cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
Аришу как подломало. Вступила жалость в башку. К бабкам кинулась. С ними по бобылям. К больным. Постирать. Посиделкой.
Вечерами доткнется домой — мать не наплачется:
— Ты бы, Ариша, на улицу. Хоронишь ты молодость. Девки с парнями. Подь.
Ариша после Андрюшки ни на кого б не глядела. Но на сиделках не мокла. В смехе — колокол. В пляске — ветряк. Через костры любила махать. В горелки тоже любила.
У парней слюнки канатом. Надо бы: девка топор. Глазом метнет — парнюга с сердцем не справится. Только парни-то — слякоть. Отсрочники. Иль недомерки.
А дома хуже да хуже. Словно облаком застит. Хозяйство без мужиков — конь некованный. Старик Андрея своим не управится. На два дома спины не уложишь. Пошло богатство дымком.
Отец Ариши без вести пропал. Брат вернулся домой в революцию. Большевиком. Винтовку привез. Глухарей из винтовки стрелял. В комбеде стал председателем.
Чрезвычайный налог, повинности разные чуть не один раскладал. Другие боялись.
Однако телят и коней кулаковых от Степана приняли. Работать стали после разгрома усадьбы. На генерала Кручилова большую злобу питали. Усадьба к тому же богатая. Повесили обществом. Вперед язык гвоздем к подбородку прибили. Ругаться, сволочь, любил.
Усадьбу в щепки. Кирпич из погреба выбрали. Годится печки лепить.
Степан хотя верховодил — рук к добру не прикладывал. Хотел трубу самоварную, было, да посмотрел — прогоревшая — плюнул.
И Степана побили. На охоте поймали. Из своего же комитета ребята. Побили и пригрозили:
— Рук не прикладывал… Небось, не выдашь коли. На трубу поплевал, а золото де генеральское?..
— Его поди с пуд…
— Убьем, подлюга!
Сослуживец по фронту старший унтер Козлов жостко добавил:
— И вообче — ни тебе в комитете старшим. Как ты был до войны буржувазом. Теперь-от глиной к лаптям.
Степан с побоев покашливать стал. Пол в кровавой харкотине. Стелит как пятаками. И была Арише, сестре, революция — кашлем Степановым.
Его ушли из комбеда.
Заверховодил Козлов.
На Степана налоги:
— Укрыться думаешь, жога? Отдай золото в обчую. — Вынь…
…Сила в пыль, в ветерок. Потоньшали ломти на столе. Щи забыли о мясе.
К тому же была революция не только кашлем Степановым. О царе мужики позабыли. Тонули избы в реках самогонных. Звенели улицы гамом гармоник. Туго ржали поля.
Да влетела негаданно гайным галопом в Сырью Музгу опричина царская. Тряхнула голову сырье-музгицам. Пели «Боже царя»… Служили молебны.
Повесили белые на церковных воротах Степана. По доносу. Козлов доносил:
— Всю округу на генерала Кручилова поднял. Сколько золота ухоронил. В большевиках.
Сначала пытали:
— Простим как повинишься.
— Дай, Кирей, ему крест. Приложись и золото на стол — отпустим.
Приложиться Степан приложился:
— Кресту перечить не смею. А золото рад бы, да нет. Не брал. С коленки не выскребешь.
Отец Кирей поморщился-было, что на церковных воротах, да во-время смолк.
Козлова белые старостой.
Мать Аришину в погреб.
Аришу к вахмистру:
— Золото где схоронили?
До вечера мучил. А вечером:
— Ладно, золото к чорту. Дороже золота девка. Не девка — угар.
У девки — окроме угара, рука каленою сталью. По морде смазала вахмистра.
Кучеряжиться будешь — к брату парой впрягу. Найдется место и матери.
И повесил бы. Только сдалась. Медком на губы стекла. А когда после горьких засосов по-офицерски приладился, чтобы до главного — сбрую тайную вахмистра цепкой ладонью… Да так хватанула.
Крякнул и захрапел.
Додушила за горло.
Махнула через окно. К дому тихо ползком. К погребу. В избе гармоника. Дым колуном. Дух угарной попойки. Бабье.
Руки в дрожь. Еле справилась с кольцами. Веревка путалась в пальцах. Крепкая, не разогнешь. Вынула щиколду.
Мать очнулась не сразу. Долго не узнавала Аришу. Думала снова мучители. Полчаса как ушли. Не пощадили старухи.
Оледеневшая еле выползла на верх за дочерью. Задыхаясь, бежали в поле. И через лес.
Отрезали верст восемнадцать. К утру в Журавлевке спрятали добрые. Качались головы. Плавали охи. Жалели наперебой.
Белых выбил красногвардейский отряд. Но домой не вернулась Ариша. В Журавлевке красногвардейский начальник — комиссар Колтычев. Дубок парняга. Тяпнул белых — только и видели. Угнал за Горловку — верст шестьдесят. Там на зубы другого отряда.
Вернулся формировать эскадроны. Недели две простоял. И в Журавлевке с Аришей.
Для Ариши эти недели — гвозди горячие. Жгли и кололи. Закаруселил Степан. Степаном звали, как брата. И были кудри Степана как кипяток и грудь широка как крыша.
Да и то красавец Степан. Никуда от Степана. На што Андрюшенька был, перед Степаном — соха перед плугом.
Мать за радость дочернюю помолодела. Одна приехала в Сырью Музгу — от дома только курятник. — Отец Андрея к себе перезвал:
— Все одно доживать. Оба убитые. Тошнехонько мне одному.
Ариша им присудила:
— Куды бы ей окромя. Лучше не выдумать.
И укатила с любовником
Последние комментарии
1 час 19 минут назад
5 часов 12 минут назад
5 часов 17 минут назад
10 часов 37 минут назад
1 день 22 часов назад
2 дней 6 часов назад