Красные ворота [Вячеслав Кондратьев] (fb2) читать постранично, страница - 165


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

рассказывая, как возникло его знаменитое стихотворение «Я убит подо Ржевом», вспоминал свою командировку в измотанные, обескровленные неудачными атаками войска:

«Впечатления от этой поездки были за всю войну из самых удручающих и горьких, до физической боли в сердце. Бои шли тяжелые, потери были очень большие, боеприпасов было в обрез — их подвозили вьючными лошадьми. Вернувшись в редакцию своей фронтовой „Красноармейской правды“, которая располагалась тогда в Москве, в помещении редакции „Гудка“, я ничего не смог дать для газетной страницы, заполнив лишь несколько страничек дневника невеселыми записями».

Такие же тягостные, рвущие душу впечатления вывез из-под Ржева и Илья Эренбург:

«Ржева я не забуду. Может быть, были наступления, стоившие больше человеческих жизней, но не было, кажется, другого столь печального — неделями шли бои за пять-шесть обломанных деревьев, за стенку разбитого дома да крохотный бугорок…»

Через эти бои прошли и главные герои той книги Вячеслава Кондратьева, которую читатель сейчас держит в руках. И хотя встречаемся мы с ними уже в мирное время — вскоре после войны, пережитое на фронте подо Ржевом не отпускает их, многое определяя в их дальнейшей судьбе. Как и в судьбе и творчестве самого автора книги, принадлежащего к тому же поколению. Поколение это понесло на войне самые тяжкие, самые опустошительные потери. Как писал об этом Давид Самойлов — одногодок Кондратьева:

Они шумели буйным лесом,
В них были вера и доверье.
А их повыбило железом,
И леса нет — одни деревья.
Но это поколение дало нашей литературе — и в поэзии и в прозе — целое созвездие очень ярких дарований. А ведь пули, конечно, не разбирали, кто перед ними, не щадили талантливых. Почему же это безжалостно вырубленное войной поколение дало писателей никак не меньше, а пожалуй, больше, чем последующие «мирные»?

Война была таким потрясением, что пережитое на фронте — да еще в столь юные годы — пробудило у многих те способности, которые в иное время и в других жизненных обстоятельствах, может быть, и не открылись бы вовсе. Но те, о ком здесь идет речь, брались за перо для того, чтобы поведать о пережитых испытаниях, о великой беде и высоком мужестве народа, о товарищах, сложивших голову на поле боя. Прежде всего из-за этого, для этого. Кондратьева, как и многих других писателей военного поколения, в литературу привела фронтовая юность — незабытая, незабываемая. Но в отличие от своих товарищей по войне и литературе он взялся за перо, когда ему перевалило за пятьдесят — в столь позднем возрасте прозаики не начинают. И это лучше всего говорит о силе пережитого, заряд которого сработал даже через столько лет. Вячеслав Кондратьев сам рассказывал, как не давало ему покоя пережитое, как жгло:

«Я начал жить какой-то странной, двойной жизнью: одной — в реальности, другой — в прошлом, в войне. Ночами приходили ко мне ребята моего взвода, крутили мы самокрутки, поглядывали на небо, в котором висел „костыль“, гадали, прилетят ли после него самолеты на бомбежку, а я просыпался только тогда, когда черная точка, отделявшаяся от фюзеляжа, летела прямо на меня, все увеличиваясь в размерах, и я с безнадежностью думал: это моя бомба… Начал я разыскивать тогда своих ржевских однополчан — мне до зарезу нужен был кто-нибудь из них, — но никого не нашел, и пала мысль, что, может, только я один уцелел, а раз так, то тем более должен рассказать я обо всем. В общем, схватила меня война за горло и не отпускала. И наступил момент, когда я уже просто не мог не начать писать».

Сорок с лишним лет — целая и немалая человеческая жизнь — отделяют нас от событий, о которых рассказывает Кондратьев. Но прошлое не подернуто у него дымкой, не отодвинуто вдаль, не покрыто патиной. Когда читаешь его, кажется, что написано это не сегодня, не в наши дни, а тогда — по горячим следам событий, когда дымились после разрывов воронки, свистели пули, заметало снегом убитых. Память его не знает срока давности. Это одна из самых важных особенностей художнической индивидуальности Кондратьева.

Я говорил о военных вещах Кондратьева, ибо в них предыстория героев его повести и романа, составивших эту книгу. Стоит напомнить об этом читателям — тем, кто уже знаком со ржевской прозой, а тем, кто ее пропустил, посоветовать прочитать: знание военных произведений существенно обогатит их восприятие кондратьевских вещей, посвященных мирному, послевоенному времени. Дело в том, что произведения Кондратьева как бы прорастают друг в друга. Каждое из них вполне самостоятельно, но между ними существуют и внутренние, скрытые и очевидные, сюжетные связи: один и тот же бой возникает в них то как происходящее на наших глазах событие, то в воспоминаниях разных персонажей, некоторые герои из одного произведения