Харьковский дворик [Виктория Антоновна Прищепина] (fb2) читать постранично, страница - 2

яблоками, капустой, а потом — арбузами, бочками с солеными огурцами и помидорами. В это время вся детвора наших домов объедалась овощами и фруктами. Порой от немытых фруктов начинали болеть животики… А во времена А.И. Дракиной эти подвалы хранили запасы от урожая до урожая.

В маленькой усадьбе имелась конюшня и каретная. В хозяйственном доме жили привратник хозяйственного въезда во двор с Кузнечной улицы, повара и прочая прислуга. В другом двухэтажном доме останавливались гости (постояльцы) и родственники. В усадьбе были сараи для дров, для различной хозяйственной утвари, сенные сараи.

Все помещения дома отапливались печами-голландками. Позже там появились небольшие печечки для приготовления пищи, устроенные уже новыми жильцами.

Дом имел водопровод и канализацию. Водонапорная башня стояла тут же, в ней было два этажа. На втором этаже размещались две уборные с умывальниками тех времен. Вода — только холодная. Для прислуги, кухонных работников, прачек, истопников вода была проведена в общие кухни, а вот стоки и кухонные помои сливались в общую уборную в средней части двора, ближе к хозяйственным службам. Для конюшни и прочих дворовых нужд во дворе был устроен водоразборный кран — он выходил наружу под окошком водомерной. Там же, рядом, находилась общая уборная. В советское время старый водопровод сохранился в доме только в трех местах.

За водоразборной башней с санузлами был черный ход на второй этаж хозяйского дома, а у самой стены — ход в подвал. Как я помню, сразу за его дверью был квадратный тамбур, очень темный, а по стенам тянулись трубы. Дальше, впереди, была дверь с ветхой дерматиновой обшивкой — вата зияла из дыр. Эта дверь вела в жилую комнату. В комнате в мое время жили две женщины: одна преклонного возраста, а другая старуха — дочь и мать. Очень похожие: маленькие, сухонькие, смуглые; волосы иссиня-черные; очень молчаливые. Они редко выходили во двор. Знала я о них совсем немного, ведь детство не интересуется старостью. Они приходились какой-то родней соседским ребятам Илюшке и Вовке Мордхалям, их фамилия тоже была Мордхаль. Но кто-то говорил, что раньше в этом помещении была прачечная. В комнате, как и в тамбуре, по стенам шло множество труб. В гостях у старушек я была всего один раз, и мне запомнился тяжелый, сыровато-затхлый воздух, несмотря на то, что день был летний — сухой и солнечный. Окно — небольшое, квадратное — располагалось под самым потолком. Свет и свежий воздух не могли попасть в этот подвал.

Перед окном была яма, размером в ширину окна и глубиной такая же. Яма была прикрыта решеткой, чтоб кто-нибудь не провалился в нее и не сломал ногу; от дождя яму сверху защищал металлический козырек, а снизу — небольшой бордюрчик. Старинные особняки с такими подвальными окнами еще встречаются в Харькове.

Этот уголок нашего двора я знала очень мало, мне не приходилось часто бывать там, да и мы, дети, побаивались этого подвала и этих молчаливых старушек. Хотя в подсознании где-то вставал вопрос: «Почему они так одиноки? Почему они живут в таком подвале, когда почти все евреи давно выбрались из подвалов и переселились в лучшее жилье — в конфискованные революцией у владельцев дома или в пустующие дома бежавших за границу? Почему?» Никому не задавала я таких вопросов, потому что была занята своей детской жизнью. Но таких любопытных уголков и обитателей в нашем дворе было немало.

Первые воспоминания

* * *

Яркий день. Солнце. Мама шинкует овощи для борща, дробно стуча ножом по доске. Я очень люблю свеклу. Протягиваю руку, чтобы взять кусочек, и мои пальцы чуть не попадают под нож. Мама вскрикивает и больно бьет меня по голове. Мне два года.

* * *

Зима 1929–1930 годов. В кухне очень просторно, холодно, тускло светит «лампочка Ильича». Взрослые ссорятся. Шум. У нас дядя Миша — мамин брат, он младше ее. Он зол на маму, бурно защищает моего папу.

Дядя Миша приехал откуда-то издалека. Он летчик. Весь в кожаной одежде. Сбоку видна кобура с револьвером (наганом?). Вдруг ссора принимает ужасный, грозный накал. Вбегают тетя Женя (мамина младшая сестра) с дядей Петей — ее мужем. Дядя Миша выхватывает из кобуры пистолет: «Я ее убью!» — кричит он и стреляет в маму. Но в этот миг дядя Петя толкает его под локоть, и пуля летит мимо маминой головы, в стену, попадает рядом с выключателем. Дядя Миша поворачивается, идет к выходу. «Тебе я этого не прощу», — говорит он маме и уходит. И только не то в 1939, не то в 1940 году он появился у нас дома на полчаса, уже в чине капитана. Он так никогда и не простил маму за ее отношения с моим отцом.

Отец дважды пытался свести счеты с жизнью — повеситься. Но каждый раз его спасал дядя Петя. Видно, ссора тогда и была по этому поводу. А в третий раз (летом 1930 г.) дядя Петя опоздал. Отец ушел навсегда.

Перед смертью отец написал дяде Пете письмо, чтобы он забрал меня у мамы, что мне будет плохо с ней. Просил его удочерить меня. Дядя Петя этого не сделал. Письма он