Квартальная бойня (СИ) [Snake Of Roses] (fb2) читать постранично, страница - 3

вплоть до некогда существовавшего тринадцатого. Его руины я вижу уже в сотый раз, кажется, но каждый раз это зрелище приводит в ужас. Я думаю о людях, которые там погибли, и даже немного завидую. Они больше никого не боятся.

- Два дня назад жителям вашего дистрикта была предоставлена великолепная возможность самим выбрать новых трибутов, - капитолиец делал ударения на тех словах, что не несут в себе никакого смысла. - А сейчас огласим счастливчиков, которым выпала честь представлять дистрикт десять на двадцать пятых Голодных Играх!

В воздухе висела мертвая тишина, казалось слышен каждый вздох. Я видела, как некоторые дети скрещивали пальцы за своими спинами, в надежде, что это спасёт их. Если бы спасало, я бы тоже воспользовалась.

Человек-блюдце из Капитолия раскрывает конверт перед микрофоном, мы все слышим звук рвущейся бумаги. В этом конверте были запечатаны два имени. Два имени тех людей, от кого удача отвернулась.

Стало еще тише.

- Имя первого трибута Ивори Фолстрик, - мужчина произносит это имя четко и радостно, он сияет от счастья.

========== 2. Трибуты ==========

Где-то я слышу отчаянный крик, вижу встревоженный взгляд Родни и облечение в глазах девушек, стоящих рядом.

- Ивори Фолстрик, где же ты? - пропевает своим писклявым голоском капитолиец, что отрезвляет похлеще нашатырного спирта.

Мое имя в его исполнении звучит как-то иначе, оно вдруг кажется мне чужим. Я бы хотела, чтобы в десятом дистрикте был еще кто-то с именем Ивори Фолстрик.

Толпа расступается, кто-то усиленно пятится назад от меня, словно я заразная. Удача сегодня точно не на моей стороне.

- Иди, - шепчет Родни, кивая в сторону эшафота.

Да, назвать постамент по-другому язык не поворачивается. Киваю другу нервно и бреду в сторону сцены. Тут же возникают миротворцы, они облепляют меня вплотную, не давая сделать лишних движений. Я боюсь даже повернуть голову лишний раз.

Около сцены миротворцы расступаются, пропуская меня к дружелюбно улыбающемуся расфуфыренному клоуну из Капитолия. От него сильно пахнет цветами, голова тут же начинает кружиться. Поднимаюсь по лестнице к микрофону. По обыкновению трибутам дают сказать небольшую речь, это всегда что-то наподобие “я вернусь” или “следите за моей смертью”. Ловлю себя на мысли, что все смотрящие на меня сейчас люди такие чужие мне. Добровольцев не будет. Их в десятом никогда не было. Я понимаю их, я бы тоже не вызвалась.

- Что ты хочешь сказать своему дистрикту, милая?

Нервно сглатываю, чтобы смочить горло. Говорить речи мне не доводилось с пятого класса. Мне не хочется ничего говорить, но я собираюсь с силами.

- Я хочу назвать имя второго трибута.

Этого не ожидает никто, даже я сама. Для меня игры начались уже, и если есть хоть маленький шанс выйти победителем, то нужно устроить зрелище, которого никто не ожидает. Мы, десятый дистрикт, кажемся капитолийцам слабыми и беспомощными, мы живем почти в деревне с покосившимися домами и огромными кучами навоза, что сами пропахли этим едким запахом. Мы всегда плачем на Жатве и умираем первыми на Играх.

Я не такая.

Капитолиец неловко шутит в тишину и протягивает мне листок с именем. Мне остается только прочесть два слова и сломать кому-то жизнь, как ее сломали мне. Коротко выдыхаю, приблизившись к микрофону.

- Уильям Палмер.

Парень немного увереннее, чем я. Он соображает гораздо быстрее, что именно его имя было только что произнесено. Уверена, он ненавидит меня, а это уже облегчает задачу. На арене один из нас погибнет, так что дружить нам не придется.

Уилл поднимается на постамент и коротко здоровается с толпой. Нас провожают хилыми аплодисментами, которые крайне неуместны. Двери дворца правосудия закрываются, и нас с Уиллом миротворцы растаскивают в разные комнаты.

На час наступает гробовая тишина, только тиканье часов слышно, да шаги за дверью. Я все еще держу листок с именем в руках, смотрю на аккуратно выведенные буквы, и внезапно ярость подступает к самому горлу. Листок в мгновение ока превращается в кучу мелких клочков бумаги, а я больше не в силах держать себя в руках. Заливаюсь слезами и истерично вою, очутившись на коленях. Хочется руками взять весь этот день и вынуть его из своей головы, но это невозможно.

Сквозь истерику не замечаю как в комнате появляется моя семья. Мама осторожно и ласково приобнимает меня за плечи. Я только спустя полминуты соображаю, что сейчас происходит. Нам дали время увидеться в последний раз.

Стенли мнется у двери, борясь с собственными слезами, но через минуту все, даже непоколебимый отец, обнимают меня, приговаривая что-то теплое на прощание.

Голос за дверью оповещает, что осталась одна минута. Одна чертова минута,