Тропы вечных тем: проза поэта [Юрий Поликарпович Кузнецов] (fb2) читать постранично, страница - 2

соседке:

— Хавронья, дай мне шмат сала с возвратом. Я знаю, у тебя есть сало.

Оголодалая соседка даже обиделась:

— Какое может быть у меня сало, Петрович! Позычь у Левонтия. У него есть.

Старый скряга-скопидом Левонтий жил на другом конце хутора. Он крепко удивился просьбе слепого земляка, дал ему малый шмат сала и пошёл следом поглядеть, что из этого выйдет. Он светил в тёмной хате долгой спичкой и всё видел. Петрович приманил голодную кошку на пахучее сало, схватил её за худую холку и швырнул в тесный чулан. Сам он уже сильно шатался от слабости. Только припёр дверку в чулан чурбаком, как пал с громким стуком замертво. Левонтий забрал из его откинутой руки свой шмат сала и пошёл домой.

А через день гробовая повозка остановилась около хаты слепца. Шесть мертвяков уже лежали в повозке, как брёвна и брёвнышки разной величины. Два урочных казака зашли в хату. Посветили во тьме долгими спичками и увидели на полу казака, распростёрт и нос заточен. «Седьмой!» — сочли в уме урочные казаки.

— Он ещё дышит, доходяга, — вдруг заметил один из них.

— Это пустяки. Заберём, а в дороге дойдёт, — рассудил другой.

Взволокли слепого казака на гробовую повозку, отвезли и сбросили в большую яму за хутором. А шестерых остальных навалили сверху. Видно, спасла Петровича одёжка да ещё число семь. Он был одет по-дальнему, в кожухе, в чоботах и при рваной шапке, а число семь родилось в сорочке. Очнулся Петрович в холодной яме, прокинулся под мертвяками и сразу вспомнил про кошку. Выбрался из ямы и, как малое дитя, на карачках дополз до хаты. Затопил быльём и сухим хворостом печь, отогрелся и стал ловить в чулане живучую кошку. Та вырывалась, кусалась, царапалась и раскровянила ему руки и лицо. Он придавил её в углу и кое-как придушил. Долго прозябал на полу из памяти вон, рядом с мёртвой кошкой. Потом встал, покачался на лёгком ходу, поставил чугунок с водой на печь и стал варить кошку по частям. Ел тоже помалу и всё думал о большой яме с мертвяками. Разве это дело, думал он, кидать людей, как простую падаль. Надобно ладить домовище впрок. Он полез на горище, где лежали доски, и стал ладить своё домовище. Долго вжикал пилой, шаркал рубанком, стучал молотком. Когда все доски кончились, домовище было почти готово. Он ощупал его разбитыми руками. В домовище оставалась широкая прореха и просила на крышку хорошую доску. Пришлось опять идти на поклон к Левонтию. Старый казак сунул бандуру в мешок и побрёл на другой конец хутора. Левонтий встретил с малым удовольствием:

— Ага, ага! То дай тебе сало, то дай тебе доску. А на что тебе доска?

Петрович ответил, на какой обиход ему нужна доска. Левонтий раздумался.

— А доска тоже с возвратом или как? Знаю, знаю! С возвратом на том свете. Лучше скажи, что ты мне дашь за доску?

— Я за неё сыграю тебе хорошие песни.

И старый казак вынул бандуру из мешка. Левонтий давно поглядывал на мешок и, конечно, ожидал в мешке иного содержимого. Он выпучил на бандуру свои мутные очи. А слепой казак уже заиграл протяжную песню. Левонтий прервал его занятие:

— Ладно, коли так, ладно. В молодости я любил слушать весёлые песни. Играй мне весёлое.

Слепец кивнул головой в бороду и стал играть весёлое…

Мимо ехала гробовая повозка с урочными казаками и остановилась на весёлую песню. Казаки вошли в хату и тоже стали слушать.

Когда Петрович устал, он кончил играть и напомнил хозяину о доске. Хозяин смахнул с очей мутные слёзы, пошёл в сарай и принёс оттуда хорошую звонкую доску. Слепец обратился к урочным казакам:

— Моя сила ушла на весёлое. Помогите мне довезти доску.

— Это можно! — разом встали казаки, мановением духа кинули доску в гробовую повозку, посадили на неё Петровича и поехали.

Старый скряга-скопидом Левонтий так подобрел от весёлых песен и памяти молодых лет, что вместе с доской дал Петровичу два пустых мучных мешка. Петрович изрезал их на лоскутья и варил в чугунке, а потом ел жидкое мутное пойло. Так он дотянул до тепла. Весной покров жизни зашерстился. Тут травка, а там, поглубже, корешок…

Слух слепца порой озадачивал его самого. Он слышал через землю за много тысяч вёрст. Однажды летним утром он приник ухом к земле и уловил со стороны запада трясение и гул.

— Беда! Земля трясётся, — пустил он слух по хутору.

Так мирный хутор узнал о войне с германцем. Вражий дух в первый раз попал сапогом на родную Кубань. Вскоре старый казак услышал на хуторе лишнюю толкотню и чужую лошадиную речь. Вот протарахтела железная таратайка и остановилась около его хаты. Из таратайки вышли двое, важный германский чин и его толмач. Только толмач успел посветить фонариком вглубь тёмной хаты, как его выперло оттуда тяжёлым духом. Он откачался на воздухе и крикнул:

— Выходи, казак с бандурой!

Петрович вышел на крыльцо, а бандура осталась в хате.

— Скажи, казак, почему ты сидишь в хате с забитыми окнами?

— Тёмный помин держу по усопшей любимой жене.

Толмач мало понял ответ казака и от