дойдем до ближайшей деревни и там починимся. Глядите, враг отступил!

— За мной, во имя божье! — раздался в это время отчаянный крик. И пастор Вольф, зловеще-черный, поджав ноги и распластав руки, как ворон, бросающийся на добычу, спрыгнул на палубу «Дракона».

— Куда, черноризник? — крикнул Модильяни, снова хватая полено. — Марш за борт!

Пастор, оказавшийся одиноким в своем фанатичном порыве, струсил. Он попятился назад, оглядываясь на «Вифлеемскую звезду».

— Тебя-то я убью, мракобес! — Папен выстрелил. Но от волнения и злобы он промахнулся.

Пастор же, споткнувшись о кочергу, лежавшую около топки, упал.

— Славно! — захлопал в ладоши Модильяни, думая, что попа сбила пуля. — Одним вороном меньше!

Вольф, лежа врастяжку на палубе, схватил массивную кочергу и, не поднимаясь, ударил ею по топке котла. Тонкая жесть проломилась от удара, и горящие поленья посыпались на доски палубы. И тотчас же взметнулся огненный смерч. Вспыхнуло разлитое по палубе масло, захваченное в рейс для смазки машины: кувшин с маслом опрокинули во время свалки.

— Отчаливай! Отталкивайся! — закричали испуганно на «Вифлеемской звезде».

Услышав этот крик, пастор поднялся и, схватившись за канат, с неожиданной ловкостью вскарабкался на палубу отходившего уже парусника.

— Синьор, спасайтесь! — закричал Модильяни. — Мы горим! Пожар!

Подбежав к борту «Дракона», итальянец на миг остановился: «Вифлеемская звезда» отошла уже на несколько ярдов. Затем прыгнул, подняв руки, и, кончиками пальцев поймав борт парусника, повис. Ноги Модильяни судорожно искали опоры. Кривой Пуфель подбежал к борту и опустил на руки итальянца кованый каблук своего тяжелого морского сапога. Модильяни, вскрикнув, разжал окровавленные пальцы и свалился в реку. Кильватерная струя уходящей «Вифлеемской звезды» подхватила его, закрутила, потянула вниз. Но он выплыл, выплюнул воду и крикнул только одно слово:

— Мерзавец!

…Папен, не снимая рук с кранов замолкшей машины, подняв голову, смотрел, как огонь змейками взбирался к верхушке мачты по просмоленным канатам оснастки. Канаты перегорели и огненными жгутами опали на палубу «Дракона». Папен нехотя отодвинулся, с болью в душе уступая пламени каждый шаг палубы. Огонь бросился в последнее наступление, с фырчанием и гудением тесня человека. Папен повернулся спиной к пламени и прыгнул за борт.

Глухой, негромкий звук прилетел с горящего судна. Папен понял — это взорвался котел.

— Погибло все! Стоит ли жить? Стоит ли жить дальше?

И, взглянув в последний раз на горящего «Дракона», Папен сложил руки, отказываясь жить и бороться. Колыхающийся мутно-зеленый водяной покров сомкнулся над его головой, отнимая воздух и жизнь. И тотчас же кто-то схватил его за воротник камзола, выдернул на поверхность. Папен молчал, не сопротивляясь, но и не выказывая намерения плыть.

— Не дело вы задумали, синьор! — послышался бодрый голос Модильяни. — Утонуть-то не диво. Это любой щенок сумеет! А вы к берегу барахтайтесь! К берегу, синьор!

«Будем по-прежнему барахтаться. Чем тяжелее препятствия, тем бешеней напор!» — вспомнил Папен свой девиз.

С удаляющейся «Вифлеемской звезды» доносилось божественное песнопение. То пастор Вольф и Кривой Пуфель в два голоса орали победную Амвросиеву песнь: «Тебе бога хвалим».

Папена и Модильяни подобрала лодка мюнденской городской стражи, впоследствии цинично и откровенно хваставшаяся:

— Мы опоздали только на полчаса. Аутодафе произошло без нас!

Ученый и его слуга остались в Мюндене. Но построить второй