Обед за один доллар (сборник) [Вейо Мери] (fb2) читать постранично, страница - 2

Рассказ избирает здоровых и красивых людей в пору расцвета, от 25 до 35 лет. В последнее время я больше пишу романы. Роман можно сравнить с красивой женщиной зрелых лет, сознающей свою силу: она одинаково прекрасна как в гневе, так и в нежности, мягкий ее юмор не спугнет мужчину в критической ситуации, она и манит и обещает, в ней такая же смесь колдовского, бесовского и правдивого, как во всей нашей жизни… А рассказ… Рассказ подобен молодой барышне, которая может позволить себе капризы дома и в гостях, зная, что поклонники все равно не перестанут восхищаться ею, будут обожать и превозносить по-прежнему.

Beйо Мери

Хельсинки

Сватовство

Старик Лэкстрем ковырял столовой ложкой в глубокой тарелке. Он неуклюже поддевал специально для него мелко нарезанные мясо и картошку, роняя кусочки на скатерть. Иногда Лэкстрем важно протягивал дочери лоснящиеся пальцы. Регина хватала полотенце или тряпку, что попадется под руку, и тщательно вытирала их. Раскрытое окно кухни выходило во двор, совсем заросший, солнечные лучи едва проникали сюда. Машины проносились мимо дома с таким звуком, точно шоссе было покрыто тонким слоем воды.

Сантавирта, как и подобает в торжественных случаях, облачился в черный парадный костюм. И теперь он изнывал от жары и ужасно потел. Всякий раз, как капелька пота стекала с ресниц в глаз, жених резко моргал. Правой рукой он страстно сжимал локоть Регины, и лишь когда ему нужно было нарезать мясо, Сантавирта, нервно озираясь, как можно незаметнее отводил свою руку.

Старик Лаке трем трещал без умолку, заполучив наконец бесплатных слушателей. Жених для виду важно кивал головой и явно невпопад многозначительно произносил:

— Да, да. Вот именно.

Он больше смотрел на Регину, в особенности на ее распущенные рыжие волосы. Волосы блестели, как медная проволока, и, едва солнечный луч касался затылка девушки, словно загорались огнем.

Старик взахлеб рассказывал об ужасном шторме, бушевавшем в Хельсинки когда-то, чуть ли не в прошлом столетии.

— Страшно вспомнить, в парке Старой церкви с корнем вырвало все большие деревья. Наутро я специально ходил смотреть, как рабочие пилили их на части, чтобы легче было вывезти. Сам я жил тогда в районе Кайвопуисто, так у нас просто камни катились по улице, камни величиной с кулак. За всю свою жизнь не видел ничего подобного. А на берегу что творилось, перкеле! {Финское ругательство. (Здесь и далее примечания переводчиков.)} — волны швыряли и колотили парусные лодки до тех пор, пока не искрошили их в щепки. И тут ко мне подходит этот Сьеблом и умоляет, чтобы я затопил его лодку. Я тут же кинулся вплавь, взобрался на мачту и лихо опрокинул лодку. Она у меня затонула как миленькая, только конец мачты торчал. Этот Сьеблом в награду пообещал, что возьмет меня с собой в Порво и разрешит управлять яхтой. Но потом, когда попытались поднять ее, оказалось, — черт возьми! — что кто-то уже успел это сделать до нас. Никакой лодки-то и нет, одна палка торчит, воры вогнали ее в песок для отвода глаз.

Вскоре, к счастью, другой капитан дальнего плавания, Бломберг, поплыл на своей яхте, так он взял с собой Сьеблома, а Сьеблом прихватил меня. Капитаны всю дорогу пьянствовали под палубой, в каюте. Пришлось мне и штурвал вертеть, и парусами управлять. А был-то я тогда всего-навсего одиннадцатилетним мальчишкой. Бывалый, правда, много раз уже под парусом ходил, но в сторону Порво как-то не доводилось. Завидев издалека скалу, я орал во всю глотку, с какой стороны обходить, а они мне снизу кричали справа или слева. Слава богу, деды-то знали путь назубок. Наконец мы причалили к пристани Порво, и тут этот Сьеблом вдруг заявляет, что он и не собирается сходить на берег. «Что о нас подумает твоя мать, а, Бломберг? Мы же в стельку пьяные». — «Пятнадцать лет, как ее уже нет в живых», — отвечал Бломберг. «Бог мой! Неужели она уже скончалась?!» — «Давай, старина, хоть навестим ее могилу, раз уж мы приехали». — «Нет, нет, лучше от греха подальше. Мы же накачались!» — «Ну тогда пусть это сделает за нас мальчишка». И мне пришлось бежать, а кладбище, как назло, было на горе. Не знаю уж, каким чудом я ухитрился сразу найти могилу…

— Папочка, теперь поешьте немного, — ласково прервала Регина, — остынет ведь.

— Нет, я больше не хочу есть, — упрямо заявил старик.

— У папы превосходная память, — почтительно сказал Сантавирта.

— Должна быть превосходная, в моем-то возрасте. Иначе не упомнить все старые дела. Ха-ха… Да, так о чем это я? На обратном пути старики наперебой вспоминали страшные истории, причем по пьянке несли одно и то же. И вот что я услышал о Белмане…

— Уж не о знаменитом ли поэте? — вежливо осведомился Сантавирта.

— А ты откуда знаешь? — удивился старик.

— Слышишь, Мауно, папочка с тобой уже на «ты». Как это мило! обрадовалась Регина.

— Само собой разумеется, — преисполнился важности Сантавирта.

— Папа, кофе остынет, — напомнила Регина.

— Что? —