Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
вытирает брызги со щек и продолжает приглашать, повторяя на все лады, что завтрак остынет. От ее несколько оплывшей, домашней фигуры, домашнего лица и домашних слов становится даже теплее и на мгновение забывается таящийся неподалеку бар, шторм, вся эта тяжелая возня с бензинными рукавами, которые крепят на мостках, предстоящий выход в океан, где по сводке уже семь баллов и возможен лед…
— Ой, холоду-то напустили! — ежится повариха. — Вась, закрой окошко-то, дождю нет, чего открытое окошко держать! Замерзнешь тут… — Она с жалостью смотрит на голые руки Винокурова. — Совсем безо всего на таком-то холоду, головушка бедовая… Ну, идемте, идемте. Какава нынче и пирожки с мясом. Пока горячие-то, идемте. Простынут вот…
Силин, сдерживая улыбку, рассматривает лоцию и с наслаждением слушает домашний голос поварихи. Потом выпрямляется, кладет ладонь на плечо штурвального:
— Ступай, Винокуров. Федоровна, мне завтрак сюда.
Встает к штурвалу. С дальнего конца мостков Журин, встретившись взглядом с капитаном, кивает — все в порядке.
Предчувствие скорых опасностей тревожным холодком пронизывает грудь. Сами собой, будто перед прыжком, напрягаются мышцы, время замедляется, и какой-то внутренний взгляд проникает сквозь мутную воду, ощупывая дно. Непонятно как, но Силин угадывает отроги приближающегося бара и выискивает проходы в песчаной гряде.
Винокуров принес тарелку с четырьмя пирожками — каждый размером с лапоть — и чайник какао. Поставил на столик рядом с лоцией.
Только тогда Силин понял, как голоден. Передал штурвал, глотнул из кружки, откусил сочащийся жиром кусок — все это, не отрывая взгляда от реки. «Пирожки удались, хороши пирожки!»
— Чуть левее возьми, — приказывает он Винокурову.
«И какао сегодня особенное…»
— Скоро вешки должны быть. Смотри внимательнее.
«О-о-о, сок брызнул на полушубок! Вкуснота…»
— Еще лево. Так.
Быстро, как бы невзначай, Винокуров бросил взгляд на столик, где стояла тарелка.
— Степан Сергеевич, Федоровна сказала, пирожки еще есть.
— Я сыт. Вешки видишь?
— Вижу, Степан Сергеевич.
— Давай штурвал. Отдыхай.
Плоская мутная равнина реки. Плоский берег в скудных пятнах тундровой зелени. Плоские днища низких облаков. И свист ветра в антенне, в поручнях. Нос танкера с железным упорством порет и порет лобовые волны. Красные и белые вешки вдали мелькают, как спички, брошенные в весенний ручей.
После завтрака в рубке собралась почти вся команда: в опасных местах невольно тянуло быть вместе. Первым поднялся Шурин в своей пижаме и тотчас накинул тулуп. Последней пришла Федоровна с клубком шерсти и начатым носком. Она уселась на диванчике рядом с механиком, расправила широкую юбку, закатала в складки клубок и взялась за спицы.
Практиканты и матросы покуривали, вполголоса разговаривали, поглядывали на реку.
Шурин отрешенно любовался нежно-кофейным отливом пенкового мундштука.
Но чем бы ни занимались, куда б ни смотрели, взгляды неизменно останавливались на неподвижной спине капитана. Он один не двигался, и от него зависело все движение, все благополучие, а может быть, сама жизнь собравшихся в рубке людей. И сама эта зависимость рождала скрытую тревогу.
4
Танкер вздрогнул, будто испугавшись чего-то.
— Сели! Мать честная… — тоскливо, никому сказал Силин.
Оставив тулуп на диванчике, механик подскочил к дистанционному управлению машиной, к заметавшимся стрелкам приборов.
Силин передал штурвал Винокурову и вышел на мостик. Дверь осталась открытой, ветер вмиг выдул тепло.
Из-под кормы рвалась грязно-желтая жижа и пена. Танкер стоял на мели. Было слышно, как галька скрежещет по днищу, бьется в винте. Мелкой сильной дрожью тряслась машина. Ни с места… Судно как приросло.
— Фюзеляж и плоскостя… — по-дурацки гыгыкнул Матюшин.
Капитан, краем уха услышавший стишок, взорвался, крикнул с мостика:
— Ты, остряк, иди в машину! Докладывай через десять минут! Попов, свяжись с портом! Сизов, замерить глубину! Журин. полный назад! Что стоите?! — крикнул он вслед бросившемуся по трапу Матюшину.
Федоровна выронила клубок и, встав на колени, шарила под диванчиком. Она перегородила рубку, понимала, что мешает, но клубок никак не давался в руки.
— Эк тебя… эк тебя… — бормотала она, выгребая его спицами из уголка. Достала наконец, прижала к груди и бочком по трапу — вниз к своей каюте.
— Господи, пронеси…
— Переложи руль! Сколько по носу? Полный вперед! — летел вслед ей голос капитана.
Беспомощно и неуклюже стоял танкер, выбрасывая из-под кормы облако мути. Силин всем телом переживал эту беспомощность и неуклюжесть, отдававшуюся болью в сжатых челюстях. Точно самого связали по рукам и ногам. И в голове идиотский стишок: ««Фюзеляж и плоскостя…» Тьфу! Надо запретить повторять его на судне! Матюшину — выговор за хамство!»
Долго толклись на проклятой мели, гоняя вперед-назад мутную воду,
Последние комментарии
1 час 55 минут назад
2 часов 28 минут назад
3 часов 25 минут назад
18 часов 26 минут назад
21 часов 25 секунд назад
21 часов 29 минут назад