Выше облаков [СИ] [Александра Мурри] (fb2) читать постранично, страница - 2

отец. Но папа и так самый лучший. Он и Рой.

Смешно? Сравнивать здоровых, красивых парней с птицей? Не в пользу людей?! Не смешно. Меня, во всяком случае, хихикать не тянет. Ровесники, уже не стесняясь, в открытую называют меня чудачкой.

Рой… Мой сильный, красивый, самый умный и добрый, самый отважный и быстрый. Как я соскучилась по тебе и по небу, по порывистому ветру и свободе. При воспоминаниях о полетах перехватывает дыхание от восторга. Огромный орел, я с легкостью и с удобством размещаюсь на спине, между могучими крыльями. Желтоклювый, темно-коричневый как глянцевый бок молодого каштана, с пронзительными янтарными глазами. Довольно часто я замечала смешинки в этих глазах. Рой любит подшутить надо мной. И я не обижаюсь, совсем нет. Наоборот, смеюсь от души.

Где ты, Рой? В который раз спрашиваю пустоту вокруг. И не получаю ответа.

К хорошему быстро привыкаешь. К присутствию рядом друга, — и того быстрее. Сегодня будет месяц, как мы не виделись. Целая вечность для меня. Конечно, понимаю, что у него свои птичьи дела, но… Тревога тихой стужей забирается в сердце. С каждым днем холодит все сильнее. Не дает сосредоточиться ни на домашних делах, ни на учебе, отвлекает от разговоров, прогоняет сон.

— Риа, что же ты делаешь?! — удивленно воскликнула мама.

Я встрепенулась, выныривая из раздумий. Перевела растерянный взгляд вниз и ахнула. От картофеля остались одни стружки, я счистила не только кожуру, но и саму картошку слой за слоем в спирали изрезала.

— Ой! — нож выпал из ладони, стукнув деревянной ручкой о деревянный же стол.

— Ладно, доченька, — мама окинула меня подозрительным взглядом. — Сделаем драники. Папа с Финном их любят.

Я подошла и без слов обняла ее за пояс, мама обняла в ответ. Добрая и все понимающая. Не задает вопросов, если видит, что не хочу говорить. Не допытывается, любой ценой желая знать все подробности из жизни дочки. Я благодарна ей за это. Знаю, с родителями мне повезло.

Мы продолжили готовить ужин под сопровождение смеха и выкриков с улицы. Брат со своей компанией малолетних оболтусов носится во дворе. Солнце окрасило небольшое круглое оконце оранжевым, золотистые блики легли на деревянный пол и мебель. Скоро вернется отец со службы, усталый и голодный, как всегда.

Я улыбнулась, — мама каждый раз встречает папу у порога, задолго прислушиваясь, не раздаются ли на мостовой его шаги. Ужин неизменно поспевает к его приходу, простой, но вкусный и сытный. И отец не забывает нас благодарить. За его ласковую улыбку, за ощущение тяжелой руки, поглаживающей меня по макушке, за тихое «Спасибо, мои хорошие!», — не лень простоять у плиты хоть весь день.

Сегодня папа задерживается. Мама не перестает суетиться на кухне, хотя все уже давно приготовлено. Я пристроилась с книгой у печки, это мое любимое место дома — тепло, сытно, вокруг родные люди. Лучше только с Роем в небе.

Сижу и пытаюсь отстраниться от навязчивых мыслей. Не очень-то выходит, несмотря на мягкое кресло, кружку чая на широком подлокотнике и кошку Синю на коленях. Голубая Орасская, ее небольшое пушистое тельце греет лучше любой перины, равномерное мурлыканье успокаивает.

Наконец, мама перестала оттирать кастрюлю от сажи, сполоснула руки и метнулась в прихожую. По пути не забыла заглянуть в зеркало и поправить вьющиеся локоны. Мама у меня красавица, у папы хороший вкус. И дети у них, что надо получились.

Я вышла из кухни вслед за ней, также заглянула в зеркало. Поправлять, правда, ничего не стала.

— Привет, мои девочки. Как вкусно пахнет! У нас сегодня запеканка? — с порога начал отец.

За его спиной маячил Финн, чумазый, растрепанный… Вот же, шпана! Обстирывай его всего, свинку этакую.

Мама на грязь внимания не обратила, как и на вопрос об ужине. Она тревожно всматривалась в лицо мужа.

— Генри, что-то случилось? — спросила.

Ее не обманул нарочито бодрый тон. Папа вымотан и расстроен. Вернее, подавлен, выбит из колеи, напуган? В его взгляде скрывается гораздо больше, чем простое расстройство. Брови нахмурены, морщины у рта и глаз обострились. Еще никогда не приходилось видеть отца в таком состоянии.

— Пойдем на кухню, Кристина. В ногах правды нет, — произнес устало.

Он жадно ел. Видно, целый день ни крошки во рту не было. Ну, или пару сухарей успел закинуть. Мы расспросами не мешали, хоть беспокойство и отдавалось болью в висках. Правило, почти что единственное, строго привитое родителями, — есть надо в покое и тишине.

Быстро приговорив блюдо картофельных лепешек и миску салата, папа откинулся в кресле и прикрыл глаза. Стрелки на часах перевалили за полночь. Напряженное молчание не нарушалось еще несколько бесконечно долгих минут.

— Смолги, — произнес, не поднимая век.

Это единственное слово заставило вздрогнуть. Мама выронила из рук кружку с чаем. Горячий напиток потек по столу, но никто не дернулся вытирать. Мы, не отрываясь, смотрели на отца и ждали, не в силах что-либо вымолвить.

Что отец имеет в виду? Что