Братство Трилистника (СИ) [Виктор Алексеевич Козырев] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

она развила бурную деятельность по розыску родственников.

Мой собеседник — Феодосий Аскольдович Гарюшкин, директор Озёрной школы. Той самой, которая досталась мне в наследство. Он вздыхает и отступает от портрета моего предка, Владислава Ясенева, на которого я очень похож внешне. Это, правда, если сделать поправку на возраст. Портрет был написан где-то в тридцатых годах прошлого века. На его лице оставили следы войн, в которых он принял участие, а глаза были грустны. На нём был мундир офицера калифорнийской армии и погоны полковника, которые он получил в тридцать два года.

— Это одна из самых противоречивых фигур нашей истории, — улыбается Гарюшкин. — Он много хорошего сделал для Калифорнии, но и его ошибки… Впрочем, он за них заплатил сполна.

— Ах, Федос, Федос, — раздался за нашими спинами старческий женский голос. — Тебе дай волю — загрузишь мальчика историей.

Мы обернулись. За нашими спинами появилась старушка. Несмотря на возраст, выглядела она очень и очень бодрой.

— Он с корабля сойти не успел, как ты его в музей утащил.

— Ну что вы, любезная Клеопатра Борисовна! — воскликнул Феодосий Аскольдович, я просто хотел занять его, пока не соберутся остальные члены правления. Показать портрет его предка…

Старушка только недовольно махнула рукой.

— Наслушается он ещё историй.

— Ох, — спохватился Гарюшкин. — Я не представил вас. Юноша, это лучшая подруга вашей родственницы, Клеопатра Борисовна Горчакова. А это Никита Александрович Климов, наследник.

Я, честно говоря, стоял дурак дураком, руки в карманах, не зная, что делать.

— Даме достаточно поцеловать ручку, — добавила старушка. — Некоторые целуют щёку, но не такой старой кошёлке, как я.

Я, смутившись ещё больше, поцеловал руку.

* * *
Собственно говоря, унылый вечер в самом пафосном ресторане Ясенева Перевала «Тихая жемчужина», на котором меня представляли правлению, спасла старушка Горчакова. Шесть незнакомых мужчин и женщин, входящих в правление компании «Сеславин — Образовательные Коммерческие Услуги», сокращённо «Сеславин О.К.У.», сначала порасспрашивали меня из вежливости об успехах в учёбе, интересах, а потом перешли к своим делам, обсуждая последние экономические новости, в которых я был не силён. Даже адвокат, Иосиф Себастьянович Арендт, который сопровождал меня из Рязани в Калифорнию и который представлял мои интересы в правлении, пока мне не исполнится полных восемнадцати лет, тоже переключился на финансовые разговоры.

Впрочем, оставался ещё Гарюшкин, который для начала прочёл мне нотацию.

— Помни, что хоть формально ты и владелец школы, но это ничего не значит: даже вступив в права наследства, ты получишь всего один голос в совете. Так что учить тебя мы будем, как всех остальных. Так же строго и эффективно. Наша школа, одна из самых старых школ Республики, входит в «Золотую десятку» школ, откуда учеников берут без экзаменов на второй курс в любой университет по выбору, и мы не делаем поблажек никому. И никогда не делали. Всех наследников учили очень строго, а твоего прадеда даже хотели исключить после одной его выходки. Так что лучше тебе не афишировать среди одноклассников то, что школа принадлежит тебе. Они захотят, чтобы ты воспользовался положением, но ты не сможешь. Единственной привилегией для тебя будет отдельная, правда очень маленькая, комната.

— А можно это будет как-то объяснить? — спросил я.

— Конечно, запросто. У нас по государственной программе прибыл один дополнительный ученик. Бюрократическая ошибка, но грант на обучение ему выделили, так что будем его учить.

Сказав это, он включился в разговор членов правления. Я остался предоставленным самому себе.

— Толку от их разговоров, — проворчала старушка. — Всё равно ничего умного уже не сделают. Вот покойная Мариночка, та знала, что надо делать, чтобы и школу сохранить, и не разориться. Впрочем, в ближайшие пять лет ничего не случится, а там уже и ты подрастёшь.

— Умная была женщина, — продолжала ворчать Клеопатра Борисовна. — Но вот саму себя перемудрила. Говорила я ей ещё в 91-м году, чтобы она всю твою семью перевезла сюда. Да, во времена Союза они сами переезжать не хотели, но в лихие времена развала страны они бы точно уехали. Как например мой папа в 1917 году. Он не был против советской власти, не участвовал в белогвардейском движении. Просто не мог смотреть на то, как исчезает Российская Империя, страна где он родился и вырос. Поэтому он собрал семью, сел на пароход и переехал сюда, где у него было небольшое предприятие. Впрочем, я опять отвлеклась. Словом, Мариночка думала, что дождётся, когда тебе пятнадцать годков исполнится, и ты приедешь учиться в Озёрную Школу. Не дождалась.

Клеопатра Борисовна достала из портсигара папиросу, вставила её в мундштук и закурила. Поймав мой недоумённый взгляд, сказала:

— А мне теперь уже всё можно. Мне уже на кладбище прогулы ставят. В общем, преставилась Мариночка, не дождавшись двух