Братья Блиновы [Вадим Панков] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

него можно было складывать не как обычно, а стопой, горизонтально.

— Аристотель… Ого!.. Рамачарака!.. Радиотехника… «Высшая математика» Смирнова, «Психология» Платонова… Ба-а! «Шизофрения»!.. «Гносеология современного прагматизма»… Ну и ну!

Краснощеков читал на корешках названия книг, которыми сейчас пользовались Блиновы, и слышал, как за его спиной нервным шепотом препираются братья.

«Это ты захотел, мальчишка!..» — «Не дури, Петя! С больной-то головы, да на здоровую…» — «Вдруг это опасно!..» — «Но у нас ведь не готово…»

— Угостите-ка меня чайком, — сказал Краснощеков, оборачиваясь и дружественно улыбаясь. Не волнуйтесь, все будет хорошо.

И братья засуетились.

Петр Павлович схватил синий эмалированный чайник, к которому вместо дужки был приспособлен кусок бельевой веревки, и побежал к крану. А Евгений Павлович, усовестившись, что на покрытом газетой столе валяются хлебные крошки, рыбьи позвонки и шкурки, тут же расстелил сверху свежую газету. Поставил стаканы, принес хлеб, рядом с ним положил связку воблы, от вида которой у Краснощекова потекли слюнки.

Этот фокус с газетой братья, видимо, проделывали не однажды. Краснощеков осторожно поинтересовался и насчитал четыре «культурных слоя».

Они сидели за столом, накрытым свежей газетой, ждали, пока закипит чайник, чистили воблу и вели содержательную беседу.

— Так как же вы себя чувствуете?

— Хорошо. Петр Павлович.

— В дороге всякое бывает…

— Верно.

— А как гам… погода?

Братьев била нервная дрожь, и они непрерывно ерзали на табуретках, словно их снизу припекало.

— Да успокоитесь же! — не выдержал Краснощеков. — С погодой полный порядок!

— Я-я спокоен, — заикнувшись, сказал Петр Павлович. — Как в санях еду!

Легкий на подъем, он тотчас бросил воблу, вскочил, подбежал к кровати и живо надел на себя ремни лежавшего поверх одеяла аккордеона. Сверкающий, перламутровый аккордеон был единственной роскошной вещью в их доме.

— Вот, пожалуйста!

И комната наполнилась низкими, органными звуками.

Теперь было ясно, что Петр Павлович начал успокаиваться, а успокоившись, крепко задумался. Краснощекову это знакомо. «Сейчас Петр Павлович где-то далеко, — подумал он. — Вернее, он-то здесь, а мысли его за тридевять земель».

Над кроватью, среди приколотых к стене авторских свидетельств, висел большой фотопортрет младшего брата, Евгения. Он стоял, улыбаясь, на траве стадиона с лихо поднятыми вверх двухпудовками, а через его плечо была перекинута широкая чемпионская лента.

Как-то уж очень низкими и тягучими стали звуки, и Краснощеков только сейчас обратил внимание, что Петр Павлович играет, собственно, не на аккордеоне. Поверх нарядных перламутровых клавиш прикреплена тонкая планка с простенькими черными и белыми баянными пуговками. «Разве на этом „иностранце“ сыграешь русскую песню? — сказал однажды Петр Павлович. Пальцы не так ходят!» А вскоре взял и смастерил эту баянную приставку.

— И-эх, мать честная! — словно угадав мысли Краснощекова, вздохнул Петр Павлович и запел:

За рекой, на горе,
Лес зеленый шумит:
Под горой, за рекой,
Хуторочек стоит.
Младший брат тотчас вступил, подтянул несильным, но приятным голосом. Пели они очень хорошо.

Вот уже в хуторе разыгралась трагедия, вот уже убита молодая вдова, и певцы замерли на несколько мгновений, пораженные горем.

И с тех пор в хуторке
Никого не живет;
Лишь один соловей
Громко песни поет…
— Мне пора, — сказал Краснощеков, внезапно почувствовав озноб, и поднялся из-за стола.

Братья переполошились и чуть ли не стали выталкивать его за порог.

— Только, чур, меня не провожать!

Последнюю фразу Краснощеков произнес, уже совсем ослабев, но все же набрал в себе силы, чтобы захлопнуть дверь перед самым носом у Блиновых…

Краснощеков открыл глаза и первым делом взглянул на часы.

Итак, ровно пятнадцать минут одиннадцатого. И стрелка движется. Ушибленное колено болит, а руки — он недоверчиво понюхал пальцы — руки пахнут воблой…

— А вот и нет! А вот и нет! — торжествующе на всю комнату заорал кустодиевский старик.

— Чего — нет?

— Твой вечный двигатель работать не будет!

— Это почему же? — обиделся Суходольский.

— Вот тут у тебя тепло теряется. А у меня — нет!

Жизнь в редакции уверенно текла по накатанному руслу.

Нужно сбегать на почтамт и послать Блиновым телеграмму, взволнованно думал Краснощеков. Нет, лучше пошлю завтра. Что-нибудь самое обыденное. Например: «Доехал благополучно».

А вдруг?..