Беседа Солженицына с Витторио Страда [Александр Исаевич Солженицын] (fb2) читать постранично, страница - 3

иностранных дел Чичериным и повёл переговоры о том, чтобы предоставить католической церкви льготы в СССР. То есть он имел наивность думать, что большевизм — только против православия, а католичество будут сохранять. И на этом не кончилось. В 26-28-м годах прелат Мишель Дербиньи дважды ездил в Москву — готовить конкордат между католической церковью и большевизмом, — продолжение тех же иллюзий. Когда я напомнил об этом Папе, он грустно кивнул и сказал: это были заблуждения отдельных иерархов. — Что касается Папы, я неоднократно высказывал своё восхищение этой личностью, его образом, я рад, что мне пришлось с ним познакомиться, беседовать. Восхищаюсь им и считаю, что вся его эра для католической церкви и вообще для всего мира — огромное счастье. Желаю ему здоровья и долголетия.

А сейчас перейдём к литературе. В России литература всегда занимала центральное место в жизни страны, причём её функция не ограничивалась сугубо литературными рамками. В нашу эпоху ваше творчество — самый яркий пример преемственности этой традиции. Однако за семь десятилетий эта традиция представляется отчасти нарушенной, поскольку новую русскую литературу уже меньше интересуют масштабные темы социального и эпического характера. Как вы смотрите на это изменение и как вы вообще оцениваете сегодняшнюю литературную ситуацию в России?

Это тоже не маленький вопрос. Да, русская литература выросла под сильным влиянием православия. Даже у авторов, которые не были верующими, — всё равно это сильное поле православное охватывало литературу столетиями. Поэтому в русской литературе всегда нравственная нота, нота сочувствия ко всем страдающим была очень сильна. Она пронизывала все произведения, выражаясь и в большом, остром интересе к социальным проблемам, — а в условиях, когда у нас в России не слишком шибко было с гласностью и публичностью, литература заменяла многие другие виды человеческого общения, это так. Когда пришла советская эра, то, надо сказать, коммунистическая власть умело проэксплуатировала это направление. В русской литературе по инерции так был силён интерес к социальной жизни и нравственной, что коммунистическая власть захватила его в капкан и направила по своему пути, то есть как будто бы оставила литературу на продолжении той же традиции, а на самом деле прямо наоборот: заставила её служить казённым государственным заказам — и всё это подавалось как интерес к социальным событиям, сочувствие к людям и к великим идеям. Так мы испытали сильное мучительное извращение, которое, конечно, лучшие мастера всегда понимали, но они ведь оставались почти подпольными, как Булгаков, как Ахматова, как другие. Они понимали и не приняли этой уловки, но публичная литература превратилась в такую вот пустую казённую говорильню — видимая литература, наружная.

И вот теперь, когда произошло новое крушение социального строя, и произошла всеобщая коммерциализация… (А насколько наш капитализм самый дикий по сравнению с западным, на Западе и вообразить такого нельзя, — настолько и коммерциализация приняла самые дикие формы.) Так вот, кроме накопившегося у людей за десятилетия противодействия казёнщине, когда литературу заставляли служить государственной идее, — теперь выработалось сильное течение принципиального отказа от всякой традиции в русской литературе. Я бы сказал, это течение даже имеет характер интеллектуального сладострастия, то есть с какой-то сладострастной ненавистью отвергается всякая социальная роль литературы, всякое включение её в какие-либо проблемы общественной жизни. Отказ ото всей традиции литературы, разрушение всех иерархий, какие в литературе были, отрицание всяких авторитетов — это наложилось как реакция на коммунистическое издевательство в течение 70 лет. Так что мы потерпели двойное крушение: одно — дикий хаос коммерции и второе — это негативное, гневное отношение к традиции. — И что же с традицией? Она, конечно, бьётся за себя, она бьётся, но на книжном рынке её позиции слабы, она не может в этом коммерческом соревновании устоять.

А произошло у нас страшное явление: вместе с административным распадом России, который уже факт, произошёл и культурный распад России. Культура перестала быть цельноединой в государстве. Сейчас почти нет возможности найти такой орган печати или такое издание, где бы напечатать — и прочла бы вся Россия. Нет, то, что в центре кипит, — от центра далеко не распространяется, а то, что в областях, — в одной области есть, в другой нет. Если в какой области меня читают, потому что издали, в соседней области стонут: где достать ваши книги? негде достать. Люди покинуты центральным образованным классом, покинуты государственной заботой, покинуты самим единством государства, они на местах пытаются отстоять какие-то традиции нашей страны. Конечно, там растут таланты, конечно, они вырастут. Я никогда не поверю, что наша литература может кончиться, оборваться. Она вынырнет, но при таком разорванном культурном