Один сезон в тайге [Вадим Константинович Рябицев] (fb2) читать постранично, страница - 3

посёлок у надёжной транспортной магистрали или его ближайшие окрестности. Но есть и другие требования к орнитологическому стационару, которые часто нас вынуждают забираться в неимоверную глушь. Стационар должен как можно меньше подвергаться пресловутому антропогенному воздействию, то есть быть подальше от тех мест, где грохочет техника, пасётся скот, бродят праздные или нехорошие люди, бегают собаки и кошки, которые нередко вспоминают, что они ― хищники, и соответственно себя ведут ― ловят наших птиц и разоряют гнёзда. Мы должны изучать жизнь наших объектов в естественной, ненарушенной среде. Иначе мы рискуем увидеть её  в искажённом виде.

И опять копаемся в книгах и картах, выспрашиваем коллег и знакомых. Наконец место выбрано: нам надо ехать на Кожим. Есть такая река, берущая начало из ледников и снежников Приполярного Урала и стекающая на запад, к Печоре. Там же станция Кожим и посёлок с таким же названием.

2. Поднимаем паруса

К экспедиции, если серьёзно, нужно готовиться долго. Мы долго и готовились ― всю зиму. И даже особый день себе отвели специально для подготовки к полю ― понедельник.

А такой работы было много. Из тонкого мелкоячеистого рыболовного полотна изготовляли паутинные сети для ловли птиц. Делали крохотные колечки из цветного пластика, чтобы надевать их на ноги пеночкам и потом узнавать каждую персонально по сочетанию этих цветных колец. Что-то надо было получить на институтском складе, что-то ― найти в магазинах или вообще неизвестно где. Список нужных вещей занимал семнадцать страниц записной книжки.

Но сколь бы тщательной ни была подготовка, перед отъездом всегда запарка. На последние дни приходятся обязательные дела ― разные бумаги, билеты, топографические карты, отправка груза и прочее .

Седьмого мая в ботаническом саду нашего института, прямо напротив нашего окна, запел соловей. В последние годы нам доводится слушать соловья только с пластинки, потому что весной, когда мы обычно уезжаем на север, соловьи ещё не прилетают с юга, а когда мы возвращаемся, они уже не поют. И вот надо же ― живой соловей.

Если спешить некуда, слушать соловья можно очень долго ― занятие приятное. Однако нам как-то не до этого. Соловей ещё добавил нам спешки. Ведь неспроста он прилетел так рано ― верная примета, что весна нынче очень торопится. Мы можем опоздать, пеночки окажутся на месте раньше нас, и тогда что-то важное в их жизни мы не увидим. Надо и нам торопиться.

И вот мы в пути. Наш поезд идёт от станции Свердловск на северо-запад, пересекая Урал. Спокойные невысокие горы, умиротворяющая красота. Но мы слегка взвинчены суетой последних дней. Да и дорога бодрит. Картины за окном сменяют одна другую, на станциях толкотня. Люди мелькают самые разные ― и по внешности, и по одежде, и по характеру, и по вещам, которыми они нагружены. В дороге с особой ясностью ощущаешь, как велик мир.

Даже если едешь в хорошо знакомые места, дорога даёт ожидание новизны. Мы же едем туда, где ни разу не были. Этот сезон необычен для нас тем, что мы впервые едем работать в лес, в тайгу. И хотя живём мы на Урале, в лесном краю, и исходили его, как говорится, вдоль и поперёк, наша работа, экспедиционные сезоны вот уже много лет проходили в тундре полуострова Ямал. Мы полюбили эту безлюдную, казавшуюся вначале неуютной, землю, привыкли к ней. Сейчас мы тоже едем на север, в северную тайгу. Но это совсем не тундра. Как-то будет там работаться?

Предчувствие чего-то совсем нового, совсем не пережитого, приятной тревогой покалывало в груди задолго до отъезда. Сейчас, в поезде, это ощущение становится главным. «Щемящее чувство дороги» ― сказано, видимо, именно об этом, и очень верно.

Сквозь стук колёс в открытое окно до нас долетают ночные голоса ― скрип коростелей, уйканье погонышей. И опять щёлкают и издевательски улюлюкают нам вдогонку соловьи. То томные, то дерзкие весенние запахи перебивают даже стойкий дух далеко не благовонного вагонного тамбура. Не спится. Днём обсуждаем подробности предстоящей работы, с беспокойством поглядывая на слишком уж буйную и жизнерадостную листву за окном. И здесь, к западу от Урала, весна ранняя.

Потом мы едем на другом поезде, что идет в Воркуту. За окном иногда видно птиц ― то чибиса на лугу, то овсянку на придорожных проводах. А чаще ― просто нераспознаваемых «птичек». В такие моменты хочется, чтобы поезд из-за какой-нибудь маленькой неисправности ненадолго остановился, а мы бы достали из рюкзаков бинокли и немножко поглазели, открыв окно, а лучше ― выйдя на насыпь у вагона.

Но совершенно неожиданно «орнитофауна» явилась к нам сама. По нашему плацкартному вагону степенно шёл невысокого роста мужчина с пышными белыми усами и бакенбардами, с несколько поредевшей седой шевелюрой над высоким лбом с залысинами. Раньше он был, видимо, очень черноволосым, возможно ― цыган. На плече у него сидел... ворон!

Мужчина медленно продвигался по проходу, спокойно и с