Всего лишь женщина. Человек, которого выслеживают [Франсис Карко] (fb2) читать постранично, страница - 2

например, гостиница переполнялась постояльцами, которым беспрестанно требовались их услуги. Я выполнял такие поручения весьма охотно. Бегал передавать заказы на кухню или ставил под дверь кувшин с горячей водой, а иногда даже чистил обувь вместо ленившейся делать это Клотильды.

О моей матери у нас говорили: «Надо же, какая бой-баба эта наша патронша!» — и почти всегда тут же добавляли: «А вот месье Клод, он очень любезен». Что ж, в чем-то они были правы…

Между тем, когда я увидел вошедшего следом за Мариэттой дьявола и услышал, как эта несчастная кричит, мне показалось, что вокруг буквально начали обваливаться стены: ведь далеко не каждому дано увидеть живьем самого дьявола, этакого огромного верзилу с желтыми волосами и длинным, похожим на веревку хвостом. Он вошел в вестибюль гостиницы, когда уже смеркалось, и я не сомневался, что этот какой-то неопределенный час, наставший после нескончаемого дождливого дня, во время которого притворные улыбки то и дело сменялись перепалками, был действительно его часом…

Я застыл на месте, скованный ужасом, не смея признаться себе в этом испуге, и в то же время одолеваемый желанием узнать, что же сейчас произойдет с Мариэттой… А Мариэтта, стремительно переступая через ступеньку, взлетела вверх по лестнице, ведущей в номера. Я слышал, как она карабкается все выше и выше, издавая столь пронзительные крики, что все мое тело охватила дрожь. Потом все стихло, и не представляя себе, что происходит там наверху, я стал ждать, когда дьявол, поднявшийся за бедной девушкой, соизволит спуститься вниз. Пустая затея. Дьявол не спустился, а по прошествии некоторого времени я обратил внимание на странного типа в соломенной шляпе и с очень длинным картонным носом, который стоял на тротуаре перед гостиницей и, казалось, внимательно наблюдал за мной.

Можно себе представить, какую я провел ночь и какие мысли лезли мне в голову, не давая ни на минуту сомкнуть глаз. Мариэтта, однако, после этого приключения как ни в чем не бывало вернулась к своим обязанностям, и ее дежурство в тот вечер, запечатлевшееся в моей памяти, показалось мне особенно унылым и однообразным. Я подстерегал Мариэтту, следуя за ней всюду по пятам, чувствуя, что над ней и вокруг нее витает нечто необычное, от чего холодело мое сердце.

Отвратительнейший вечер! Снаружи, перекрывая иногда сбивчивый шум ливня, к нам доносились звон колокольчиков, неясный шепот, отдаленные, как бы сдавленные смешки и протяжные трели охотничьего рожка, которые сильнее, чем «в глубине лесов», разливают по городам в ночи Великого поста звонкую и пагубную грусть… Если бы я еще мог поговорить с кем-нибудь и открыть ему то, что я видел! Однако говорить о дьяволе, тем более в том доме, где он уже побывал, не значило ли это пригласить его показаться еще раз? Я очень этого боялся… Что касается Мариэтты, единственной, кто мог бы понять меня, я бы предпочел что угодно, но только не говорить с ней об этом.

Стало быть, я запретил себе делиться с кем бы то ни было моим ужасным открытием и держался изо всех сил, чтобы не выдать своих переживаний. Впрочем, задача была для меня не из чрезмерно трудных, поскольку воспитанный во мне постоянный страх перед наказаниями сделал меня скрытным и недоверчивым, что немало помогло мне во всем этом деле.

Увы! Именно эта скрытность положила начало несчастьям моей жизни и стала причиной развращенности, в которой я все больше погрязал, вопреки похвальным усилиям от нее избавиться.

II

Мариэтта внушала мне ужас. Я не мог приблизиться к ней без тайного страха, который сжимал мне горло и неприятно действовал на нервы. При этом в Мариэтте не было ничего, что оправдывало бы мое отвращение к ней. Напротив. Из всех наших служанок она, вне всякого сомнения, обладала наиболее приятной внешностью и лучше всех одевалась. Окружающие даже находили ее симпатичной; у нее было для этого все необходимое: миловидное лицо, светлые, очень густые, всегда красиво причесанные волосы и сдержанные манеры. Добавьте к этому живые, умные, слегка раскосые глаза, пышную грудь, хорошо прилаженные руки и ноги, и вы будете иметь о ней достаточно полное представление.

Я, черт возьми, прекрасно понимал все это, но, видя ее такой, какой она была, не мог испытывать к ней — из-за этого странного случая — ничего, кроме сильнейшего отвращения. А разве стал бы я так внимательно рассматривать ее, не будь этого чувства отвращения? Трудно сказать. Так или иначе, но именно этому чувству я повиновался, когда, не отрывая глаз, смотрел, как эта крепко сложенная, хорошенькая девушка хлопочет по дому.

Прошло больше месяца, а Мариэтта, вовсе не догадываясь об охватившей меня глубокой неприязни, первой со мной здоровалась, заговаривала, прислуживала мне за столом… одним словом, была настолько мила и любезна, насколько это было возможно. Я же едва отвечал на ее приветствия или, когда она пыталась завести со мной разговор, потупив взгляд, молча уходил.