Будуар Анжелики [Валери Жетем] (fb2) читать постранично, страница - 2

поверх людей, заборов и крыш соседних домов. Она, несомненно, была очаровательна в не столь уж отдаленные времена, да и сейчас сияла той неувядающей одухотворенной красотой, которая смотрит с полотен великих мастеров.

Приблизившись, я заметил, что ее губы дрожат, а тонкие руки беспрестанно теребят кружевной платочек безукоризненной чистоты. Одета она была опрятно, даже изящно. Все это позволяло сделать вывод о том, что эту женщину привела сюда, на это торжище, лишь особая, крайняя необходимость, далеко выходящая за рамки удовлетворения личных потребностей.

Нет, дело тут, пожалуй, не в бедности. Такие женщины могут питаться на уровне птичек божьих и при этом не страдать от голода, а любая тряпка смотрится на них как эксклюзив от Кордена. Они не скачут на боевых конях, как Святая Жанна, не сидят в креслах премьер-министров, но и не выступают в роли удобрения для почвы, на которой должны произрасти колючие цветы эгоизма ее домашних.

Но, как я представил себе, именно под кровлей ее домашнего очага и произошло то, что привело ее сюда, то, что превратило ее в вещь, выпавшую из своего времени…

Увлекшись этими умопостроениями, я вначале даже не обратил внимания на то, что именно продавала эта дама, а когда взглянул, то уже не мог оторвать глаз. На куске чистой холстины были выложены три предмета: книга, бережно обернутая белой бумагой, старый костяной веер с выломанными двумя-тремя звеньями и небольшая гравюра в рамке красного дерева.

На гравюре была изображена жанровая сцена в будуаре светской красавицы, жившей, судя по одежде и аксессуарам, скорее всего во второй половине XVII столетия.

Молодая белокурая дама сидела, откинувшись на высокую спинку кресла, а справа и слева от нее стояли два кавалера. Дама лукаво смотрела на одного из них, одетого во все черное и склонившегося так низко, что его пышный парик едва ли не касался колена вытянутой вперед левой ноги, а второй кавалер, скрестив на груди руки и слегка склонив голову к левому плечу, вперил довольно безучастный взгляд в большое венецианское окно. Казалось, что лежащий на холсте костяной веер только что выпал из руки красавицы, а невнимательные кавалеры все никак не удосужатся его поднять…

Я взял в руки книгу. Это была «Анжелика» Анн и Сержа Голон, 1960 года издания, видимо, хранимая с большой бережностью все эти годы, судя по ее состоянию.

«Анжелика» в свое время произвела эффект камня, брошенного в затянутое ряской болото, проломив, казалось бы, незыблемые стенки стереотипов своей блистательной героиней, превосходящей многих и многих как литературных, так и реально существующих персонажей мужского пола своим непоколебимым мужеством, волей к жизни, способностью возрождаться в ней подобно легендарной птице Феникс или траве, пробивающейся к солнцу сквозь асфальтовую толщу.

Амазонка — победительница и в то же время женщина, как говорится, до мозга костей, идеал красоты и очарования.

Полная противоположность расхожим образам женщины-рабыни, женщины-плюща, женщины-воительницы, безнадежно утратившей ментальные признаки своего пола, или деловой женщины в мещанской трактовке этого понятия, означавшей лишь успешное функционирование в сфере деловой проституции.

Анжелика была чем-то принципиально иным, самоценным, самодостаточным, экзотикой, которая вызывала брожение умов, пугала, восхищала, эпатировала, никого не оставляя равнодушным…

Будто бы прочитав мои мысли, женщина взглянула на меня с печальной улыбкой.

— Сколько? — спросил я, окидывая взглядом разложенный на холстине товар.

Она назвала сумму, на несколько порядков ниже ожидаемой.

Я покачал головой, выгреб из карманов всю свою наличность и вручил ей. Она отсчитала ровно столько, сколько было запрошено, а остальное протянула мне.

— Благодарю вас за добрые намерения, мсье, однако я не нуждаюсь в подаянии.

— О мадам… — энергично запротестовал я, — мне и в голову не могло прийти…

— Просто я не хочу, чтобы эти вещи оказались на мусорке после…

— Я понимаю, мадам, я все понимаю… Но не соблаговолите ли, — неожиданно выспренно проговорил я первое, что пришло в голову, — оказать мне честь отобедать…

— Весьма признательна, мсье, — серьезно ответила она, — но не в моих правилах принимать подобные предложения от незнакомых мужчин.

И она будто растаяла в прозрачном осеннем воздухе, оставив на память о себе тонкий запах духов и натюрморт на куске холста.

Вернувшись домой, я с гордостью показал свое приобретение тетушке Катрин, которая пришла в неописуемый восторг от веера, после чего определил место для гравюры, отныне получившей название «Будуар Анжелики», на стене, что напротив моего рабочего стола, укрепил ее на прочном гвозде, сел в кресло, положив справа от себя веер, а слева — книгу «Анжелика», в некотором смысле подражая Конан Дойлю, на столе которого неизменно лежали лупа и револьвер, и погрузился в размышления, навеянные сегодняшней экскурсией на Saint-Ouen.

Набор